Сегодня «Огонек» публикует уникальные фотографии: этот «червячок» — фрагмент нервной ткани, взятый из мозга эмбриона, 1 мм в ширину и 15 — 20 мм длиной способен спасти детей, приговоренных к уродству пожизненно
Из первых рук
Несколько месяцев назад «Шпигель-TV» провело в Москве шокирующие съемки: использование мозга человеческого эмбриона после аборта. Трансплантологию и раньше обвиняли во всех смертных грехах, но не в грехе убийства по крайней мере. Здесь же речь шла даже о двойном убийстве — об аборте, который уничтожает будущую жизнь, и об изъятии из головного мозга зародыша ткани путем операции.
Такие пересадки делают в Петербурге, в Российском научно-исследовательском нейрохирургическом институте имени А.Л. Поленова. Всего 600 километров от столицы, но мнения уникальных специалистов, а главное, мольбы пациентов и их близких в ходе разбирательства этого скандала услышаны не были.
Между тем для миллионов детей, изуродованных от рождения церебральным параличом, фетальная хирургия — пока единственная надежда на исцеление. Последовавший запрет на такие операции поверг родителей больных детей в отчаяние. Сегодня «Огонек» проводит экспертизу этого скандала при помощи директора института имени Поленова профессора Валерия Берснева, который пять лет возглавляет работу по пересадкам эмбриональной нервной ткани.
Быть или не быть?
— Валерий Павлович, разговоры вокруг проблемы пошли на убыль, а запах жареного остается. Даже министерская комиссия, созданная после того телесюжета по указанию Черномырдина, не рассеяла его. Это отразилось на научных исследованиях, ведущихся в вашем институте?
— Слава богу, нам никто ничего не запрещал, но на какое-то время операции мы приостановили.
Вот вам нравственная дилемма, и пусть ее попробует решить защитник этического целомудрия. За пять лет мы прооперировали более 40 больных детей в возрасте от двух до шестнадцати лет. Это детский церебральный паралич, тяжелейшие эпилептические припадки, психические расстройства, парезы и параличи. Если такой ребенок, даже голову не державший, самостоятельно ходит и читает стихи через три года после операции — нам никакие проклятия не страшны.
— Вы первые в России перенесли чисто научную идею — пересаживать эмбриональную ткань в мозг больного — в клиническую практику.
— За сто лет в мире прооперирована всего тысяча больных. В Швеции, Франции, Америке, Мексике, Канаде, Японии, на Кубе эти операции применялись в борьбе с паркинсонизмом. Были огромные экспериментальные наработки на животных у профессора Юрия Савченко из Омска.
Нам в институтском эпилептологическом центре было важно найти спасение для своих тяжелых больных. У ученых разные точки зрения на природу детского церебрального паралича, но я скажу вам то, что вижу как нейрохирург на операции: кисты в мозгу. Киста — это, грубо говоря, «дырка», окруженная оболочкой и переполненная жидкостью, которая сдавливает головной мозг. У наших больных разнообразные структурные поражения мозга достигают даже 60 процентов. Сами понимаете, как это выглядит... При операции мы пересаживаем им нервную ткань, взятую из мозга эмбриона. Это такой крошечный «червячок» — 1 миллиметр в диаметре, 15 — 20 миллиметров в длину. Даже кисты иногда только вскрываем, но не иссекаем при этом. То есть анатомически все остается как было. А припадки исчезают.
Реакция отторжения
— Что вы считаете главным научным достижением за пять лет?
— Нам удалось доказать: положительный результат давала пересадка фрагмента мозга в возрасте 8 — 10 недель. Такие клетки активно делятся, растут, выделяя особое вещество — нейротрофический медиатор, которое благотворно влияет на весь мозг больного. Но когда мы попробовали использовать более зрелую нервную ткань, то выяснилось: она не только выделяет медиатор, но и сама способна работать, брать на себя утраченные функции мозга.
— Что происходит в мозгу больного после операции?
— Первые шесть месяцев мы отмечаем бурное улучшение: нормализуется психика, исчезают припадки. Потом этот процесс замедляется, наступает как бы стабилизация, которая длится примерно полтора года, и вновь наступает резкое улучшение. Например, у нас оперировался тринадцатилетний Д. с тяжелой родовой травмой, приведшей к сужению полей зрения. Приставьте к глазу узкую трубочку — вот и все, что видел мальчик. Через год после операции мы отмечали лишь улучшение его психического статуса. Через два года, когда мы уже и не надеялись, выяснилось, что «трубочка» значительно расширилась. Значит, нервная ткань стала расти и работать вместо отсутствовавшей с рождения.
— Как же вечное проклятие трансплантологии — реакция отторжения, несовместимости?
— Да, но в человеческом организме есть две иммунопривилегированные зоны — это мозг и передняя камера глаза.
Призрак головы профессора Доуэля
— Будь на моем месте верующий, он бы, наверное, сказал, что Бог благоволит к тем врачам, кто возвращает человеку разум и зрение...
— И тем не менее свои «правила игры» мы соблюдаем: подбор трансплантата ведем по резус-фактору, группе крови, полу.
