(отрывок из книги)
Публикации
Альберт ГОЛДМАН
В самолете, по дороге домой из Индии, Джон впервые за много месяцев вновь начал пить крепкие напитки. Чем больше он пил, тем сильнее в нем, подобно серной кислоте в сосуде с сургучной пробкой, закипала ярость, таившаяся в глубине его души. Без всякой видимой причины он принялся рассказывать Синтии о женщинах, с которыми он изменял ей за восемь лет их супружеской жизни. Те сотни девчонок, коих Джон привечал на гастролях, большого места в его признаниях не заняли. На чем он сосредоточился, так это на женщинах, о которых его первая жена могла слышать. Затем он перешел к женщинам, которых она знала лично, — Джон флиртовал с ними буквально у Синтии за спиной...
Едва добравшись домой, Джон закатил грандиозный наркотический кутеж... Обнаружив, что вера, которая якобы устраняет необходимость в наркотиках, сама по себе всего лишь очередной вводящий в заблуждение опиат, он решил, что имеет все основания наплевать на любые условности. Всего через две недели после возвращения из Индии Синтия была вынуждена вновь покинуть страну и отправиться в Грецию. В качестве компаньона Джон пригласил Пита Шоттона, обязав того оставить жену и переехать в Кенвуд.
По иронии судьбы, в тот самый момент, когда Леннон провозглашал себя неверным мужем и волокитой, он все свое время проводил в обществе друга детства. В сущности, Джон и не хотел иметь дела с женщинами, если не считать шлюх... Прирожденный фантазер, он был более похотлив в мыслях, нежели в действительности — обстоятельство, которым объясняется тогдашнее его нелепое свидание с Брижит Бардо.
С ранней юности Джон был без ума от знаменитой секс-богини. Даже в 1964 году, когда «Битлз» приехали в Париж, Джон прилюдно утверждал, что единственная, с кем он очень хотел бы встретиться в великом городе, — это французская секс-королева. Поэтому можно себе представить, что почувствовал Джон Леннон, когда агент фирмы «Эппл» по связям с прессой Дерек Тейлор сообщил, что Бардо находится в Лондоне и горит желанием познакомиться с «Битлз»! (Годом раньше она пыталась вдохнуть жизнь в свою клонившуюся к закату карьеру, предложив себя на одну из ролей в новой битловской версии «Трех мушкетеров».)
— Пр-р-рекрасно! — воскликнул Джон, но тут же, не переводя дыхания, спросил: — А где все остальные?
Узнав, что никого из «Битлов» в городе нет, он ударился в панику. Ему стало попросту страшно встречаться с Бардо с глазу на глаз. Дерек Тейлор вызвался его сопровождать. Джон предложил принять немного «кислоты»:
— Только не до одурения, а самую малость, для бодрости!
Это решение оказалось роковым, поскольку к тому времени, когда Леннон с Тейлором добрались до гостиницы «Мейфэр», они окончательно спятили.
Тейлор попытался заранее подстраховать своего друга и работодателя, позвонив личному помощнику Бардо и объяснив, что Джон Леннон только что вернулся после долгого паломничества в Индию, где внимал мудрым речам Махариши Махеша Йоги. Намекнул Тейлор и на то, что лучше всего великую рок-звезду принимать в комнате, заваленной подушками, уставленной цветами и оглашаемой музыкой Рави Шанкара. Ничто не производит большего впечатления на великих, чем великие запросы. Когда Леннон вошел в гостиную Бардо, он обнаружил, что комната переоборудована под индийский павильон.
Впрочем, никакая смена декораций не могла ни унять страхи Джона Леннона, ни помочь навести порядок в его голове. Ни слова не говоря, он опустился на подушки, принял позу лотоса и закрыл глаза как бы для медитации. Так, не вымолвив ни словечка, он просидел полчаса. Это странное поведение отнюдь не привело Брижит Бардо в восторг. Предвкушая визит всех «Битлов», она пригласила нескольких хорошеньких девушек и намеревалась отвести всю компанию ужинать в шикарный ресторан. И вот она застряла у себя в номере с одним-единственным «Битлом», пребывавшим в каком-то другом мире, да с лакеем, похожим на Рональда Колмана. Когда она попыталась завязать с «Рональдом Колманом» разговор, оказалось, что тот не знает ни слова по-французски. Мало того, даже английские слова ему давались с трудом! Наконец Бардо эта возмутительная ситуация надоела. Повысив голос, она обратилась к странной фигуре, сидевшей на полу.
