Жили в Москве однополчане: Вера Веденина и Зиновий Гердт
Частная жизнь
Шла трансляция восьмидесятилетнего юбилея Зиновия Ефимовича Гердта, и она сидела на сцене рядышком с ним, виновником торжества. Ее представил зрителям Юрий Никулин — Вера Павловна Веденина, которая спасла Гердта во время войны. Многие видели и, наверное, помнят, как поднялся ей навстречу Зиновий Ефимович. Так они, фронтовики — Веденина, Гердт, Никулин — и сидели втроем.
Связаться с Верой Павловной помогла супруга Гердта Татьяна Александровна.
— Хорошая идея написать о ней, — сказала она по телефону и сразу же, явно никуда не заглядывая, продиктовала все нужные координаты.
Мне так хотелось порадовать этой заметкой Зиновия Ефимовича. Но наша встреча с его фронтовой подругой откладывалась: Вера Павловна плохо себя чувствовала после юбилея, в таком возрасте волнения, даже когда они радостные, выбивают из колеи. Мы увиделись с ней спустя две недели. Когда текст был готов, я позвонила на дачу Гердту. Татьяна Александровна сказала, что отлично помнит все, но вряд ли муж сможет что-то прокомментировать, он болен. Я извинилась и пожелала скорейшего выздоровления.
— Вряд ли это реально, — ответила она.
Это было около трех часов 18 ноября. Вечером того же дня в программе «Времечко» я услышала: Зиновий Ефимович Гердт умер.
— Что для меня значит Гердт? — говорила она мне. — Ну, что: мы можем не видеться годами. И не видимся. Только я знаю, если вдруг плохо, совсем худо — это как в сказке: «Встань передо мной, как лист перед травой». Вот лежала в реанимации после операции, только стала возвращаться на землю, открыла глаза — он у изголовья: «Верочка!»
Газетная вырезка — так может поступить только женщина — ни даты, ни названия газеты, ничего, кроме нужной публикации: «Вот, почитайте». Статья Зиновия Гердта о женщинах «Они как мы, но лучше»:
«...В шикарное февральское утро сорок третьего года под Белгородом, когда наша рота отражала очередную танковую атаку, меня и моего замечательного комиссара Николая Ефимовича ударило осколками снаряда: меня в ногу, его — в глаз. Здесь, быть может, мне и лежать бы вечно — и день был несчастливый, 13-е, — если б не молоденький санинструктор Верочка Веденина (сейчас, конечно, Вера Павловна), которая, в сущности, вытащила меня с «того света»... Сегодня Верочка жива, она пожилая больная женщина. И третьего дня я ходил в исполком хлопотать, чтобы ей с мужем дали квартиру в доме с лифтом. На четвертый этаж она уже подниматься не может. А я навсегда считаю ее своей».
— И ведь выхлопотал, ничего мне заранее не сказав, представляете? Но я отказалась, как ни жаль затраченного им времени. Не могу переезжать, привыкла к соседям. И муж мой здесь умер позже...
Она приехала в Москву 14-летней девчонкой в 37-м. Приехала из деревни Дерновка Орловской области к папе, устроившемуся в столице дворником, чтобы хоть что-то отсылать бедствующей многодетной семье. Устроилась работать в столовую. Была кладовщицей, официанткой, корневщицей (обрабатывала овощи). Отец ушел на фронт, как только началась война. Дерновка оказалась в оккупации. Вера рвалась на фронт. На сборном пункте познакомилась и подружилась с ровесницей Ниной Рощиной. Они попали в 81-й полк 25-й гвардейской стрелковой дивизии.
— Зиновий Ефимович был у нас командиром саперной роты. До того как его ранило, я его видела три раза. Первый раз на концерте — он выступал в художественной самодеятельности. Второй — мы с Ниной проверяли санитарное состояние бойцов. И третий — пили как-то чай в землянке, я с Ниной и он с Николаем Головашовым. Тем самым комиссаром, которого ранило в один день с ним.
— Ну, как оно было: стоим на берегу Дона, рядом горка. Поднимешься — там передовая. Дни были самые страшные. Сутками без передышки, не разгибаясь, мы носили и обрабатывали раненых. На передовую тащили в гору патроны и гранаты, назад — бойцов. Разве там разбирали — кто, что? Знакомый, незнакомый? Вот несла парня, как же он кричал, как звал на помощь. Обмяк и буквально повис на мне. А он был ранен в голень, даже кость не задета. Его солдаты чуть не убили: нервы-то на пределе, а там люди взаправду умирают. Гердт на помощь не звал. Я просто почувствовала взгляд. Молчал и смотрел. Когда несла — ни единого стона. Только очень старался помочь, чтобы не было мне так тяжело. Когда выползли из опасных мест, я оказала ему первую помощь и только тогда узнала. Тут как раз подвода шла, я его им отдала — и назад, за Николаем Головашовым (как выяснилось позже). Приволокла в санроту, только вошли — и снарядом моего командира санроты убило на глазах.
