Александр МЕЛИХОВ, писатель:
Грань веков
Все мы хотим быть и обеспеченными, и уважаемыми, и защищенными, и свободными, и... — страсти влекут нас в разные стороны, противоречат друг другу, но каждая при этом стремится к какому-то положительному результату. И лишь одна страсть служит тормозом, указывая на сопутствующие каждому нашему успеху издержки, — это совесть. А что же происходит, когда мы берем на себя роль чужой совести? То есть, когда нам более или менее безразлично, получит ли человек квартиру или известность, заболеет или выздоровеет, а дело нам есть лишь до того, чтобы он не задел чьих-то интересов или принципов. Если этому институту — «чужая совесть» — предоставить власть, возникнет автомобиль с тормозом, но без двигателя.
Нечто подобное происходит и в государственном масштабе. Есть масса ведомств, ответственных за некие положительные результаты — за добычу полезных ископаемых, за строительство, ввоз-вывоз, транспорт, безопасность и т.д. и т.п. Но, к несчастью, туда склонны стягиваться вульгарные прагматики, к тому же расположенные ко всяческим экологическим, финансовым и моральным злоупотреблениям. Поэтому интеллигенция предпочитает службу по министерству праведности, чья единственная обязанность заключается в том, чтобы указывать прочим ведомствам на их издержки и безобразия. И если в миру оказываются более влиятельными ведомства, ориентированные на конкретные материальные плоды, то в печати министерство праведности, пожалуй, выступает наиболее активно. Что же, интересно, сталось бы с государственным автомобилем, если бы министерство тормозов получило абсолютный перевес?
Андрей БУНИЧ, кандидат экономических наук, генеральный директор Международного фонда «Содействие предпринимательству»:
В том, что Россия — сверхдержава, которую не превзойти никаким США, лишний раз убеждаешься, глядя, как верстается наш госбюджет на будущий год. Казалось бы, о какой экономической мощи можно говорить, когда государство не может найти средства на содержание жизненно важных сфер общества? Не верьте глазам своим! Проект госбюджета, что обсуждался в парламенте, сформирован по «остаточному» принципу — из ресурсов, которые остаются после дележа между различными чиновничьими, коммерческими и криминальными группировками.
Госдума утверждает, что совокупный доход коммерческих и общественных организаций, пользующихся льготами, сопоставим с доходами госбюджета. Но государство, измученное якобы нехваткой финансов, не только мирится с подобным положением дел, оно еще и берет взаймы под безумные проценты у тех, кто растаскивает добро. Думаю, экономического потенциала США хватило бы на такую двойную бухгалтерию года на три. А мы живем и даже менять ничего не собираемся. Ну разве Россия после этого не великая держава!
Лев РАЗГОН, писатель:
Не забуду шока, испытанного мною, когда я впервые в архивах КГБ на Лубянской площади знакомился с делами своей семьи.
Наверное, не скоро исследователи получат доступ в «святая святых» зловещих архивов, туда, где сохраняются доносы стукачей, подлинные протоколы допросов, очных ставок, поддельные и настоящие письма родных. Они еще живы и здравствуют, те, кто прошлись по нашей земле страшнее, чем в средние века чума, выступают иногда по телевидению и, может быть, даже пользуются какими-то льготами. Но какое удовлетворение мы, немногие ныне живущие бывшие заключенные и родственники тех, кого давно уже нет, можем получить от юридического суда над этими жалкими в своей нераскаянной подлости старцами? Никакого.
И от покаяния их не будет нам никакого удовлетворения. Да и не покаются они никогда. Сегодняшний КГБ (ФСБ) считает себя (и не без оснований) законным наследником ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ, а значит, преемником тех, кто в 1917 году захватил власть и не останавливался ни перед какими преступлениями, чтобы удержать ее. Может, их безнаказанность и ожесточила наше общество, обесценила человеческую жизнь?
Александр ЗОРИН, поэт:
Отчего в Москве, не на центральных, конечно, улицах, так мало мусорных урн? В 1977 году прогремели взрывы в московском метро. Злоумышленники закладывали бомбы в мусорные урны. С тех пор их изъяли из подземных залов, а заодно проредили наземные мусоросборники.
Что больше приучает к порядку: терпение не бросить или урна под рукой? Что первичнее: потребность в чистоте или оберегающая ее форма? Короче: сознание или бытие?
Вчера выхожу на Ленинский проспект, навстречу прилично одетый... товарищ. Опорожнил на ходу банку «Колы», повертел головой туда-сюда и швырнул банку на тротуар. «Что ж ты гадишь на улице?» — обратился я к нему по-свойски. «Так нет же урны». Действительно, в обозреваемых пространствах не стояло ни одной урны. «Простите, пожалуйста», — извинился я перед невиновным.