— Похоже, Индия произвела на вас очень большое впечатление.
— Не задавайте вопросов, — оборвал ее Джон. — Впитывайте флюиды!
Через два часа Бардо сделала еще одну попытку вывести Леннона из транса. Она предложила всем отправиться в «Паркс», сверхмодный ресторан на Боручемп-плейс. От этого предложения Леннон с Тейлором пришли в ужас, поскольку «Паркс» был очень маленьким заведением. Появись они там в обществе Брижит Бардо и множества ярких молодых красоток, слухи об этом вечере разнеслись бы по всему городу и попали в газеты, что для Леннона означало бы неблагоприятные отзывы в прессе, а для Тейлора — бурное объяснение дома. Джон ответил, что не может разрушать то хрупкое состояние ума, которое служит предвестием некоего важного духовного опыта, а возможно, и откровения. Он посоветовал Бардо отправляться ужинать без него.
— А к вашему приходу, — пообещал Джон, — я напишу для вас песню.
Вернувшись поздно ночью, Бардо еще задолго до того, как добралась до своей двери, услышала разносившуюся по всему коридору индийскую музыку. Войдя в гостиную, она остановилась как вкопанная. Там, растянувшись на подушках, точно бродяга на тротуаре, лежал великий Джон Леннон, окруженный разбросанными по полу пустыми пивными бутылками. Совершив героическое усилие, он принял вертикальное положение и попытался что-то пропеть. После нескольких тактов он упал и вновь погрузился в сон.
Рано утром Джона отвезли в Кенвуд. Предвкушая рассказ о ночных событиях, Пит Шоттон приплясывал от нетерпения.
— Ну как? Что там было? — спросил он.
Джон свирепо уставился на старого друга:
— Ничего там не было. Был ужасный вечер, — простонал Джон, — даже хуже, чем встреча с Элвисом (Пресли. — Ред.).
Сумасшедшее свидание Джона Леннона с Брижит Бардо вполне гармонировало со всем, что он делал в этот период наркотического безумия. Пару ночей спустя Джон с Питом летали под «кислотой» в джоновой мансарде и силились сделать записи всевозможных шумов. Когда Джону надоело монтировать то, что вышло потом под названием «Революция 9», он сел по-турецки на пол, дабы потолковать с Питом по душам. Некоторое время он говорил о своем разочаровании в Махариши; потом погрузился в типичное для себя молчание, совершая такие медленные круговые движения головой и руками, как будто наделен крыльями.
— Пит! — наконец вымолвил благоговейным шепотом Джон. — По-моему, я — Иисус Христос!
Пит недаром всю жизнь был товарищем Джона Леннона. В ответ он едва ли не со скучающим видом произнес:
— И что ты намерен по этому поводу предпринять?
Ни секунды не мешкая, Джон заявил:
— Я должен всем рассказать! Должен поведать миру о том, кто я такой!
Пит возразил:
— Тебя же укокошат, Джон! С этим мириться не будут!
Разубедить Джона не удалось.
— Тут ничего не поделаешь, — обреченно ответил он. — Сколько лет было Христу, когда его убили?
Пит озадаченно умолк. Наконец он прикинул (недосчитавшись всего одного года):
— Кажется, тридцать два.
Джон принялся что-то старательно высчитывать на пальцах. Потом он воскликнул:
— Черт! Значит, мне осталось примерно четыре года!
В тот же день наиболее влиятельные лица битловской фирмы «Эппл» — Пол Маккартни, Джордж Харрисон, Ринго Старр, Нейл (Аспинал, администратор фирмы. — Ред.) и Дерек Тейлор — встретились с Джоном и Питом в ленноновском кабинете. Все явились охваченные жгучим любопытством, желая узнать, что же побудило обычно инертного Леннона забить тревогу. Джон поднялся из-за стола и обратился к коллегам:
— Должен сообщить вам всем нечто очень важное, — начал он. — Я — Иисус Христос, пришедший вновь. Такова суть моего заявления.
