БОЛЬШОЙ БОЛЬШЕ НЕ БАСТУЕТ

Культура

Прошло больше года после того, как участники спектакля «Ромео и Джульетта» вышли к зрителям и объявили, что балет, на который они пришли, исполнен не будет в «знак протеста» против отстранения от должности главного балетмейстера ГАБТ Юрия Григоровича. Последовали иски и суды, итогом которых стало признание правоты власти новой администрации. Нынешний облик Большого театра уже год как определяют генеральный директор театра Владимир Коконин, артистический директор Владимир Васильев и заведующие балетной и оперной труппами Вячеслав Гордеев и Бэла Руденко. Определяют, насколько могут.

Распоряжение правительства РФ о формировании труппы на конкурсной основе было издано еще в 1994 году. Право участвовать в конкурсе получили все, кто выказал такое желание. Всего было подано 321 заявление. В оперной труппе не прошли конкурса 19 человек, в балетной — всего один. Отчисленные обвинили администрацию в нарушении процедуры проведения конкурса — волна событий докатилась до Государственной думы. Не исключено, что кто-то пострадал за чрезмерную лояльность к прежним порядкам. Но на реплики недовольных Владимир Васильев ответил: «Когда со мной произошло то же самое, никого не волновало, где я буду работать. Мы с Максимовой получили возможность доказать, что это несправедливо. Половину всего нами сделанного мы осуществили вне этих стен. И, возможно, поэтому я сижу теперь перед вами в качестве артистического директора Большого».

Сегодня Большой театр взял курс на мировой стандарт: контрактная система, приглашение постановщиков со стороны и в первую очередь обновление репертуара. За прошлый сезон он показал восемь премьер — оперных и балетных. Что касается последних, то угодить вкусу просвещенных балетоманов у них шансов не было — несмотря на то, что хореографом балета «Укрощение строптивой» значился сам Джон Кранко. С оперными дело обстоит сложнее. Самой значительной из них стала «Хованщина» — опера Мусоргского в редакции Шостаковича. Спектакль сделали Мстислав Ростропович и Борис Покровский (на фото), доказавшие, что большой постановочный стиль ничуть не противоречит ни музыкальной глубине, ни политической актуальности. Впрочем, успех премьерных спектаклей «Хованщины» был во многом связан с участием в них превосходных певцов из Мариинского театра. Но Большому нужно было вводить в дело своих — и в следующих оперных постановках ключевые позиции заняли молодые силы. Все три оперы, премьеры которых последовали за «Хованщиной», были итальянскими — «Лючия ди Ламмермур» Доницетти, «Богема» Пуччини, «Травиата» Верди. Первая из них была дана только в концертном исполнении: после национального проекта с Мусоргским театр едва сводил концы с концами. Другие две дали все основания считать, что Большой сознательно перешел на академические постановки, словно рассчитанные на робкий вкус провинциального или, наоборот, зарубежного гостя столицы.

«Богему» поставил режиссер из Австрии Фредерик Мирдита — ничего скучнее представить себе невозможно. В качестве постановщика «Травиаты» выступил сам Владимир Васильев. Можно считать его поступок вынужденным: оперу предполагалось поручить Франко Дзеффирелли, у которого Васильев и Максимова в свое время станцевали в фильме. По одним сведениям, Дзеффирелли, занятый политической деятельностью, не ответил на предложение, по другим — запросил слишком много денег. Достоинством получившегося спектакля стоит считать его неамбициозность: это не спектакль-событие, а рабочий эпизод московской истории. Васильев вогнал себя в рамки мизан-сценических разводок, лишь кое-где позволив себе малообязательные авторские высказывания — вроде пары балетных танцоров в белых трико, символизирующих незащищенную влюбленность и молодость. Все было как будто сделано для того, чтобы дать простор молодым певцам. Певцам нужно отдать должное: теперь они уже вовсе не простофили в итальянском пении и итальянском языке. Елена Евсеева и Лариса Рудакова (Виолетта), Бадри Майсурадзе и Михаил Агафонов (Альфред) — все они, хоть и в разной мере, показали себя старательными и перспективными вердиевскими исполнителями. Но никто из постановщиков не предложил им смысловой и организующей мысли, в том числе и музыкальный руководитель театра, молодой словак Петер Феранец — талантливый музыкант и никакой оперный дирижер. В постановке «Травиаты» много привлекательного; сценография Сергея Бархина сочетает пышность, вкус и стиль — хотя языки снобов и не замедлили определить его как «евроремонт». В ней отлично работает машинерия; но, как и героиня оперы дама с камелиями, Большой театр пал жертвой своего статуса: он не решился на эксперимент, который всегда есть либо дело отважного художника-одиночки (а такой не найден), либо большой государственный план (а такой не разработан за неопределенностью государственных идей). Остается расплывчатое понятие традиций, но для того, чтобы поддерживать ее в живом и обновляемом виде, нужно как минимум постоянно иметь в театре Ростроповича (на фото).

