ФАМИЛЬНЫЙ БИЗНЕС

СКОЛЬКО МОЖНО ЗАРАБОТАТЬ НА ЗВУЧНОМ ИМЕНИ?

Тема номера

Иногда я вдруг задумываюсь: а для чего они все это делают? Что такое вообще — успех?
Смотрю на них в театрах, на вечеринках разных, по телевизору и думаю — за деньги?
Да, конечно. Успех и деньги неотделимы. Но послушаешь откровенные интервью, и вдруг становится ясно: по-разному у них там. Кто до сих пор на квартиру не накопил в Москве, кто только дачу строит. А кто уже давно... Давно сделал свои дела правильно и со вкусом! Ведь это ж тоже — талант.
Значит, успех — не только деньги...
Успех не разменяешь и на включенность в среду «творческих людей, чьи имена известны всей стране». Кому известны, кому неизвестны. В «среде» пользуется успехом (своим, внутренним), как правило, далеко не самый достойный.
Скорее всего, успех — это ощущение полета. Движения. Неостановленного, длящегося движения. Все новые, новые фазы. Новые стадии. Новые предложения. Новые поездки, знакомства, имена и даты.
Вот тогда-то и появляется то, что так сладостно выдыхают эти новые молодые люди, обласканные успехом: «Работа... Беспрерывная череда чего-то нового и интересного». Тяжелая работа успеха. Для нас с вами. Для народа.
А нет движения, нет полета, нет этого вечного золотого колеса — и работа вдруг куда-то ускользает. Достается другому. Не тебе.

ЦЕРЕТЕЛИ ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ

Сколько людей на него работает — выяснить невозможно

Лязгнул глазок на железных воротах, и в отверстии появилось лицо охранника. «Назначено», — сказали мы, и нас пропустили. В сопровождении нескольких человек мы прошли через двор. Здесь под ярким летним солнцем стояли статуи. Тысячи работ, сотни вариантов, кусочки, фрагменты, сегменты и прочие части и целые. Изобилие, избыточность, обвал.

За домом — сад скульптур под открытым небом. Узнаваемая ориентальная яркость мозаик. Красавец мастиф, а в вольерах — еще семь больших собак. Их выпускают сторожить двор по ночам.

Зураб Церетели работал у себя в мастерской. Стоял перед мольбертом с кистью в руке и разговаривал с посетителями. Поздоровавшись с нами, отослал своего помощника показать усадьбу. Начали с подвала. Анфилада комнат, и по периметру каждой — в несколько рядов — картины. Пять тысяч картин. Мэтр пишет каждое утро и никогда с ними не расстается — не дарит, не продает. Эмали с таким количеством оттенков, как ни у кого. Проекты памятников, арок, храмов, часовен...

Церетели получил в долгосрочную аренду бывший особняк посольства ФРГ на Большой Грузинской. Взамен отдал под российское представительство свой дом в Тбилиси. Это нормальный для Церетели уровень — он на равных чувствует себя с субъектами государственного права. Когда-то на месте особняка размещалась резиденция грузинского царя, как раз в самом центре Грузинской слободы. До революции дом принадлежал купцу Василию Горбунову, а с 1992 года в нем разместилась мастерская народного художника СССР, вице-президента Академии художеств, лауреата Ленинской и Государственных премий Зураба Церетели.

Парадные комнаты сегодня выглядят как никогда. Помощник Церетели рассказывает, что «при немцах» камины были заложены кирпичом, двери красного дерева обиты дерматином, часть помещений разделена перегородками. Теперь не то. В просторной столовой всегда накрыт стол с парадной сервировкой, у камина в гостиной уютно расставлены кресла. Недалеко от кухни — еще один банкетный зальчик, поменьше. И все приведено в состояние полной готовности. Гостей можно принимать хоть сейчас. По слухам, именно здесь Виктор Черномырдин встречался с Бутросом Гали. И Клинтон, и Лайза Минелли, и Горбачевы, и Джеймс Бейкер и Перес де Куэльяр — все были здесь. А вот на фото — сам хозяин в гостях у Пикассо. У Сикейроса. У Шагала. У Буша.

Церетели был везде. И у Церетели были все.