Он потребовал, чтобы «Эппл» незамедлительно подготовил сообщение для печати, оповещающее о Его возвращении. Лишь благоговением, с которым относились к Джону его ближайшие партнеры, объясняется тот факт, что никто не осмелился возразить. Минуту они сидели совершенно потрясенные. Затем все сошлись на том, что заявление Леннона — очень важное. Но потребуется время, чтобы осмыслить его и решить, какие меры следует принять фирме «Эппл». На этой ноте заседание было поспешно отложено.
Джон все еще пребывал во власти своего заблуждения, когда они с Питом зашли поужинать в ресторан, где к ним обратился приветливый человек средних лет, восхищенный тем, что оказался вдруг рядом со знаменитой поп-звездой.
— Очень рад с вами познакомиться, — сказал он. — Как поживаете?
Джон, и не подумав понизить голос, ответил:
— Вообще-то я — Иисус Христос.
Человек и глазом не моргнул.
— Правда? — отозвался он. — Кстати, мне очень понравилась ваша последняя пластинка. По-моему, она просто великолепна!
На следующее утро Джон попросил Пита подыскать ему новый дом. Эта неожиданная просьба показалась Шоттону всего лишь очередным симптомом наркотического умопомешательства, в результате коего двадцатью четырьмя часами раньше Леннон объявил себя Иисусом Христом. Однако Джон в этот миг уже не был похож на человека, чьи мысли уносят его неведомо куда.
— Хочу жить там. С Йоко, — повторил он, как бы подтверждая только что сказанные слова.
— Ну и дела, Джон! — прошептал преисполненный благоговейного страха Шоттон, который лишь недавно впервые увидел маленькую японку-художницу в «Эппле».
Ответил Джон так неожиданно и быстро, точно кто-то нажал кнопку у него в голове:
— Да, такие дела! Такие дела! Именно что такие, Пит! Этого я ждал всю свою жизнь. Плевал я на все остальное! На «Битлз» и на свои деньги! Если придется, возьму да и поселюсь с ней в любом дерьмовом шалаше!
— Это невероятно, Джон!
— Да, невероятно, — эхом отозвался Леннон, которого уже охватил восторг человека, мужественно встречающего критический момент своей жизни, когда разрешились наконец все его сомнения. — Именно так.
К тому времени как Синтия вернулась домой, этот неисправимый фантазер Джон Леннон мысленно уже развелся с ней, женился на Йоко Оно и обосновался с ней в великолепном загородном имении. Единственное, чего Джон не сделал, так это не сообщил об изменении ее статуса.
Первой, кого увидела Синтия, войдя в дом после возвращения, была очень маленькая женщина с огромной копной черных волос, закутанная в черное шелковое кимоно. Она сидела к ней спиной. Джон, нарушив молчание, длившееся, казалось, целую вечность, сказал:
— А, привет! — и невозмутимо затянулся сигаретой.
В этот момент Йоко обернулась и смерила Синтию «наглым, уверенным взглядом».
«У меня перехватило дыхание, — вспоминала Синтия. — Я совсем не злилась. У меня попросту не осталось больше сил. Я почувствовала, что должна немедленно уйти». Через пятнадцать минут после приезда она уже выходила из дома. Знакомые Синтии, Алекс и его подруга Дженни, предложили приютить ее у себя в маленьком домике среди перестроенных под жилье старых конюшен в центре Лондона. Синтия почти всю ночь просидела с Алексом за столом, выпивая вино и разговаривая при свечах. Алексу она никогда раньше не доверяла, но в ту ночь ей просто необходимо было на кого-то опереться...
Леннон считал свой брак расторгнутым. Не потрудившись предупредить жену, он начал появляться с Йоко в обществе. На Национальной выставке скульптуры в Кафедральном соборе Ковентри Джон и Йоко предложили вниманию публики свое «Желудевое мероприятие». Идея заключалась в посадке двух желудей, символизирующих «объединение и рост двух наших культур», — акт банальный и незначительный, однако пророческий в смысле грядущих событий, ибо, даже будучи лишенным всякой сути, он изобиловал последствиями, причем исключительно негативными, начиная со страшной ссоры с администрацией собора, кульминацией которой стала поразительная вспышка гнева со стороны Йоко, когда каноник имел наглость подвергнуть сомнению ее представления об искусстве, и кончая нелепым выставлением караула у второй пары желудей, когда первую выкопали поклонники. Пресса пронюхала об этом событии слишком поздно, зато три дня спустя, когда Джон и Йоко посетили Национальный театр, дабы присутствовать на премьере сделанной Виктором Спинетти инсценировки ленноновских книг, репортеры были уже наготове.
