Новый спектакль Романа Виктюка «Философия в будуаре, или Имморальные наставники» по сочинениям маркиза де Сада был сыгран почти незаметно, без приятных для режиссера фанфар и скандалов. Шума не было, восторгов не было и даже ругани особой тоже не было. Подумаешь, еще один провокационный спектакль, как будто мы Виктюка не знаем. Все давно всем известно
Культура
или Закат сексуального диссидентства
Профессиональная московская театральная среда Виктюка решительно отторгла, вынесла за скобки. Отмахиваясь обеими руками от пошлости, его выставили напоказ и превратили в извечного enfant terrible, пугая друг друга и подрастающее поколение. Конечно, чтобы выглядеть такой гордой, одинокой романтической фигурой, сам Виктюк тоже немало потрудился. Постоянное мелькание на теле- и прочих экранах, высокодуховные интервью в разных изданиях, заграничные вояжи, экстатические восторги разного рода сексуальных диссидентов, разноцветные пиджаки и, наконец, сами спектакли, в которых все не как у людей. Избыточная, порочная красота, подозрительно изломанные мужчины, постоянно претендующие на женские роли, декадентский яд и прочая театральная мишура слепили глаза и выводили на авансцену демонстративное, кривляющееся притворство.
...Меры Виктюк действительно не знает и не хочет знать. Ему нравится безмерность, там он себя спокойней чувствует. Пиджаков должно быть столько, чтобы публика каждый день ахала от новых нелепых сочетаний. И пусть обзавидуются. На это Виктюк очень рассчитывает. Чужая зависть необходима для имиджа, который выстраивался стихийно, но и продуманно тоже. Виктюк вообще такой человек — стихийный и расчетливый. Для режиссера это важные качества. Он сам себе театр, и природная театральность, бьющая из него, как нефть из свежевырытой скважины, стала образом мысли и образом жизни. Ничем другим он жить не может и без работы просто задохнется. Оттого и кидается в многочисленные проекты, разбрасывая по стране идеи, которых у него в голове не меньше, чем у страны театров, городов и весей. Оттого и откликается на все самые бессмысленные приглашения и предложения. Летит куда-то на один день, чтобы выйти на сцену, мелькнуть пестрой жилеткой в толпе, помахать ручкой, многозначительно улыбнуться в нацеленную камеру и назад, домой. А дома — шикарная квартира с видом на Кремль, как будто нарочно доставшаяся от сталинских потомков; гордо-обтрепанный «Театр Виктюка» без помещения и без денег, достаточных для осуществления любимых идей; убегающие актеры (последним был главный герой всех прежних успехов Сергей Маковецкий); одиночество.
В одном давнем своем интервью Виктюк рассказал про сон, привидевшийся ему в детстве. Провинциальному мальчику, не любившему пионерских линеек и комсомольских спевок, приснилось, как приезжает он в московский театр Главным режиссером. То же интервью обнаружило, что этот постаревший мальчик из Львова до сих пор помнит, как стоял он перед закрытой дверью в некий храм столичной культуры, а за ней (не для него) звучала божественная музыка. И вот ведь, открыл дверь, захлебнулся музыкой и стал Главным режиссером всем и всему вопреки. И полетел, постепенно захватывая Зимний, почту и телеграф, более всего опасаясь падения с горних высот Духа. Подозревая, что «горний полет» внезапно может закончиться примитивной отверженностью от клана. Встрепенувшись и поведя плечами в богатой заграничной упаковке, он скажет (как его любимые герои): и хорошо, что не свой, так и надо. Правильно — и хорошо, и надо, а горький вкус во рту остается.
От непрекращающегося, тотального карнавала нельзя не устать. Удивительно еще, что Виктюк держался так долго. Трудно не заметить: победительная улыбчивость стала слетать с него, как облупившаяся штукатурка; маска Арлекина и шута покосилась от многолетних усилий и почти совсем сползла, открывая лицо человека тоскующего. Виктюк больше не может, а скорее всего и не хочет это скрывать. У его театра больше нет средств на яркие, шелковые тряпки, на изысканные сценические эффекты, которые умело и броско драпировали застаревшую детскую тоску. Спектакли последних трех сезонов чувствительны и совсем не эротичны. Бедные и печальные, робкие и слезливые, они (что бы ни утверждал в программках их постановщик) говорят не о любви, скорее о смерти, неизбежной и пугающей. Страх смерти и ужас одиночества — вот из чего они рождаются и в пределах чего развиваются, раздражая монотонностью. И это по-прежнему он, Роман Виктюк — победитель и богач, плут и мистификатор, игрок и проповедник, удачливый сочинитель «Служанок» и «М. Баттерфляй». Это он плачет так жалобно, так открыто и так растерянно. Конечно же, ему хочется любви и вовсе не той, о которой вы все сразу подумали, а совсем простой любви, общечеловеческой. Сочувствия хочется. И, в сущности, как это нормально.
