МЕЧТА АУКЦИОНОВ: ГОГЕН

Отчего импрессионисты выглядят почти кичем?

Культура

На лондонский аукцион «Кристи» выставлен очередной Гоген. Аукционисты ждут такого события годами. Еще бы: самая дорогая продажа в истории живописи связана с другим импрессионистом: «Желтые ирисы» Ван Гога ушли за 50 с лишним миллионов долларов.

Отчего так любит публика именно импрессионистов?

В парижском музее Орсе собраны самые знаменитые их полотна.

В залах настоящее столпотворение.

Но еще больше очереди в музейном магазине.

Решая, что купить, народ теряет не меньше калорий, чем перед картиной Гогена (Мане, Ренуара и т.д.).

Эпоха репродукций, в которую мы живем, сыграла дурную шутку с искусством.

Воспроизведя сто (тысячу, миллион) раз — неважно что — поневоле делаешь это — неважно что — частью массового сознания.

Импрессионисты вышли в тираж.

По замыленности взгляда они уже сравнялись с «Незнакомкой» Крамского и стремительно приближаются к шишкинскому «Утру в сосновом лесу».

Такое происходит с любым художником (или целым течением), попадающим в сети бизнес-культуры.

На выставке Вермера нынешней весной в Гааге продавали маечки, брелоки и даже вино с репродукциями его картин. Бордо неплохо само по себе, но при чем здесь великий голландец?

Но если есть возможность увлечь публику чем-либо, что повышает продажу маечек, брелоков и вина, хороши все средства.

Импрессионисты оказались в этом смысле идеальными персонажами.

Почему импрессионисты?

Конечно, уродцы Босха или просветленные мадонны Ван Эйка еще лучше подошли бы для коммерческих целей. Но художники эти жили бог знает когда, работ оставили немного, и все они давно уже разобраны по музеям.

Скандалы, вызванные импрессионистами («Да это не живопись! Кому это понятно?!» — прямо как сегодня о концептуальном искусстве), не так давно еще изустно передавались в культурных семьях.

Картин от них осталась масса — слава богу, было целое течение. До сих пор порой выплывают все новые и новые имена (см. ниже о Гийомене).

И наконец — это было последнее направление, целиком оставшееся в рамках фигуративной живописи. То есть без усилий, в общем-то, понятное массам. А что у них с цветами не всегда порядок, так в телевизоре все вообще черт-те как выглядит. Можно и потерпеть.

И впрямь, когда после ужасов второй мировой, Освенцима и Колымы живопись стала искать новые способы постижения этого безумного мира, массы отказались воспринимать ее всерьез. И хотя над импрессионистами в свое время как только не потешались — все же их радикализм не сравнить с тем разрушением, которое осуществили позднее Йорн и Фонтана, де Сталь и Уорхол. В XIX веке даже революции были какими-то игрушечными.

С точки зрения среднестатического зрителя, импрессионисты сегодня — это та самая дозволенная мера изменения действительности (издевательства над нею), которая не оскорбляет его, зрителя, среднестатистическое сознание и в то же время безусловно принадлежит искусству.

Поэтому он готов выстаивать длиннющие очереди на выставки (так было прошлой зимой в Париже с коллекцией американского доктора Барнса), закупать бесконечные альбомы (о, сколько их выпущено об одних только «Нимфеях» Клода Моне! И стандартного формата, и квадратные, и прямоугольные — для полки любых размеров) и платить за оригиналы десятки миллионов. Ведь они такие яркие, радостные (большей частью), такие живые, такие оптимистичные...

Узок круг этих революционеров

Удобно, что массовую историю импрессионизма выучить довольно легко. Пять-семь обязательных имен (Сезанн — Ренуар, Мане — Моне, Ван Гог — Гоген, и примкнувший к ним ...?), сопровождаемых шлейфом дополнений (из второго класса)... Публика и обслуживающие ее специалисты явно не утруждают себя сложной картиной существовавшего мира. История сводится к паре анекдотов. Список — к определенному набору имен.

В последнее время ситуация вроде бы меняется. Из забвения возникают имена, дотоле существовавшие на периферии публичного внимания. Успех сопровождал парижскую выставку Густава Кайботта. Он сам поразительно рисовал, но помнили его долгие годы лишь как первого крупного собирателя Мане & Co. (Подробнее см. «Огонек», 1995, №№ 1--3.)

Или: в Руане показывают мастеров так называемой руанской школы. И главным украшением здесь становятся для публики полотна известных — Сислея и т.п. А местные мастера — Пиншон, Ангран, Лебург — ни в чем парижанам не уступавшие, по-прежнему пребывают в их тени.

