Дочь великого певца пополнила сокровищницу реликвий русской культуры новыми раритетами
Частная жизнь
Несколько слов о Марине... Она настоящий Дон Кихот. Но здесь без мистики не обошлось. Когда мать ожидала Марину, Массне специально для отца писал оперу «Дон Кихот»...
И вот Марина, как только начала немного соображать — в четыре или в пять лет, — была образцом мечтательной романтической натуры, женским воплощением Дон Кихота.
Из воспоминаний Дасии Шаляпиной-Шуваловой
— Марина Федоровна, а в дальнейшем, по жизни, вы не утратили своего донкихотства?
— Представьте, нет. Я до сих пор витаю где-то в облаках собственного романтизма. Особенно приятно отметить, что главные мои детские мечты частенько осуществлялись.
Так, я почему-то с раннего детства очень любила Италию, хотя на тот момент еще ни разу там не бывала. Просто придумала себе этакую сказочную страну и в мечтах там жила. И что же, оказалось, что через несколько лет, выйдя замуж, я переехала в Италию. Страна моих мечтаний стала моим домом.
— В 1931 году вы составили конкуренцию в популярности своему отцу, получив титул «Мисс Россия» на конкурсе российских эмигранток в Париже. Как воспринял Федор Иванович ваш триумф?
— Он был очень горд, хотя внешне этого не показывал.
После признания меня «Мисс Россия» мною стали очень интересоваться молодые люди. Поклонникам не было числа. Они часто звонили домой, что сильно раздражало отца. Он старался терпеливо относиться к звонкам и к моим затянувшимся разговорам. Но однажды его терпению пришел конец.
Я, как обычно, «висела» на телефоне, увлеченная разговором со своим будущим мужем, а отец, видимо, ждал звонка от импресарио. Показывая мне свое нетерпение, он демонстративно не прикрыл дверь в комнату — сидел за столом, раскладывая пасьянс, и то и дело оборачивался в мою сторону. Когда я минут через сорок повесила трубку, отец, оторвавшись от пасьянса, чуть раздраженно спросил: «С кем ты разговаривала?» Я решила пошутить и кокетливо ответила, что «это звонил мой министр». Папа развернулся лицом к другой комнате, где находилась мама, и сообщил ей: «Маша, ну теперь и министры пошли!..»
— А ваш «министр» был тоже выходцем из России?
— Нет, он итальянский кинематографист, автор монографии «История итальянского кино». Когда-то писал сценарии, снимал фильмы, был продюсером.
Он семнадцатью годами старше меня. Свидетельство нашей счастливой жизни — дочь Анжела. Она со своим мужем, предпринимателем Маурицио Монтефорте, в этот раз вместе со мной впервые приехала на родину своего деда.
— Анжела и Маурицио не разочарованы?
— Они в восторге! Едва мы выехали из Шереметьево-2, Анжела попросила показать ей ночной город. Боже мой, какое это великолепие! Мы поехали на Воробьевы горы, к Кремлю, Большому театру... Я даже прослезилась.
— Вы мечтали связать свою жизнь с театром?
— В самую точку попали — мечтала. Я очень хотела быть балериной и танцевать на сцене Большого театра. В Париже я занималась в студии Кшесинской, это была лучшая балетная студия в Европе.
— За мадам Кшесинской тянулся скандальный шлейф...
— Это не мешало ей быть высокотехничной балериной. Она досконально оттачивала каждый жест, каждое движение танца. Нам было чему у нее поучиться. Мой отец относился к Кшесинской с большим уважением. Он, как никто, понимал, что путь большого артиста далеко не всегда усыпан лепестками роз.
— Почему все-таки не стали балериной? И как относился ваш отец к намерению дочери?
— Я стала женой и матерью. Насчет того, быть мне балериной или нет, отец прямо ничего не говорил, но частенько напоминал о том, что хлеб артиста ох как нелегок.
— А каким он был отцом?
— Хотя, возможно, для каждой дочери ее отец является лучшим из всех, но мой папа был действительно удивительным человеком. Я помню его красивым. Очень красивым. И внешне, и внутренне. Он всегда следил за собой, никогда не позволял никакой распущенности — ни в словах, ни в одежде, ни в обращении с прислугой, ни с кем бы то ни было вообще. Что касается прислуги, то, видимо, он никогда не забывал о том, что сам вышел из «простых» — его родители были из вятских крестьян.