По мощи исходящей энергии Церетели можно сравнить только со снежной лавиной: свое обаяние он буквально обрушивает на собеседников. Открыто и радостно улыбается. И мгновенно реагирует на все перемены настроения. Умен. Скрытен. Полон истинно грузинского артистизма.

Среди интерьеров его особняка — макеты бывших и будущих построек. Двери для храма Христа Спасителя. Монумент на Поклонной горе. Хрустальный дворец на Манежной площади. Три яруса подземных галерей там же. Детский парк в Мневниках. «Назовите человека, который взял это на себя и двенадцать лет проектирует, фантазирует бесплатно? Видели макет? Назовёте второго такого?»

Церетели порождает проекты с неукротимостью стихии. Но главное — начав, всегда доводит свой замысел до конца: «Начиная от эпохи Хрущева до сегодняшнего дня — один и тот же разговор: все хотят, но никто не делает. Мы спим, только говорим. Я люблю инициативных людей. Мне ничего не нужно в жизни. У меня есть свое искусство, своя палитра, свои отношения. Еще раз повторю, ничего мне в жизни не нужно. Я не беспомощный. Чтоб я ходил и кого-то просил... Пока у меня есть дух, энергия! Пожалуйста — используйте. Я рождаю идею и довожу до конца. Не на бумаге оставляю».

Еще цитата. «У нас очень большие возможности! С испанской академией у меня есть контакт, с французской академией, с английской, ну, в Америке я пять скульптур поставил, у меня свой контакт! И я хочу, чтобы это было в большом, государственном масштабе использовано. И все».

...Сколько людей на него работает — выяснить невозможно. На каждый проект немедленно нанимаются по договору сотни исполнителей разного уровня. Церетели — великолепный организатор. В сущности, в этом, возможно, и заключен главный секрет успеха. Он идеально подходит для вечной российской системы, где все завязано на личных отношениях и умении найти общий язык с нужными людьми в неформальной обстановке. Надо признать, что Церетели умеет находить общий язык с теми, кто принимает решения.

Сейчас, среди прочего, Церетели занят еще и реставрацией переданного ему постановлением правительства РФ здания бывшего особняка Демидовых на Петровке. Собственно, здание получил Московский фонд содействия ЮНЕСКО, который Церетели возглавляет, для размещения в нем «современного музея»: «У меня есть совместная с Министерством культуры идея экспозиции. Я хочу создать дирекцию из высоких искусствоведов, высоких организаторов, кто мало говорит и больше делает, с московской мэрией, с Министерством культуры, с Российской Академией художеств. Давайте сделаем выставки, будем крутить. Руководите! Я же — один человек — не могу это делать. Я не хочу ни директором быть, ничего. Мне обидно, что не существует в России современного музея. Мне обидно, потому что все собирают богатства для своего государства, а мы спим».

«Здание — 4200 кв. метров, не очень большое. В ужасном состоянии. Это старый дом. Реставрирую, мне кто-нибудь помогает? Сам. Азарт.

Я предложил Министерству культуры, чтобы город взял здание, потому что в Москве другие законы, другой налог, у города другие возможности. Кто будет платить за электричество, за воду? Москва и Россия — это ведь одно и то же? Для меня одно и то же. Это находка для Министерства культуры. Что им надо?»

Его цель — сделать так, чтобы всем было хорошо. Когда всем хорошо — тогда и ему хорошо. А что? Разве нет? Удивляется Зураб Церетели искренне.

Откуда же берутся деньги, чтобы всем «сделать хорошо»? На это Зураб Константинович рассказывает, как его работы были проданы в Америке за 20 тысяч долларов и как он немедленно эти деньги отдал в фонд строительства храма Христа Спасителя. И, кстати, за Поклонную гору государство ему по-прежнему осталось должно. И что «в Грузии есть сложности свои, огромные сложности, но какие-то вещи я сделал и получил приятное — хороший гонорар. Но я когда трачу деньги, я больше удовольствия получаю. Кто знает мой характер, тот не удивляется, кто не знает — удивляется. Никто не может понять, почему я в современный музей вкладываю, почему? Потому!»