— Где ваша жена? Где Синтия? Что с вашей женой, Джон? — орали газетчики, обступившие свою загнанную жертву, как псы.
— Не знаю! — раздраженно отвечал Джон, поспешно уводя Йоко в здание театра. Вскоре он был уже поглощен пьесой, которая имела большой успех. На другой день, однако, увидев во всех газетах фотографию, на которой он держит Йоко за руку, и прочтя намеки на то, что он изменяет законной супруге, он был встревожен. И все же чувства Джона не шли ни в какое сравнение с потрясением и стыдом, которые испытала Синтия, когда вскоре ее навестил Алекс.
Алекс приехал к Синтии в гостиницу и сообщил: Джон хочет развестись, чтобы жениться на Йоко Оно. Если же Синтия поднимет шум или не окажет содействия, Джон клянется отобрать Джулиана.
Подобных угроз Синтия не могла стерпеть.
— Возбуждать дело о разводе против меня! — воскликнула она. — Интересно, на каких основаниях?
— Джон заявляет о нарушении супружеской верности, — невозмутимо ответил Алекс. — Я согласился быть соответчиком и дать показания в пользу Джона.
Тут он напомнил Синтии о недавней ночи, когда она, напившись, под утро залезла к нему в постель.
На следующий день Синтии вручили заявление о разводе. По телефону Джон сухо объяснил ей, что у него нет другого выхода, кроме как возбудить дело на основании нарушения супружеской верности.
Синтия уступила, позволив Джону обвинить ее в адюльтере. Пойдя на эту в высшей степени неприятную уступку, она получила право требовать щедрого вознаграждения. Но вместо этого, действуя вразрез с собственными интересами, она тайком вновь позвонила Джону и сказала, что им следует достигнуть отдельного соглашения, поскольку ее адвокаты планируют «вытрясти из него сотни тысяч фунтов».
Когда до Джона дошло, во что ему обойдется этот развод, он отказался от своего прежнего предложения и принялся добиваться от Синтии скидки:
— Мое последнее предложение — семьдесят пять тысяч фунтов! — кричал он. — Да и что ты сделала, чтобы их заслужить? Господи, да это же все равно что выиграть на скачках!
И все же дело о разводе закончилось бы вполне благополучно, не забеременей в сентябре Йоко. Это событие превратило ленноновское обвинение в адюльтере в сущее издевательство. Поэтому стороны вынуждены были поменяться ролями, и Синтия в конце концов предъявила Джону иск, что дало ей в руки кнут хозяйки положения. Но, как и следовало предполагать, нежную Джонову кожу она пощадила. Отделался он легко: выплатой в размере ста тысяч фунтов плюс 2400 фунтов ежегодно на содержание Джулиана. Не более щедрым был и составленный в пользу Джулиана договор о трастовом фонде. Он предусматривал уплату ста тысяч фунтов по достижении сыном двадцати пяти лет — при том условии, что у Джона Леннона не будет больше детей. В том случае, если у Джона родится еще один ребенок, фонд обеспечения Джулиана должен был сократиться вдвое. Джон все-таки передал свои попечительские права Синтии, но жертва эта была желанной.
8 ноября 1968 года, всего через две недели после того как Джон Леннон публично заявил, что Йоко Оно беременна от него, ходатайство Синтии Леннон о разводе было удовлетворено. Безжалостно, быстро и аккуратно Синтию отлучили от «Битлз». Не многие служащие и друзья «Битлов» осмеливались оказывать ей поддержку или открыто высказываться против Йоко — почти все боялись, что на них обрушится гнев Леннона.
Единственным старым другом из круга «Битлз», предложившим свою поддержку и выразившим сочувствие, был Пол Маккартни. «Я очень удивилась, когда в один прекрасный день Пол приехал один, на свой страх и риск, — вспоминала Синтия. — Я была тронута его искренней заботой о нашем благополучии и совсем разволновалась, когда он преподнес мне одну красную розу и сопроводил подарок шутливым замечанием по поводу нашего будущего: «А что, Син? Может, и вправду нам с тобой когда-нибудь пожениться?»
Перевод Виктора КОГАНА