Тема номера
Пять лет назад, восьмого декабря 1991 года, в Беловежской пуще, в резиденции руководителей Белоруссии (а когда-то — Никиты Хрущева) в Вискулях, лидеры трех славянских республик подписались под документом, в котором было сказано: «Союз ССР как субъект международного политического права и геополитическая реальность прекратил свое существование».
«Огонек» публикует воспоминания одного из троих «беловежских зубров» — Станислава Шушкевича. Пять лет назад он был хозяином резиденции — председателем Верховного Совета Белорусской ССР.
Снимки, сделанные в Вискулях пять лет назад, предоставлены «Огоньку» фотокорреспондентом из Минска Юрием Ивановым.Публикуются впервые.
СТАНИСЛАВ ШУШКЕВИЧ. МОНОЛОГ О ПУЩЕ
Пять лет назад у меня не было ощущения величественности момента...
Период полураспада
Формулировка о том, что СССР как геополитическая реальность прекращает свое существование, родилась прямо в Беловежской пуще.
В Ново-Огареве Горбачев решился заговорить об СССР как о конфедерации. Еще за два месяца до Ново-Огарева такое решение было максимумом, которого хотели либералы. Но к концу 1991 года этого уже явно было недостаточно.
На Украине 1 ноября прошел референдум с куда более конкретным вопросом, чем мартовский референдум по СССР, и 90 процентов украинцев фактически высказались за отделение. Если после отделения прибалтов конфедерация еще была возможна, то после референдума на Украине о ней уже речи идти не могло. В Ново-Огареве Горбачев буквально заставил нас, руководителей республик, согласиться с «мягкой», ничего не решающей формулировкой Союзного договора. Она не вела ни к чему, кроме как к раздражению глав государств и Верховных Советов.
Когда я в Минске на сессии Верховного Совета зачитывал придуманную горбачевскими придворными юристами формулировку, меня почти засмеяли: «Вы что, словарей не читали?.. Как вы можете нести такую нелепицу?!» И я сам прекрасно понимал, что это полная чушь.
7 декабря. Минск
Сначала я пригласил в Беловежскую пущу только Ельцина. В первый раз еще в Ново-Огареве — в гости, поохотиться...
Ближе к декабрю мы созвонились, и я повторил приглашение. И пошутил: спросил у Бориса Николаевича, не позвать ли Горбачева. Он шутку понял и ответил, что, если будет Горбачев, тогда он не поедет.
7 декабря Ельцин прилетел в Минск. Мы встретились с ним в кабинете председателя Совета министров Вячеслава Францевича Кебича (мой кабинет как председателя Верховного Совета был существенно более скромным). Я предложил принять трехстороннее коммюнике. На уровне совета Горбачеву, что нужно делать. Примерно так: «Горбачев, ты не правишь, опасность очень большая, хватит говорить о Союзном договоре...» То, что мы изначально предлагали, было значительно мягче подписанного в итоге в Вискулях соглашения.
Прилетел Кравчук, я его встретил в аэропорту, и он сразу же сказал: ради коммюнике можно было бы и не приезжать. Мол, надо идти дальше. И мы полетели в Вискули.
Вискули
Почему была выбрана именно резиденция в Вискулях? Она строилась специально для высокопоставленных лиц. Оборудована средствами спецсвязи, рядом — военно-воздушная база.
Подозрений, что Горбачев готовит «штурм», у нас не было. Такие разговоры начали вести не в Вискулях, а значительно позже, и не кто-нибудь, а такие люди, как Лукьянов и Рыжков, которые здесь, у нас, в Белоруссии, убеждали ветеранов и пенсионеров, что вот Шушкевич, Кравчук и Ельцин сидели на чемоданах с долларами и готовы были в любую минуту, если бы Горбачев послал войска, удрать в Польшу...
Вечером в резиденции мы сели работать — втроем: Ельцин, Кравчук и я. Но втроем мы договорились фактически только о том, что дальше будем работать вшестером. К нам присоединились премьер-министр Украины Фокин, председатель Совета министров Белоруссии Кебич и госсекретарь Бурбулис. И до самого завершения встречи мы работали уже в этом составе.
Фокин и Кебич, главы исполнительных властей государств, как опытные люди не раз потом корректировали наши формулировки, четко объясняя, какие сложности они могут породить на практике.
Борис Николаевич пригласил не шефа правительства, а госсекретаря. Пост, занимаемый тогда Бурбулисом, был для нас не очень понятен. Но Бурбулис был вторым лицом в государстве — раз так счел президент России, мы и воспринимали его как второе лицо.
Бурбулис был политически инициативен. Я помню, что именно он поставил перед нами вопрос: а вы согласитесь подписать, что СССР как геополитическая реальность (я помню, что «геополитическая реальность» — его слова) распался или прекратил свое существование?