— Валерий Павлович, согласитесь: ведь операция привносит клетки чужой личности, чужого генного набора, что может повлиять на «самость» больного. Вы не боитесь, что меняете природу человека, занимаясь делом Творца?
— Этой зимой в нашем институте защитил кандидатскую диссертацию Владимир Овечко по лечению методом трансплантации эмбриональной ткани. Эта работа — первая в стране. Так вот, разные батюшки нашему ученому говорили так: душу вы, Владимир Николаевич, не спасете, не в вашей это власти, но облегчить страдание плоти — можете. И благословляли.
— Каковы интеллектуальные последствия операций?
— У нас лечилась девочка из Казахстана, которая не ела самостоятельно, была абсолютно расторможена — без строжайшего контроля ребенок мог очутиться где угодно, под машиной, например. Через полгода после операции ее мать говорит, что дочь стала воспринимать информацию, обучаться.
— Это — ближайшие результаты. Не получится ли так, что через 15 — 20 лет повзрослевшие больные придут с вопросом: «Что же вы с нами сделали?»
— Определенно, призрак головы профессора Доуэля витает в вашем воображении. Заявляю: доказано, что молодая нервная ткань учится. Как? Работа мозга — это сложный биохимический процесс. Не будем сейчас дискутировать о природе души, но зато о мысли можно сказать — это биохимическая реакция. Мозг больного разговаривает с молодой клеткой, навязывая ей свои биопотенциалы.
— Как старший брат учит младшего?
— Да, возникает обычная возрастная иерархия. Ведь почему, например, происходит отторжение при пересадке сердца или почки — «новички» начинают диктовать организму больного, потому что это зрелые органы. Они привыкли к своим биохимическим веществам, они их требуют, а не получая — погибают. У молодой нервной ткани нет еще своего «характера», и потому более зрелый мозг больного навязывает ей свою линию поведения. К тому же в результате постоянно идущих в нашем организме обменных процессов на химическом и молекулярном уровне через полгода мы можем сказать, что «та» нервная ткань уже ваша. Она уже из ваших молекул состоит. Да уже через несколько дней после операции вся эта молодая ткань полностью прорастает кровеносными сосудами.
Человек-ящерица
— Что же получается? Люди всегда завидовали ящерице, которая теряет хвост, а он снова у нее отрастает, потому что у человека ампутированные конечности или пришедшую в негодность печень заменить нечем. Но выходит, что в самый драгоценный орган хомо сапиенса — в мозг — можно сделать прививку, как почку на сухой ствол. И мозг начинает расти, дыра на месте кисты зарастает полноценной тканью, и возвращается то, чего и не было никогда?..
— Человек тоже «немного ящерица», тут вы не заноситесь. Ведь наша кожа, если ее поцарапать, бурно регенерирует, ранка зарастает. Клетка кожи и нервная клетка произошли когда-то из одной субстанции, из одного лепестка, из одного зачатка. Значит, где-то в памяти мозга дремлет информация о способности воспроизводить себе подобное. Пересадка трансплантата — это попытка пробудить в клетках мозга способность к регенерации.
Права эмбриона
— Давайте, профессор, вернемся к этическим проблемам, наличие которых в данной области признала министерская комиссия. Одна из таких проблем — где граница между человеческим эмбрионом и плодом?
— Не буду скрывать, есть медики, считающие уже 10-недельный зародыш плодом. Закон позволяет прерывать беременность до 22 недель. Эмбрионом плод считается до тех пор, пока он не способен самостоятельно существовать вне полости матки.
— Даже при наличии реанимационной аппаратуры?
— В Америке порогом «самостоятельности» считается 22 — 23 недели — их техника лучше. У нас — 25 — 27 недель.
— Не опасаетесь ли вы, что вслед за вами ринется толпа нечистоплотных людей, целью которых будет нажива? Ведь известно, что всевозможные вытяжки из мозга эмбриона используются при сверхдорогих операциях по омолаживанию, при лечении потенции и т.д. Не возникнет ли в нашей бедной стране еще один вид заработка для женщин — путем аборта?
— Любая провокация аборта для наживы — аморальна. Тревожиться есть о чем — в прошлом году в Петербурге сделано 79 тысяч абортов, а младенцев родилось, для сравнения, лишь 35 тысяч.
Наш институт строго соблюдает закон. Каждая пациентка Центра планирования семьи, с которым у нас есть договор, проходит тщательное обследование — она и эмбрион должны быть здоровы. Женщина подписывает документ, где она предупреждается о последствиях аборта и в том числе отказывается от эмбриона, который переходит в собственность государства.
Общество допустило бы гораздо больший грех, запретив пересадки эмбриональной ткани. Да, скорее всего будут попытки заработать на несчастьи больных со стороны нечистоплотных людей. Но даже их существование и гипотетическая возможность обогащения — меньшее зло, чем запрет на спасение больного и даже гибнущего ребенка.
— Однако операции приостановлены?
— Да, до официального разрешения Министерства здравоохранения. Самый последний пример: недавно позвонили из Москвы с просьбой прооперировать тяжелобольную девочку. Пока шли переговоры и ждали разрешения, девочка умерла...