Многие свои работы Церетели просто предлагает в дар. Тому же Нью-Йорку. Ну а если твои работы стоят в Нью-Йорке, Париже и Лондоне, то почему бы им не стоять в Москве? Ходят всякие слухи. Было и знаменитое письмо Олега Сосковца о разрешении на беспошлинный вывоз в США для строительства памятника Колумбу такого количества цветного металла, что, по мнению журналистов, хватило бы на десять, двадцать, сто памятников. Однако все это дело компетентных органов, а для нас, скромных потребителей, важно одно: если Церетели за что-то взялся, он — сделает. Найдет силы, средства, рабочие руки — и поставит. Не слишком тщательно, не особо изысканно, не сообразуясь с современными художественными требованиями, но зато быстро и дешево.

Если живопись действительно выражает суть художника, то мир Церетели безусловно яркий, праздничный и веселый. И этот праздник он очень хочет разделить со всеми. И не понимает, почему ему «шпильки ставят». Ему кажется, что все очень просто: нужно только взять и сделать — поставить памятник, открыть музей, выкупить у западного банка коллекцию российского искусства. У него грандиозный размах и тектоническая мощь.

«Я потому и Зураб Церетели, что хочу доброго, хочу меду насыпать. А что?..»

Мы уходим наконец, слегка утомленные и даже подавленные. Церетели машет на прощание рукой: «Будете писать — не хвалите слишком!» — и смеется.

Кстати

У Церетели есть еще знаменитый дом в Багеби, в Грузии. Стены — сплошь разноцветная мозаика, в окнах — витражи. В саду резвятся бронзовые музы, и изумрудная вода бассейна отражает их танец. Здесь бывали Маргарет Тэтчер и Адриано Челентано, Эдуард Шеварднадзе и Мать Тереза. Прислуга работала в три смены, потому что в редкий день за столом собиралось меньше пятидесяти человек. Хозяйкой этого шумного дома была Инесса Андроникова, чей княжеский профиль позаимствовал для скульптуры «Матери-Грузии» Элгуджа Амашукели.

Тот, кто читал книгу «Владимир, или Прерванный полет» Марины Влади, наверняка помнит их с Высоцким шикарную свадьбу у «одного грузинского архитектора». Влади случайно уронила рюмку, и широкой души хозяин смахнул со стола всю посуду. «Архитектором» был Зураб Константинович, а посудой — фамильный столовый сервиз.

Мнение эксперта

Трудно сыскать другого персонажа, который бы меньше соответствовал той роли, которую он играет последние десять лет. В качестве живописца — а именно занятие живописью воспринимается им самим как серьезная художественная миссия — он практически никому не известен. Тысячи его полотен пылятся в мастерской. По ним можно увидеть, как мучительно он учился, как заимствовал у Пикассо, Шагала и даже у Малевича. Чтобы потом в результате не изобрести, не отрефлексировать, но как-то природно, в многолетних муках, родить-таки стиль — некий паллиатив примитивной народной живописи и европейского авангарда начала века. Такой пестрый, с килограммами краски, стиль был моден среди московских живописцев в 1970-х.

Все свои премии Зураб Константинович заработал монументальными работами. Но профессиональные скульпторы-монументалисты воспринимают его нынешнее господство на московской сцене как пощечину всему цеху. Делает он... не то чтобы халяву. Он в принципе ничего, кроме туманного эскиза, не делает. А все технические и не технические работы — собственно лепку — выполняют даже не талантливые московские студенты, а грузинские подмастерья. В доказательство этого тезиса можно хотя бы взглянуть на «Нику» на Поклонной горе. Такое впечатление, что ее вообще лепили самоучки. Даже его коллеги в Академии художеств признаются, что любят Церетели за волю, ум и большую пробивную силу, — но какой он, извините, скульптор?!

Воистину горька и тяжела ноша его мировой славы. Она дается невероятным трудом и психологическим напряжением. И не ясно, стоит ли такая слава таких титанических психических затрат.

Один из крупнейших государственных художников, человек, обладающий неограниченными возможностями реализации своих проектов, он упорно пристраивает тут и там излюбленного Георгия со змием. Не замечая даже, сколь противоестественен европейской культуре этот прием самотиражирования. Только представьте: Микеланджело всю жизнь строгает Давидов, а Роден в каждом французском городе ставит «Граждан Калле».

Но в том-то и дело, что Церетели не европейский художник, хотя всю жизнь хотел таковым казаться. Он художник фольклорный, работает по логике народной деревенской культуры: так деревенский столяр будет выпиливать совершенно одинаковых коней на крыши домов своих соседей. И гордиться своим мастерством. В принципе Георгии Победоносцы и на Поклонной, и у штаб-квартиры ООН — те же деревянные коньки на стропилах.

