ШКОЛА ДЕПАРДЬЕ

Фильм режиссера Жерара Лозье «Лучшее дело на свете», самая шумная премьера минувшего года во Франции, — своеобразный — с поправкой на время и место действия — римейк нашего 1968 года выпуска «Доживем до понедельника». Современного Мельникова играет Жерар Депардье, бывший «трудный подросток». Свою роль он считает одной из главных в жизни:

Частная жизнь

Школа

«Я совершенно не представлял, что такое школа, потому что перестал ходить туда уже в 13 лет. В Шатору, где была моя школа, я учился у жизни — после уроков. И от такой «учебы» до боли хотелось в нормальную школу, где бы можно было чувствовать себя в безопасности и учиться как все. Но как у всех не получалось. Никто не хотел заниматься «безродными» детьми. Да, это было уже тогда. В фильме «Лучшее дело на свете» все это есть, все то, с чем ежедневно сталкиваются учителя и о чем общество знает очень мало. Родители, прошедшие через молодежные выступления 1968 года, не имеют ни малейшего представления о том, чем живут их дети. Те, кому сегодня в фильме по тринадцать лет, эти абсолютно неприкаянные существа, через десять лет напрочь изменят лицо общества, заставят его плясать под свою дудку. Меня не покидает чувство, что мы прогуливаемся около склада с динамитом. В мое время хватало трех «отморозков», чтобы поставить на уши школу и город. Сегодня такие «отморозки» везде. Потому что нет у тринадцатилетних уже никаких ориентиров. Ничего нет. Веры нет. И они чувствуют себя вне жизни... Трагедия в чистом виде, которая начинается как комедия.

Подростки, которые снимались в фильме, — самые настоящие школьники из парижских пригородов. Не из театральных кружков, не из специальных школ. Например, Гарба, маленький малиец из Женвилье, где он живет в двухкомнатной квартире с мачехой, братьями и сестрами... Так вот, преподаватель из театрального училища, которого пригласили для этих подростков, просил их перед камерой, чтобы их раскрепостить, говорить так, как они обычно говорят между собой. Мы с ним долго спорили, потому что, по моему глубокому убеждению, с их словарным запасом в двести слов они ничего сымпровизировать не могут. В лучшем случае получится нечто чуть более художественное, чем телесериал, что не трудно. В конце концов, я пошел к ним на занятия и долго объяснял, почему их выражение «меня, блин, прикалывает» не может передать оттенков чувств. Больше всех был недоволен Гарба: «Зачем нам, блин, все эти «изумительно-великолепно». «А затем,— сказал я ему,— что ты, Гарба, такой не потому что ты мулат, в шесть вечера уже не видно, какого ты цвета. Тебе мешает в жизни не то, какого ты цвета, а то, что она, твоя жизнь, умещается и будет умещаться всего в двух с половиной, блин, словах!»

Меня спас Жионо. Я не умел выразить себя ни в чем. Даже в спорте моя закомплексованность мне мешала. И тут мне попалась «Песня мира» Жионо, написанная восхитительным языком. До этого я ничего не читал, кроме комиксов. Это был шок. Я долгое время вообще боялся открыть рот. А потом, когда из меня вдруг стали выскакивать слова из этой книги, я начал понимать чувства, которые за ними стоят».

Фото из журнала «Nouvel Observateur»

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...