Вечером мы для начала договорились концептуально: осознаем опасность неконтролируемого развала СССР, вправе констатировать, что СССР распался, должны сделать все, чтобы сохранить военную связку. Мы осознали, что распадается ядерная держава и каждое из государств, принимающих участие во встрече, имеет на своей территории ядерное оружие... Мы сошлись на том, что это нужно оформить официальным документом, и дали поручения рабочей группе, в которую входили представители от каждой стороны.
И было сказано: за ночь — сделать.
Вискули.
Последний вечер СССР
А наша шестерка, дав задание рабочей группе, отправилась в баню.
Я впервые был в этой резиденции. Надо отдать должное нашему правительству, оно все подготовило по самому высшему разряду. Мне оставалось делать вид, что я тут хозяин и я всех приглашаю... В бане нас было больше, чем шестеро. С Борисом Николаевичем, например, были люди из его охраны. Но разговоры мы вели «банной шестеркой».
Хотя наутро нам нужно было решать судьбу страны, у меня чувства величественности события не было. Ведь еще совсем недавно я был простым проректором, но и проректором-то не хотел быть, меня больше тянуло к преподавательской, исследовательской работе. Правда, и в институте у меня было хобби: я очень любил делать такие прикладные договоры.
Должен сказать, что чувства судьбоносности момента не было ни у кого из шестерки, кроме, пожалуй, Бурбулиса.
8 декабря
На охоту ушли только Фокин с Кравчуком. Ельцин от охоты отказался.
К работе над документами мы приступили после завтрака. Что касается спиртного, то во время работы над Соглашением я был, как за рулем, а остальные вели себя почти так же. Только когда с трудом удавалось найти приемлемую для всех формулировку, мы позволяли по чуть-чуть хорошего коньяку.
Я разрешил себе расслабиться только глубоким вечером, после подписания перед телекамерами — когда почувствовал, что «все, что мог, я уже совершил».
Я понимал, что документ нужно сделать аккуратно. И мы вычитывали каждое слово.
Сначала мы писали само Соглашение. Получили от рабочей группы вариант преамбулы... Это нравится, это не нравится... Давайте попытаемся оттенить вот такой элемент, такой... Согласны. И преамбула уходит назад, в рабочую группу. И так с каждым пунктом Соглашения. Он принимался только тогда, когда вся шестерка была согласна.
Когда Соглашение было готово, решили, что Заявление мы подпишем тройкой — массовок устраивать не нужно.
Ельцин во время работы над Соглашением ни в коем случае не претендовал на роль Старшего Брата. Он всегда мне импонировал: нормальный, не требующий никакой интеллектуальной помощи человек. Если я время от времени обращался к Кебичу: «Вячеслав Францевич, ну как тут нам?» — Ельцин всегда совершенно смело высказывал свое мнение. Передо мной был человек свободно мыслящий, логично мыслящий. Потом много раз на саммитах мы видели, как ему подсказывал Козырев. А в Вискулях он все решения принимал сам.
Кравчук был таким сдерживающим. Он все время фильтровал пункты Соглашения с позиции прошедшего на Украине референдума.
Из рабочей группы мне особенно запомнился Шахрай. Когда мы с очередным пунктом заходили в «тупичок», Шахрай уходил на пять-десять минут и возвращался с приемлемой формулировкой. Он не был безропотным исполнителем, выяснял все до мелочи. И я вдруг увидел такого... игрока. И юриста очень высокого ранга. Это было неожиданностью.
Интересы
Когда Россия в лице Ельцина согласилась с признанием факта распада СССР, представители регионов пеклись о том, чтобы в формулировках больше учитывались их интересы.
Мы могли туда включить любые фразы по интеграции и по взаимодействию. Но особая позиция Кравчука отметала любое «братское единение» Украины в рамках бывшего СССР.
Белоруссии было нужно, чтобы Соглашение не противоречило нашей декларации о независимости: мы заявили в ней о стремлении к нейтральности и безъядерности.
Там не было наивных. Было ясно, что Борису Николаевичу больше всего мешает Горбачев. Украине нужно было для нормального становления признание ее независимости Россией — не как наследником бывшего СССР, а как главным правопреемником. Честно говоря, нам было нужно то же самое. Я ведь понимал, что если мы приняли декларацию о независимости, в признании нашей независимости нет проблем ни с одним государством, кроме России.
Мы оставили едиными, фактически, только военную структуру, стратегические вооруженные силы.
«Ядерная кнопка»
Обсуждение вопроса о «ядерной кнопке» носило тогда скорее ритуальный характер. «Кнопка» была на Руси и никуда ни под каким предлогом с нее не уходила и не уйдет! Все участники разговора понимали, что «ядерная кнопка» переходит из рук Горбачева в руки Ельцина.