Как художник фольклорный, Церетели не чувствует ценности уникального — произведения или идеи. В европейской и мировой культуре искусство как раз и отлично своей способностью быть уникальным.

Еще одно качество, присущее народному и чуждое профессиональному менталитету: чувство пропорций и масштаба — что собственно и составляет суть монументализма. У Зураба Константиновича монументальное искусство — это большое искусство, с размахом, как гостеприимный грузинский стол. И материала расходуется много, и денег, а выходит все равно чернильный прибор, бронзовая сахарница огромных размеров.

Впрочем, государственному художнику никто никогда и не вменял быть гениальным. В истории искусства такие совпадения крайне редки.

Досье

Зураб ЦЕРЕТЕЛИ родился в 1934 году в Грузии в семье инженеров. В 1952 году поступил на живописное отделение тбилисской Академии художеств. Его учителями были Владимир Шибаев и Николай Лансере, которые в свою очередь получали образование в Москве в 1910-е годы. Уроки фовизма Зураб Константинович усвоил почти из первоисточника.

В 1967-м Михаил Посохин приглашает 33-летнего Церетели сделать монументальное оформление курортного комплекса в Пицунде. Так они, всесильный архитектор и молодой художник, стали друзьями. Через много лет их дружбу скрепила свадьба детей — Михаила Посохина-младшего и Лики Церетели. Брак, впрочем, не был долгим.

Сегодня их сын Василий учится в Америке, Лика — ближайший помощник отца, М.М. Посохин — заместитель главного архитектора Москвы.

В 70-е годы Церетели выполнил мозаики для ресторана «Арагви» и Дворца профсоюзов в Тбилиси, поставил на горе Дигоми обелиск погибшим солдатам, оформил все автобусные остановки Военно-Грузинской дороги. Декоративные работы для детского комплекса в Адлере принесли ему Государственную премию СССР. Ленинскому мемориалу в Ульяновске он ПОДАРИЛ свои мозаики. Их тема — мир подводного царства — в высшей степени нейтральна.

Он не был ни социалистическим, ни каким-либо другим реалистом, его таланты лежали в иной плоскости — колориста, декоратора, менеджера.

В 80-е воздвиг в Москве памятник 200-летнему юбилею воссоединения Грузии с Россией, оформил Хаммеровский центр, гостиницу «Измайлово», Генштаб. Его скульптуру установили в лондонском Сохо, перед зданием ЮНЕСКО в Париже, перед штаб-квартирой ООН в Нью-Йорке.

Андрей Вознесенский называл Церетели «прорабом перестройки». Перестройка приказала долго жить, а Церетели прорабом так и остался. Скоро вся Москва будет так же прекрасна, как и его дом. Поклонная гора, Манежная площадь, кремлевский Сенат, русский «Диснейленд» — «Парк чудес». Нам никуда не скрыться от Церетели, мы обречены вспоминать о нем постоянно. Так благодарные французы до сих пор не могут забыть Жана Османа, порядком обустроившего их столицу в середине XIX века.

Интеллигенция возмущается: Поклонная гора — большая художественная халтура. Недовольны тем, что правительство Москвы не проводит открытые конкурсы и распределяет художественные заказы келейно. Отсутствие соревнования пагубно сказывается на качестве современного монументального искусства. С этим тоже можно согласиться. Однако другого — не художника, таких как раз можно найти, — а менеджера и предпринимателя, могущего за год освоить подряд в 280 млн. долларов, как это было на Поклонной горе, и сделать работу в срок, — нет.

ПОЛУПРОВОДНИКИ

Стране нужны люди с именем. Они проводят энергию в обе стороны. Но все-таки больше дают, чем берут

Почему же я говорю об успехе? Почему не о славе? А в том-то и дело, что о настоящем успехе, который именуется славой — в наше время говорить просто не приходится. Ее нет и не может быть. Сегодняшнее поколение артистов, музыкантов, режиссеров, художников живет с ощущением замолчанности. Глухой и неулыбчивый интерес прессы. Ведь надо о чем-то писать. Апатия публики. И главное, самое главное — невозможность создать событие. Удивить. Поразить.