Ко всему этому примешивается жилищный вопрос московской оперной культуры: с тех пор как Большой лишился Кремлевского Дворца съездов, вся труппа (не сильно сокращенная контрактными нововведениями) живет ожиданиями выхода на единственную сцену; но пройдет год-два (в зависимости от темпов московского строительства), и по соседству будет выстроен филиал — тогда основное здание закроется, поскольку Большой театр сто лет не имел капитального ремонта; в филиале уже, увы, не найдется места ни для «Хованщины», ни для «Травиаты»; начинается вынужденный этап — промежуточный, лабораторный. Вот на это-то и остается надеяться московскому опероману.

А ТАКЖЕ В ОБЛАСТИ БАЛЕТА

Кажется, в этом сезоне балет Большого театра испробовал все варианты обновления репертуара, удовлетворив претензии всех слоев и прослоек. Для детей — «Белоснежка» Г. Майорова, для любителей «современной» хореографии — «Последнее танго» В. Гордеева, «наше наследие» представлено реконструкцией «Ромео и Джульетты» Л. Лавровского, и, наконец, для космополитов кое-что из мировой классики — балет знаменитого хореографа Джона Кранко «Укрощение строптивой» (1969 года рождения).

Несколько устаревший, типично шестидесятнический спектакль не лишен очарования. От актеров того времени требовалась почти филигранная работа, умение играть на полутонах. Легкая ирония и тонкий юмор, атмосфера театрального маскарада — все это пронизывало балет Кранко, с одной стороны, аристократичный и консервативный, с другой — не без влияния американского мюзикла, легкомысленно-простонародный. Сам хореографический язык, казалось, балансировал на грани нормативной и ненормативной лексики, но с легким американским акцентом.

Но как ни стараются сегодня артисты, добросовестно воспроизводящие рисунок каждой роли, — спектакль «не дышит». Театр не музей, а спектакль не картина. Спектакль должен жить, а не экспонироваться. То есть все-таки меняться. Даже при самом добросовестном копировании.

Проблема ведь не в том, что этот балет предназначен для танцоров другой, европейской школы, в которой ценится прозрачность и воздушность рисунка, не силовой, а энергетический посыл движения. И не в том, что молодые артисты Большого не доросли до «Укрощения строптивой», в котором блистали Марсия Хайде и другие знаменитости Штутгартского балета. И даже не в том, что молодые действительно обладают другой психофизикой, существуют в других ритмах, в то время как старшее поколение, подобно заботливым родителям, эгоистично предлагает «детям» воплощать в жизнь свои нереализовавшиеся мечты. (Ах, как, наверное, хороши были бы в свое время в этом балете и Владимир Васильев, и Екатерина Максимова, и все, все, все...)

Ведь справляются же наши артисты с чужим репертуаром на заграничных подмостках? Ведь танцуют же с азартом и вдохновением... ну, например, «Последнее танго», так как понимают «про что». Вопрос в другом: зачем Большому театру нужен именно этот спектакль сегодня и сейчас? Заполнить дырку в репертуаре? Наращивать актерское мастерство?

Но, если спектакль становится частью учебного, а не репертуарного процесса, нужно быть последовательными: не забывать, например, проводить «работу над ошибками», на которые, конечно, есть право у всех...

Первый сезон под новым руководством.
Большой театр.
Суммарная оценка рецензентов и экспертов

Плюс:

• «Хованщина» в редакции Шостаковича — оригинальный режиссерский замысел, приглашенные певцы из Мариинки.
• «Богема» — нейтральный, среднеевропейский уровень режиссуры и исполнения.
• «Травиата» — отдельные удачи вокального и оркестрового (после прихода дирижера Павла Сорокина) исполнения.
• «Белоснежка» — детский спектакль приличного уровня.
• «Укрощение строптивой» — необычная для Большого балетная пластика.
  
  

Минус:

• «Хованщина» — слишком тяжелый и длинный спектакль, оставшийся без поддержки Ростроповича, «крестного отца» новой трактовки.
• «Богема» — слишком средний для Большого уровень режиссуры и исполнения.
• «Травиата» — неудачное соединение балетных вставок с общей оперной бесхребетностью, отсутствие ярких исполнителей.
• «Последнее танго» — балетный кич на грани провала.
• «Укрощение строптивой» — не совсем удачное перенесение чужой балетной школы на нашу почву.