Конечно, они не боролись столь яростно за место под солнцем, как бедный Мане и Писарро. Они не входили (переходя на слог современный) в «команду», без которой выбиться в люди почти невозможно. Жили себе тихо — у многих, благо, было поместье (как у Кайботта). Оставалось поливать грядочки и рисовать закаты.

Неистовства, пробирающего зрителя насквозь, в их (второго ряда — по сегодняшним меркам — мастеров) картинах и впрямь не хватает.

Подобная же судьба ожидала и Армана Гийомена.

Гийомена ввели в оборот

Арман Гийомен (1841 — 1927) никогда не принадлежал к тем модным импрессионистам, вокруг которых так или иначе строились все большие экспозиции последних лет. Имя его оставалось в тени великих, хотя при жизни художник участвовал почти во всех мало-мальски значимых выставках и в газетных отчетах, а также частной переписке той поры, имя его упоминалось обычно где-то между Сезанном (с коим он был одно время близок) и Гогеном. Дружил Гийомен и с Писсаро, а позднее многому научился у Синьяка. В то же время известная восприимчивость к различным оттенкам современной ему художественной жизни и впрямь помешала Гийомену обрести собственный, легко узнаваемый творческий почерк — что видно и по обширной выставке, организованной в кельнском музее Вальрафа-Рихарца (первой за многие годы монографической экспозиции Гийомена). Название ее — «Забытый импрессионист» — поневоле заставляет подбирать и другие дополнения: «справедливо забытый» или «забытый неслучайно». На самом же деле, вглядевшись внимательнее в эти почти сто работ, собранных со всего света устроителями, понимаешь, что вовсе не пейзажи, столь ценимые самим автором, составляют главное в его наследии — но портреты Парижа в годы великой его перестройки, начатой Османом в конце прошлого века. Гийомен тщательно фиксировал не только улочки старого города, но и работы на набережных, возведение мостов. Чем не только отдавал дань наступающему веку прогресса, но и возобновлял традицию социальной живописи, чуждую большинству импрессионистов.

Чем, видимо, и заслужил немилость у истории — весьма, впрочем, относительную.

Ибо на Западе такая тоска, что они всех готовы вспомнить поименно. И достойных, и малодостойных — и всем выставку организовать, каталог издать и ввести тем самым «в оборот» (как порой называется «память человечества»).

Гийомен, впрочем, к достойным ближе, чем к иным. За славой не гонялся, а рисовал так, как считал нужным.

Таких и не любят.

Но ценят. По-своему.

Что же дальше?

Когда все импрессионисты кончатся, когда всех опубликуют, что же станет с публикой? Неужели вынуждена она будет полюбить экспрессионистов, абстракционистов и прочих чуждых ей элементов?

Хочется верить, что нет.

Судьба Гийомена и мастеров руанской школы показывает: импрессионистов можно отлавливать еще долго. Можно их, в конце концов, начать создавать в какой-то момент по новой. Расширить границы течения (искусствоведы делают это мастерски) и впустить в него новых рыб.

Не зря ведь в моде уже выставки типа «Предтечи импрессионизма»: вокруг танцевать ведь можно сколько угодно. Был бы рынок. Желание найдется.

Новой художественной моды (не на уровне коллекционеров, а на уровне аукционов и массового потребителя) в ближайшие годы на горизонте не предвидится. Вряд ли видение мира — «мрачное и деструктивное» — тех, кто пришел вслед за импрессионистами, способно вдохновить массовую культуру на новые мифы и идеологии. На производство нового товара.

Что же до Гогена — отличный художник. Только вот бы его реже печатали...

На иллюстрациях:
1. «Пейзаж» ПИНШОНА и произведения других мастеров руанской школы Анграна и Лебурга по-прежнему пребывают в тени парижан.
2. Винсент ВАН ГОГ. «Интерьер ресторана». 1887-88 гг. На аукционе «Кристи» продана за 10 миллионов 342 тысячи 500 долларов.

Аукцион «Кристи» — один из двух крупнейших в мире аукционов искусства и антиквариата — регулярно выставляет на продажу малоизвестные работы импрессионистов или кочевавшие по частным коллекциям признанные шедевры. Цены из года в год абсолютно ровные, тенденции к понижению не наблюдается. Больше того, наблюдается тенденция к повышению аукционного статуса нестандартных произведений других авторов: так, например, недавно на аукцион «Кристи» была продана скульптура работы Джакометти за 1 миллион 652 тысячи долларов.