Он никогда не повышал на нас голос. Наверное, буйства чувств ему вполне хватало на сцене, а дома он просто отдыхал душой. Я помню тихий папин голос, и вообще он был каким-то очень уютным, домашним.
Он редко делал нам замечания, но если и делал, то было похоже, что он сам при этом чувствует себя виноватым. В такие минуты мне было его жалко до умиления.
Хотя без парадоксов не обходилось. При всей его «одомашненности» и мягкости с нами, детьми, характер у него был очень непростой, я бы назвала его «моментальным». То есть он быстро вспыхивал по какому-то пустячному поводу, порой толком не разобравшись, что же произошло, но и очень быстро «отходил».
— Ваша мама, Мария Валентиновна, относилась к этому с пониманием?
— В высшей степени да. Вообще мои родители жили исключительно дружно. И вряд ли в целом мире был человек, который так хорошо понимал бы отца. Мама до мелочей знала все его привычки, угадывала едва заметные оттенки настроения. Мама была посредником между папой и остальной семьей или вообще кем бы то ни было. Происходило это не потому, что она ему подчинялась, а, скорее, наоборот: папа подчинялся ей и старался ни в чем не прекословить.
Моя мама была прежде всего женой, а уж потом матерью. Только не подумайте, что она была плохой матерью. Нет, но в нашей семье по-другому, наверное, и не могло быть, потому что такому человеку как Шаляпин нужна была именно такая жена, которая отдавала бы ему все свое время. Жить один он вообще не мог. Как всякий творческий человек, он был очень ранимым, ему нужна была опора. И такой опорой была мама.
— Много ли у вас братьев и сестер, и где они сейчас живут?
— К сожалению, из восьми детей Шаляпина остались только Марфа и я. Все его дети от первого брака и моя родная сестра Дасия уже умерли. Кстати, Дасию папа необыкновенно баловал, она была его младшей и самой любимой дочкой.
...У папы было пять детей от первого брака, а у моей мамы — двое. Потом у отца с мамой родились три дочери — Марфа, я и Дасия. Мы поддерживали очень теплые отношения с папиными детьми, а с мамиными просто жили одной семьей.
Моя самая близкая сестра, Марфа, сейчас живет в Ливерпуле. Между нами два года разницы: она родилась в 1910 году, а я в 1912-м. Она часто приезжает на родину отца и много помогает петербургскому Музею-квартире Шаляпина — в каждый свой приезд передает что-то из семейного архива. Впрочем, папины внуки и правнуки по линии первого брака тоже передали в музеи Шаляпина немало вещей.
— Вы тоже что-то привезли?
— Еще в 1982 году я передала в Театральный музей им. Бахрушина многие папины письма. А в этот раз привезла в дар Дому-музею Шаляпина в Москве старый семейный фотоальбом, два письма папиного большого друга Сергея Рахманинова, письма Федора Ивановича, свой портрет 1931 года.
— Это ведь семейные реликвии, почему вы не оставили их своим детям?
— Моя дочь очень любит и чтит своего деда, но она итальянка. Я говорю не о гражданской принадлежности, а о сути человека. Она никогда прежде не была в России, не знает этой культуры. Она, конечно, сбережет все реликвии, которые я ей оставлю, но... что для итальянцев Шаляпин? Громкое имя, признанный талант. Много, но не более того.
Здесь, в России, он существует во всем — в вашем ветре, в величественном колокольном звоне. Боже мой, когда я приезжаю сюда, я начинаю физически чувствовать, откуда у папы был такой голос. Да и потом здесь, в Москве, сохранили его дом, где все так живо, будто бы папа только что вышел куда-то на мгновение.
Я возьму на себя смелость предположить, что в России и через сто, и через двести лет имя Шаляпина не забудут. Поэтому пусть все будет здесь, на его родине.
Ольга ЛУНЬКОВА...Помню, как однажды он уехал петь, кажется, в Софию и всего на два дня. У матери были какие-то дела в Париже, и она осталась с нами, детьми. Но в первый же день отец уже звонил: «Маша, приезжай! Не могу без тебя». И он действительно не мог: с утра ходил мрачный, контакты и разговоры не удавались, ни деловые, ни дружеские. Все должна была устраивать и улаживать мать. И здесь ее роль была по-настоящему трудной. И так продолжалось всю жизнь, всю его и ее жизнь. И продолжалось только потому, что она была с ним счастлива, как и он был счастлив с нею. Иначе их брак и наша семья давно бы распались.
Из воспоминаний Дасии Шаляпиной-Шуваловой
Фото и репродукции Л. Шерстенникова