В уже ушедшем от нас сезоне Виктюк выпустил только эту самую «Философию в будуаре» (для него, фонтанирующего спектаклями на разных московских сценах, одна премьера за год — знак беды), которую просто не мог не выпустить. Слишком долго мучился и мусолил. Жаждущему зрелищ народу хотелось скандала. Соединение Виктюка, обожающего расцвечивать зло и порок всеми доступными его воображению красками, с маркизом де Садом, известно что обожающим, обещало нечто возбуждающее и нервы и взор. Предвкушавшие невиданной на театре откровенности жестоко обманулись.
Впрочем, начинался спектакль совсем даже привычно. Оглушающая музыка; бутафорские фаллосы, нагло прицепленные к надлежащей части мужских фигур, затянутых в блестящие трико; красные полотнища с лубочными эротическими рисунками; ловко спрятанные микрофоны, делающие голос загадочно потусторонним и зловещим; вздохи и придыхания, имитирующие эротический экстаз; кокетливый мужчина, играющий мадам де Сен-Анж, в будуаре которой и происходят все безобразия сюжета. Безобразий довольно много, только вдруг замечаешь, что представлены они как-то не всерьез. То ли Виктюк небрежничает, то ли актеры не тянут. Обстановка скудная, блеклая. Какие-то жестяные арки, аляповато раскрашенные, железные кровати, грязные матрасы, школьные парты и грифельная доска. Юную девственницу Эжени активно обучают урокам запретного. Сначала все рисуют на доске (теоретическая часть обучения), потом насилуют (необходимая практика). Публика слегка смущается, ерзает и робко хихикает.
Наконец ей (публике) сообщают, что большую часть жизни знаменитый извращенец и маркиз, чью философию тут разыгрывают в лицах, провел вовсе не в будуарах, а в местах заключения. Последнее его пристанище — Шарантон, сумасшедший дом, где под его руководством устраивались театральные представления. Театр, как известно, лечит и нервы, и нравы, и вообще все лечит. Облегченно вздохнув, догадываемся: дело происходит в сумасшедшем доме. Все увиденное — его, маркиза (и Виктюка, само собой, тоже), театр, предназначенный для коллективного прочищения мозгов и исправления нравов. Вот ведь неожиданность — к концу жизни, испробовав много чего возбудительного, главный садист оказался моралистом. Публика успокоилась и хихикать перестала.
Еще одна неожиданность — в Виктюке тоже обнаружился моралист. Устав перед нами хорохориться и задираться, он захотел, чтобы мы наконец возмутились и восстали. Вот зачем гремела музыка и вызывающе колыхались «мужские орудийные стволы», вот зачем нужны были нелитературные выражения и бесстыдные шепоты-вскрики. Чтобы мы поняли, как это мерзко. Что тут скажешь? И зло ужасно, и порок отвратителен. Только вот публика в праведном гневе из кресел не выпрыгивает и если чему возмущается, то очень робко, все больше про себя. Виктюк очень хотел шарахнуть своей «Философией» по нашим заблудшим головам. Долго готовился, примеривался, отходил и снова возвращался. Замахнулся сильно, но ударил вяло. Пожалел, наверное.
Марина ЗАЙОНЦКстати
Какие спектакли Виктюка можно посмотреть в Москве?
Театр Виктюка:
- «Рогатка»
- «Любовь с придурком»
- «Фердинандо» (премьера состоялась в Петербурге)
- «Священные чудовища» (премьера состоялась в Киеве)
Другие театры:
- «Дама без камелий» (театр имени Вахтангова)
- «Я тебя больше не знаю, милый» (театр имени Вахтангова)
- «Адский сад» (театр «Современник»)
- «Стена» (театр «Современник»)
- «Царская охота» (театр имени Моссовета)
Готовится к постановке:
- «Месяц в деревне» (театр «Современник» — с Мариной Нееловой)