А надо мной всегда висело: присутствие ядерного оружия на территории Белоруссии — величайшая опасность для республики, а никакая не защита. И я всегда был сторонником того, чтобы его вывести как можно быстрее, без всяких жестких требований по компенсации.
Я всегда рассчитывал на совестливость Бориса Николаевича. Мы договорились так: «Переговоры по вопросу о компенсациях не должны влиять на встречу в целом». Мы договорились: никаких помех для вывода ядерного оружия создано быть не должно, и чем быстрее его выведут, тем лучше.
По-видимому, Назарбаев никогда не скажет, что он не имел одной четверти «ядерного чемоданчика». А я говорю: ни я, ни Кравчук, ни Назарбаев не имели «ядерной кнопки». Никакого влияния на ее использование у нас не было.
И телефон «металл» (который для успокоения был поставлен у меня, Кравчука, Назарбаева и Ельцина) можно было использовать только по вопросам консультации по использованию ядерного оружия. Мы гордились тем, что смогли наладить такую связь. Но разговаривали по нему только раз, договорившись сделать это втайне от служб, чтобы проверить, как эта штука работает.
Была строгая установка: этот телефон для каких бы то ни было других разговоров не используется. Когда я выезжал за границу, об этом информировалась остальная тройка, и наоборот.
Тут же пошел слух, что чемоданчик, с которым я хожу последние десять лет, — «ядерный»...
Звонки
И когда мы закончили, наступило облегчение — просто от того, что мы наконец завершили эту работу.
И тогда мы собрались втроем в — не побоюсь этого слова — апартаментах Ельцина. Борис Николаевич сказал: «Так, теперь надо Михаилу Сергеевичу сообщить». Логичнее всего, продолжал Ельцин, поручить это Станиславу Станиславовичу — он всегда с ним много говорит. Кравчук высказался за. Ну, и мировую общественность надо было информировать. Решили, что логичнее всего позвонить Бушу. Кто лучший друг Буша? Конечно, Борис Николаевич.
Я начинаю звонить Горбачеву. Входные, спецкоммутатор... В общем, соединяли меня довольно долго. А Борис Николаевич по своей спецсвязи — хлоп! — и раньше меня «зацепился» за Буша. Пока меня соединяли с Горбачевым, Ельцин уже вел разговор с американским президентом.
Горбачев всегда ко мне обращался на «ты». И здесь он впервые сказал мне «вы». Я в двух словах его проинформировал: «Подписали вот такое Заявление, и суть его сводится к следующему... Мы надеемся на конструктивное продолжение такого подхода и другого не видим». Горбачев: «Да вы понимаете, что вы сделали?! Вы понимаете, что мировая общественность вас осудит! Гневно!» А я уже слышу, что Ельцин разговаривает с Бушем: «Джордж, привет!» — и Козырев переводит... Горбачев продолжает: «Что будет, когда об этом узнает Буш?!» А я говорю: «Да Борис Николаевич уже сказал ему, нормально он воспринял...» И тогда на том конце провода Горбачев устроил немую сцену... И мы попрощались.
Тем не менее он — как президент СССР — был проинформирован о существе подписанного документа первым.
Тогда же, не дожидаясь утра, мы вылетали обратно — нам предстояло ратифицировать Соглашение в парламентах...
Подготовил Эрик ШУРОн сообщил миру о кончине СССР
Яков АЛЕКСЕЙЧИК,
директор Белорусского телеграфного агентства (БелТА)
«В резиденции в Вискулях места для журналистов не было. Она рассчитана на 60 человек, а приехало 160. Нас завезли в сельскую неотапливаемую гостиницу в деревне Каменюки на окраине Беловежской пущи, мы там чуть богу душу не отдали за ночь...
Даже печатную машинку с собой не захватили, не то что машинистку. И то и другое пришлось привозить из ближайшего хозяйства. Машинистка была далеко не лучшей квалификации... Она боролась с этой машинкой...
Журналисты ходили голодные и холодные. После 13 часов в фойе внесли белые столы и нам сказали: будут подписывать какой-то документ...
Я составил сообщение для прессы. Перед передачей в Москву его просмотрел Козырев. Никаких пометок не ставил, просто сказал: «Безупречно!» — и ушел.
Телефонная связь была отключена. После восьми наконец дозвонился в Москву, в ТАСС, — стенографистки уже разошлись. Я потребовал факс, меня завели в какую-то комнату, я отправил эти три странички — и быстренько в машину, в самолет, потому что начальство имеет привычку не ждать...»
Фрагменты диктофонной записи,октябрь 1996-го
Почему не прилетел Назарбаев?
