ПИЯВКИ

За рубежом

Хлопнула дверца. Машина, радостно хрюкнув, рванула вперед, к русской границе. Здесь, в отличие от белорусской, одни гаишники, которые лишь мазнули по нас взглядами.

И все — отпустило. Словно последний кровососущий гад снялся с твоего тела и остался позади — за такими родными, оказывается, мужичками в серой милицейской форме.

А начиналось все полтора месяца назад, на мокром асфальте у «Беговой», где один не заметил встречную машину, а другой не сумел совладать с заносом. В итоге — замедленно-неотвратимое, как в кино, сближение, сухой звук удара, и моя машина перестала жить...

Но мне повезло: один из друзей-немцев нашел дешевую «Ауди» в мастерской, где «наблюдался» его собственный автомобиль...

Теперь предстояло довезти покупку до родины. Будешь ехать через Польшу, говорили мне, держись только главной дороги. Захочешь остановиться — отъезжай десятка на два километров в сторону, в глубинку, где бандиты не так сильно шалят. Машину постарайся запачкать. Еще лучше, если будет вмятина, которую можно будет потом в России выправить. И главное — не окажись ночью на границе перед Брестом!

Сфера обслуживания — бандиты

Поначалу все казалось не так страшно. Конечно, того спокойствия, с каким ты передвигаешься по Германии, не было. Но на тех дорогах в польской глубинке, которые я выбирал, не было и больших приключений. По-настоящему родным стало веять лишь при приближении к белорусско-польской границе. Начали появляться полицейские машины с выключенными фарами, расположившиеся в кустиках аккурат за самыми неудобными знаками. Пошли надписи на русском, процентов на восемьдесят возвещающие о продаже мебели — итальянской, само собой, — и еще процентов на десять говорящие о скупке цветных металлов.

И наконец, они!

Сразу за поворотом к самому пограничному переходу в тени дерев притаились три темные машины, издалека похожие на булыжники.

Ты подстраиваешься в конец длинной очереди, глушишь мотор и начинаешь нервно спрашивать, надолго ли ты здесь пропишешься.

Тебя информируют, что стоять здесь не меньше десяти часов. Пока ты холодеешь, более знающие поправляют: «Не меньше суток». Всех «опускает» бывалая компания перегонщиков машин: «В прошлый раз очередь стояла на 36 часов, а та была короче»...

Затем появляются те, из «булыжной» стаи. Очень ласково, с большой человеческой симпатией, паренек, вышедший из подъехавшего «Мерседеса», предлагает переместить тебя в начало очереди — всего за 200 марок. Вроде как услугу оказывают — почему бы ей не быть платной?

Нет, отвечаешь ты, я уж лучше по закону, да и денег после последней заправки осталось марок тридцать... Что ж, миролюбиво отвечает пацан, мы не в претензии. Просто так было бы лучше, поскольку ночью тут могут появиться рэкетиры, машину попортят...

Бандиты даже не прячутся, здесь — их зона. Через некоторое время к тебе вновь подходят двое стриженых ребят. «Ты ищи деньги, мужик, — с ленцой безнаказанной уверенности говорят они, — мы ночью еще зайдем...»

Ты начинаешь думать о правоте американцев, держащих для таких случаев «великого уравнителя» полковника Кольта. Иного закона на этой границе как бы и нет...

В какую еще «Европу» так страстно рвутся поляки, задаешь ты себе сакраментальный вопрос, коли они на собственной границе не хотят навести порядок? Ведь прекрасно знают о бандитском правлении здесь, однако больше предпочитают охотиться из кустиков на нарушителей скорости движения, нежели охранять — даже не граждан чужих стран, но хотя бы честь своей европеющейся державы!

Лишь потом ты видишь, что тут вовсе не отсутствие власти и порядка. Наоборот, самый четкий порядок. Очередь является намеченным в жертву «лохом», которого буквально из ничего (у немцев очередей практически нет) создают польские и белорусские пограничники и таможенники. Но поскольку у них в руках нет механизма превращения очереди в деньги, то он появляется в лице бандитов. И совершенно логичным кажется уверение бывалого «челнока», что бандиты передают часть выручки тем и другим. Да еще и полиции.

Нет, не надо ночью оказываться в очереди перед Брестом...

Родина платит — родина знает...

...Когда ты несколько часов стоишь перед закрытым шлагбаумом КПП, то имеешь роскошную возможность наблюдать движение колесиков интернационально организованного рэкета на границе.

Его главный принцип — торможение. Пересменка — час. После пересменки обязательное почесывание, похаживание, покряхтывание — еще полчаса. Потом пузан в зеленой форме проверит паспорта у водителей пары десятков машин. Шлагбаум поднимается, эти машины носорожьим стадом забивают все свободное пространство КПП, и пока их растаскивают по площадкам, пока отштемпелюют все, что надо, — еще час-полтора. Шлагбаум закрыт. Затем — устали, кофею испить. КПП пустеет.

Затем возникает какая-то проблема с кем-то из прошедших. Все занимаются им, пока остальные ждут. Затем теряется таможенник. Кончаются бланки, а чтобы новые принести — «Подождите, сейчас закончу, тогда схожу». И еще полчаса все стоят, ждут бланков. Потом находится таможенник, теряется пограничник.

Полякам надо отдать должное — они создают очередь либо из любви к искусству, либо довольствуются одними лишь дотациями мафии. Думаю, последнее — потому что славные работники ножа и дубинки вольготно пересекали линию границы пешком и на машинах, свободно беседовали с работниками КПП, обходились без досмотра и даже без проверки паспортов. Вероятно, поляки отдавали должное единой Европе — бандиты перемещались в основном на машинах с голландскими номерами.