Подружку, Нину Рощину, контузило еще в августе того же 43-го. Вера сама ее вела в медсанбат. Ее она спасала дважды: один раз повалила как раз в момент, когда у нее самой снесло пилотку, а на лбу осталась отметинка. Второй — они мокли под проливным дождем, и Вере приглянулось убежище от этой мокротени — подбитый танк. Только перебежали — землянку накрыло, погибли все, кто там находился. С Ниной Вера Павловна близка по сей день. Вот с ней вместе они и посетили впервые после фронта Зиновия Ефимовича. Это было в 45-м. О том, что он лежит в Боткинской больнице, сказал тогда кто-то из бывших в Москве проездом однополчан. Позже, выписавшись, Гердт пришел в гости к Вере Ведениной уже вместе со своим, тоже нашедшимся, комиссаром.
А Веру Павловну комиссовали в 44-м. Обмороженные руки, контузия и высокая температура на протяжении долгого времени. Вроде бы никаких видимых ран, но невидимых оказалось столько, что в больницах она потом лежала месяцами, в общей сложности двадцать раз. И так и не было у нее детей, хотя были два брака, между которыми годы. Первый муж умер — раны, полученные на фронте, догнали уже в мирной жизни. Второй муж, тоже воевавший, умер от болезни не так давно. Слушая об этом, я думала: она совсем одна, а если б не война, сидели бы здесь дети, внуки.
— Нет, я не одна, — как бы услышав мои мысли, сказала Вера Павловна, — мы все нашлись, однополчане, которые выжили. А это больше, чем родня.
Она приехала с фронта в Москву, постояла на Курском вокзале — некуда было иди. Пошла к директору столовой, в которой работала девчонкой. Та дала работу, помогла снять угол. Потом столовая превратилась в известное и очень уютное кафе «Ландыш». Его директором 25 лет была Вера Павловна. Сюда захаживали с Гердтом Утесов, Марк Бернес: «Ну где эта ваша Верочка?»
— Ох, как же я смущалась. Но было так приятно, драгоценнее подарка и представить было нельзя.
Первый пик славы Гердта пришелся на конец 60-х. И как раз тогда приезжали в Москву однополчане — восемь человек. Втайне от него Вера Павловна позвонила в Театр кукол: «Пожалуйста, только не говорите, что мы все придем, но очень нужны билеты». Им, несмотря на ажиотаж с билетами, устроили места в первом ряду. Совершенно неожиданно, в самый последний момент, приехал еще один однополчанин с Украины, тогда Вера Павловна позвонила супруге Гердта: «Танечка, только дай мне слово, что ты Зяме не скажешь. Помоги еще с одним билетом». В антракте друзья, с которыми Зиновий Ефимович не виделся долгие годы, юркнули к нему за кулисы.
— Такая была для него радость! В конце объявили: «Сегодня у нас не только «Необыкновенный концерт», но и необыкновенная встреча». И долго-долго зал аплодировал нам и ему стоя.
Конечно, у каждого своя жизнь. Но не было праздника, чтобы не вспомнили друг друга, не позвонили, не отправили весточки. Или не откликнулись на зов.
— Что, и теперь? — удивилась я.
— Вот варенье из Ташкента прислал однополчанин с оказией, — сказала Вера Павловна, — попробуйте. Конечно, встречаться в наше время стало труднее, но когда душа за другого болит, найдешь возможность его как-то порадовать. Я вот что думаю: главное, это была праведная война. Она калечила наши тела, но не души. Мы все были вместе: русские, казахи, грузины, евреи. Защищали Родину, и это сознание укрепляло дух. А то, что Афганистан, Чечня, — это не праведно.
Она помрачнела, и я перевела разговор снова на Гердта.
— О Гердте что ж... Порядочнейший, добрый, достойный, гордый человек. Я его спасла только раз, он меня — всю жизнь. Вот поднимаюсь на свой этаж минут двадцать, а мысль о доме с лифтом, который он мне выхлопотал тогда, помогает идти. Вхожу в квартиру с улыбкой и говорю про себя: «Нет, Зяма, видишь, я могу». И телефон вот есть, всегда можно набрать его номер. Он скажет: «Верочка!» Обязательно так. С этим надежно жить.
... На следующий день после смерти Гердта я набрала ее номер. Что сказала, сама не поняла — набор слов.
— Галочка, не затрудняйтесь. Помните, вы меня спрашивали: что помогало нам, девчонкам, бегать под пулями? Я сейчас отвечу — стихи. Я очень люблю Симонова: «Неправда, друг не умирает, он только рядом быть перестает». И вот — неправда! Неправда, потому что... Простите...
И отбой.
Галина МУРСАЛИЕВА