Восьмого декабря на связь с высокими договаривающимися сторонами вышел президент Казахстана. Он сообщил, что немедленно летит в пущу. Тут же белорусской стороной был обеспечен воздушный коридор и с большим трудом был найден новый государственный флаг Казахстана. В пуще его ждали до самого вечера и даже отложили подписание. Соглашение из трехстороннего могло перерасти в четырехстороннее.
Второй раз Назарбаев позвонил из Москвы, сказал, что сел на дозаправку и сегодня в пуще его уже не будет. Попросил прислать ему текст Соглашения. Это до сих пор остается самой загадочной историей тех дней: по одной из версий, Назарбаеву помешал вылететь маршал Шапошников, и прямо с самолета президент Казахстана был доставлен в Кремль для разговора с Горбачевым...
«Готовы были черт-те знает что подписать...»
Вячеслав КЕБИЧ,в 1991 году — председатель Совета министров Белорусской ССР
«В то время Кравчук и Ельцин не дружили. Поэтому в Вискули летели на разных самолетах. Я сопровождал Ельцина, а Шушкевич — Кравчука. Прежде всего их надо было помирить.
Когда прибыли, Кравчук с премьером Фокиным пошли на охоту. Потом провели ужин, ужин затянулся...
Во время работы над Соглашением, когда получалось сформулировать особенно сильную фразу, мне давали задание: иди налей по рюмке шампанского. Крепленые и крепкие напитки, когда мы работали, вообще не употребляли. Только потом, когда уже все закончилось...
А в баню даже и не ходили. И я тоже не ходил.
Российская сторона занималась только теми параграфами, которые имели политические цели. Их не волновало, что мы напишем по экономическим вопросам. Поэтому экономическую часть создавали мы с Фокиным...
Больше всего обсуждалась судьба президента Горбачева, как быть с государствами, которые не участвуют в совещании, схема внешнеполитической деятельности и схема обороны страны.
Никогда не вставал вопрос о том, что у нас, например, разорвутся связи между заводами. Нам казалось, что это навечно, незыблемо... Соглашение было для нас больше политическим заявлением. В этом отношении мы оказались обманутыми... российской стороной. Ведь мы были возмущены поведением Горбачева и готовы были черт-те знает что подписать, лишь бы только от него избавиться».
Фрагменты диктофонной записи,октябрь 1996-го.
Леонид КРАВЧУК
«Договор — каркас, он определяет общие принципы, но мы совершенно не можем представить себе, какими окажутся приложения: о финансовой системе, о кредитной, банковской, денежной. Их пока просто в природе не существует!»
«Комсомольская правда», 21.11.1991.
Борис ЕЛЬЦИН
«Беловежская встреча проходила в обстановке секретности, резиденцию даже охраняло особое спецподразделение. Из-за этой сверхсекретности порой возникали неожиданные ситуации. Например, вдруг выяснилось, что в резиденции нет ксерокса. Для того чтобы получить копию документа, его каждый раз приходилось пропускать через два телефакса».
«Записки президента».
Егор ГАЙДАР
«Сергей Шахрай предложил юридический механизм выхода из тупика — ситуации, при которой Союз как бы легально существует, хотя ничем не управляет и управлять уже не может: формулу Беловежского соглашения, роспуска СССР тремя государствами, которые в 1922 году были его учредителями...»
«Дни поражений и побед».
Геннадий БУРБУЛИС
«Мы в Минске сказали, что хватит ставить в зависимость жизнь миллионов людей от персональной судьбы того или иного человека».
«Комсомольская правда», 14.12.1991.
Сергей ШАХРАЙ
«Кому принадлежит авторство? Авторство известно — история».
Из интервью 1996 года.
Нурсултан НАЗАРБАЕВ
«Моей подписи под документом все равно не было бы, и, окажись я там, во всяком случае пытался бы убедить участников Минской встречи все-таки провести консультации со всеми потенциальными членами Содружества Независимых Государств и только после этого принимать какое-то решение».
«Комсомольская правда», 20.12.1991.Михаил ГОРБАЧЕВ
«Перед тем как Борис Николаевич поехал в Белоруссию, мы с ним встречались... И я спрашивал: «Какой план? С чем ты едешь?..» Он сказал: еду, чтобы подписать с белорусами двустороннее соглашение о сотрудничестве. И так как состоялся референдум на Украине, решили пригласить туда Кравчука (потому что в Москву он вряд ли приехал бы). И спросил: как вы думаете, как мне вести разговор и вообще можно ли заставить Украину подписать союзный договор? Вы же говорили, что не может быть союзного договора без Украины...
Потом он признался: сказал Горбачеву, что едет по одним делам, а занялся другими... Лапшу навешал. Надо было выключать Горбачева...»
«Двойной портрет», 1-й канал.