Нет, это не заговор стариков (как считали раньше начинающие творческие люди), не заполитизированность, не ушибленность рухнувшим «железным занавесом». Культурная ситуация сложилась так, что от былой легенды, былого мифа советской культуры остался только отзвук, эхо. И это эхо длится и продолжается вопреки современному «успеху». ТУ славу ТЕХ лет переплюнуть все равно невозможно.

Диктор говорит: «Высоцкий» — и страна приникает к телеэкрану. Вдруг из небытия появляется Голубкина или Лаврова, и снова ностальгия по былому кумиру перешибает любые «новости культуры» из дня сегодняшнего.

И тем не менее люди маленького современного «успеха» медленно, но планомерно заменяют людей со славой. Вернее, те уходят сами, как уходят мастера из большого спорта. Уходят, унося с собой великую, большую, действительно всенародную славу.

Однако искусство — не спорт. Уходят не все. Что делать зубрам, которые пережили свой «звездный час», но не растеряли способность вгрызаться в реальность, отвоевывая свое пространство? Тем, кто может найти точку приложения своего имени, своих сил?

В трещину между двумя культурами устремилась целая формация людей. Которые сумели из старого имени сделать новое дело, новый «успех».

Не знаю, почему из всех знаменитых оперных певцов нашей страны только один Соткилава оказался в роли телеведущего почти всех передач о классике. Почему из всех эстрадных кумиров только Кобзон занял нишу «дедушки нашей эстрады». Почему без Махмуда Эсамбаева не обходится ни один творческий вечер. Почему Марк Захаров в театре и Эльдар Рязанов в кино давно и прочно владеют нишей Самого Главного Режиссера.

Почему Ролан Быков...

Впрочем, стоп. Вот на Ролане Быкове как раз и можно споткнуться. Кто он сегодня? Артист? Режиссер? Духовник нации?

Руководитель фонда? Или «крыша» самых разных деловых начинаний, которые в здании этого «Международного института детского кино и телевидения» собрались?

Ни то, ни другое, ни третье, ни четвертое... Он просто — Ролан Быков. Имя само по себе. Вот идеальный вариант сегодня. Человек без конкретной профессии, но с огромным авторитетом, гигантским влиянием. Насколько нужны эти люди обществу, показали президентские выборы. Практически все они, проделавшие путь от славы к успеху, заняли место в зале на встрече президента с «доверенными лицами». Без их авторитета, репутации, без этих самых лиц в прямом смысле (ставших феноменально популярными уже на второй волне, во второй жизни) — общество сегодня существовать не может. Они, кстати, выполняют и регулирующую функцию в стае молодых творческих волков, будущих кумиров — одобряя, поддерживая, даже добывая деньги на их проекты.

Это важная миссия. Но именно миссия, функция, социальный механизм. Я вовсе не хочу сказать, что все вышеперечисленные люди иллюстрируют высказанные автором мысли. И тем не менее кого бы вы мысленно ни включили в этот ряд, и кто бы из него столь же мысленно ни выпал — тенденция такая есть.

Именно люди из этого ряда связывают собой прежний мир легендарной славы и мир жесткого, маленького, по капельке собранного журналистами и промоутерами сегодняшнего успеха. Мир искусства и мир «раскрутки». Они — полупроводники.

Лайма ВАЙКУЛЕ иногда жалуется, что одноименный парикмахерский салон в Риге ее разорит.

Алла ПУГАЧЕВА рекламирует духи «Алла» в журнале «Алла».

Иосиф КОБЗОН допелся до положения одного из крупнейших бизнесменов России, семье в частности принадлежат АО «Московит», фирма «Лиат-Натали», московский ресторан «Максим».

Арнольд ШВАРЦЕНЕГГЕР, Сильвестр СТАЛЛОНЕ и Брюс УИЛЛИС — совладельцы сети разбросанных по всему миру ресторанов «Планета Голливуд».

Ролан БЫКОВ — артист, режиссер, духовник нации, руководитель фонда Международного института детского кино и телевидения.

Стас НАМИН — известная два года назад радиостанция «Эс-Эн-Си» приказала долго жить, хотя остались продюсерский центр и студия звукозаписи.

Фирма «Три Тэ» Никиты МИХАЛКОВА предлагает всем, кто еще не утомлен солнцем, туры на экзотические курорты.