Словом, полякам отдадим должное: они не берут взяток с транзитных водителей. «Челноки» — те да: сбрасываются едва ли не в открытую и едва ли не в открытую несут им деньги — и вся Белоруссия об этом говорит, — но транзитников поляки сразу передают в нежные, добрые руки белорусской таможни.

В коих ты понимаешь, что поляки создают очередь не одни.

Но к тормозному механизму здесь добавляется новый элемент. Тебе говорят: «Моя родина мне уже заплатила за осмотр вот этих машин. А теперь мне надо покушать...» И выжидательно смотрят. После чего говорят: «Так что ждите». И ты, умиляясь стойкой взаимной любви белорусского таможенника и его родины, остаешься ждать еще полтора часа...

А интересно: ведь велика же должна быть эта любовь, коли родина даже не пытается заглянуть к нему в ящичек стола, где к концу смены скапливается деткам на немало пряничков...

Время кровососов

Ты свободен наконец. Что это такое — быть свободным после стольких часов ожидания, угроз, вымогательств, опасений, что любой пограничный чиновник может тебя завернуть по причине принятия какой-то новой инструкции, о которой ты ничего не знаешь, после питания бутербродом за рулем и отсутствия туалетов (боже, как воняют в Польше обочины дороги, ведущей на родину!) — что такое стать свободным после этого, описать невозможно!

А на свободе летают стервятники.

Словно кровососы, облепляют тебя князья и князьки белорусской пограничной тьмы. «Стой!» — плати за транзит по территории республики. У нас же общее таможенное пространство, наивно удивляешься ты, я же российский гражданин. Розовенький такой дурачок: ведь он же себе, родимому, твои конвертируемые рубли собирает! Это ты понимаешь потом, покидая Белоруссию и сталкиваясь с тем, что транзитную плату с тебя требуют снова: тот, в Бресте, напел тебе про то, что он последняя инстанция, а теперь брюхатые мужики уже вовсе без подобия формы отбирают у тебя техпаспорт и требуют платить снова.

Еще остановка: «Снимай номера!» Транзитные немецкие номера действуют месяц — вместо них дают бумажные белорусские, действующие три дня. Смена номера на бумажку — около 30 тысяч на русские деньги. Норма прибыли неслабая.

Милиция отсылает на площадку: «Встаньте там, смените номера, тогда пропустим». На площадке: «Здесь стоять нельзя, отъезжайте». Но за деньги стоять можно.

У нас свой «великий уравнитель» — Иван Калита или кто там придумал «рубленую гривну», названную для краткости «рубль».

Затем еще «Белорусская страховая» компания рвется тебя облагодетельствовать. Один мужичок попытался качнуть права: «Немцы-де застраховали на месяц, страховка действует по всему цивилизованному миру!..» — ему попросту не выдали номер, хотя к БСК регистрационная служба никакого вроде бы отношения иметь не должна... И тетка-страховщица, с победоносной уверенностью лупясь на мужика, нагло объявляет, что оплаченная немецкая страховка у них в Белоруссии не действует!

Наконец ты вырываешься окончательно. Серая дорога, серое небо, стайки машин, ночующих у будок ГАИ — в ста метрах от них начинается территория бандитов. Ты понимаешь, каково было здесь немцам во время войны...

Я проскакиваю эти лежбища, но мне тоже хочется спать. Я устал так, что кажусь самому себе висящим над рулем и наблюдающим, как управляет машиной похожий на меня тип. Я останавливаюсь у мотеля, отчего-то пустого в этот час. Я бужу заспанную деваху, в единственном числе представляющую персонал. Деваха скользит по мне равнодушным социалистическим взором — она первая, кто в этой стране не рвет у меня из рук деньги, — отрицательно качает головой на вопрос об охране машины и удаляется досыпать свое. Так и спят — водители у милиции, мотельная обслуга в одиночестве. Вполне коммунистическое разделение труда — ведь родина всем уже заплатила, и интересует всех не заработок, а взятки.

Нет, у нас тоже, конечно, берут. И наша таможня, наверное, тоже не подарок для кого-то. Но на великой трассе от Франкфурта до Москвы только в Германии и в России я, платя по необходимости, не ощущал гадливости от паучьих лап, тянущихся к моему кошельку. Вроде бы не замечаешь в повседневной жизни, а на контрасте открывается постепенное обретение российскими чиновниками нового государственного достоинства. Хотелось бы больше — но надо ощутить, как жалко-позорно белорусский солдатенок на границе старательно не понимал моего русского, когда его государство стояло за ним огородным пугалом, вокруг которого деловито кормилось пограничное воронье...

Я проехал по Белоруссии — и я проехал по России 1989 года. Все было один к одному: замминистра сельского хозяйства, покаянно елозящая по трибуне с рассказом, как в колхозе таком-то не все валки хорошо убраны, кооператор, убеждающий по радио в пользе малых предприятий, ни в чем не заинтересованные служащие придорожных заведений, трудовые коллективы, несмотря на трудности, радующие родину своими успехами, — и полное пренебрежение этой родиной с распродажей ее в мелкую розницу.

Мы еще сами в грязи, ребята. Но мы ушли хотя бы от этого...

Только ушли ли?

Использованы фотографии:
Р.Рубцова, Л.Шерстенникова