ИРИНА СКОБЦЕВА: «МОЯ ЖИЗНЬ ТОГДА И ТЕПЕРЬ ПРИНАДЛЕЖИТ БОНДАРЧУКУ»

У меня было все: счастье, любовь, семья... А теперь темнота. Мне часто говорит моя дочь Алена: «Мама, у тебя нет друзей». А моя жизнь тогда и теперь принадлежит Бондарчуку, служению ему.

Культура

У меня было военное детство. Мои родители были далеки от искусства — они были научными работниками. Об актерской профессии я всерьез никогда не думала, хотя в школе занималась в драмкружке, и после школы по проторенной дорожке отправилась в университет. Училась на искусствоведческом, писала курсовую по Тинторетто и мечтала когда-нибудь увидеть эту красоту своими глазами. И это мне удалось благодаря своей второй профессии — актерской.

Юлия Николаевна, мама Ирины Константиновны: «Ира росла внимательной и доброй девочкой. И очень красивой. Вся в отца. Она у нас была единственной дочерью, и мы с отцом всегда старались ей помочь. Мы долго жили в коммуналке, потом получили двухкомнатную квартиру после войны. Когда они с Сергеем Федоровичем поженились, мы отдали одну комнату молодоженам, а сами с бабушкой втроем жили в другой. Они ждали, когда им построят кооперативную квартиру, но так получилось, что вскоре Сергею дали квартиру на Тверской. Свой кооперативный взнос он отдал детскому садику, квартиру мы сдали государству и все вместе переехали жить в новую квартиру. Родилась Аленка, и я ушла на пенсию».

— Ирина Константиновна, вы встретились с Бондарчуком на съемках «Отелло»?
— Нет, мы познакомились гораздо раньше, встречались случайно на студиях, а на «Отелло» уже полюбили друг друга. Это была судьба. Все решилось гораздо позже. Мы прошли разные испытания, прежде чем пожениться. Жили мы у нас. Наш дом — это обычный московский хлебосольный дом, двери были открыты для всех, всегда пеклись пироги... Большая семья: папа, мама, бабушка. Бондарчук много работал дома: писал сценарии. В период «Судьбы человека» все ему помогали — кто-то резал, кто-то клеил, а кто-то еду готовил на всю честную компанию, мама день и ночь печатала. «Судьбу человека» Сережа снял в очень короткий срок — за 74 дня. Ни одного кадра не ушло в корзину.

Юлия Николаевна: «Они были удивительной парой, они всюду были вместе, взявшись за руки. Когда Сергей Федорович куда-нибудь собирался, он торопил Ирину: «За ручку, пошли». Мы часто над ними подтрунивали и называли их «за ручку». Впервые они увиделись на съемках, он стал после часто нам звонить домой. Бабушка звала Иру к телефону: «Иди, тебе какой-то Бондарчук звонит». После «Отелло» он развелся, и они поженились. Он потом часто шутил: «Сперва задушил, а потом женился».

Алла Ларионова, актриса: «Мы жили в одном доме на улице Черняховского и дружили семьями. Дни рождения отмечали, день свадьбы, тем более что он у нас был в один день. Мы тогда начинали жизнь с нуля. Бондарчуки первыми купили модный проигрыватель, огромный ящик для пластинок. Вместе с Ирой мы покупали шторы, радовались каждой мелочи. Крестили друг у друга детей. А как она любила Сережу! Она старалась создать ему все условия. Помню, сидели мы у них как-то в гостях и вдруг Сергей говорит: «Ира, я хочу рыбы». Она тут же вскакивает, одевается и бежит покупать рыбу».

— Правда, что Бондарчук работал над «Войной и миром» десять лет?
— Был очень большой подготовительный период. Такой фильм, думаю, не скоро еще сможет появиться. Надо было готовиться по всем статьям. Он не имел права во время съемок на творческие мучения: как снимать? У него все было готово на бумаге, вся подробная раскадровка. В картине вы не найдете фальши. Мебель, костюмы, интерьеры, кареты, пушки, мундиры — все подлинное. На картине было много консультантов, съемки шли в музеях.

— Изысканные наряды Элен тоже подлинные?
— В картине были три подлинные шали из музея. Для Элен же купили в комиссионном магазине накидку с золотым шитьем мадам Розенель, жены Луначарского, чтобы из нее сшить вечернее платье. Но из накидки сшить платье сложно, платье получилось с большими кусками подкрашенного крепдешина. В сцене объяснения Пьера и Элен я не могла повернуться боком к камере, потому что на мне было только полплатья! С костюмами мне вообще «везло». Халат мне сшили из платья того времени и опять не хватило материи. Пришлось прикрывать торчащие булавки.

— Сергей Федорович сразу решил, что именно вы будете Элен?
— Да, но мне очень не хотелось играть эту роль. Во-первых, она мне была неприятна, а во-вторых, знаете, как всегда потом начинают говорить: «Конечно, он ее снимает. Она ведь жена режиссера». Но Сергей Федорович меня уговорил: «Ну пожалуйста, сыграй. Ты мне очень нужна в этом фильме».

Николай Иванов, директор картины «Война и мир»: «Очень многие приняли в штыки желание Бондарчука снимать Толстого. Ведь до этого он снял только «Судьбу человека». Как-то меня повстречал поэт Михаил Светлов и закричал: «Вас всех надо отправить в Сибирь!» С Ириной Константиновной Бондарчук строже всех делал пробы. Она, кстати, никогда не позволяла себе вести как жена режиссера. Снимали мы сцену в салоне Шерер. 6.30 утра. Ирина уже в гриме и полностью готова к съемке, а Бондарчука все нет. Еду к нему домой, а он... еще в кровати. От нее ни слова упрека, всегда тактичная и организованная. Мы ведь очень когда-то дружили. Я часто бывал у них дома. Однажды, помню, пришел к ним в гости, а маленький Федька, сын Бондарчуков, бросается ко мне: «Дядя Коля пришел!» — и разбивает о косяк двери губу в кровь. Но он даже не пикнул, когда губу зашивали. Весь в отца, молчун. Сергей Федорович все время про себя что-то обдумывал, постоянно работал. Когда мы были на премьере фильма в Японии, ему пришлось на пресс-конференции говорить больше, чем за весь период съемок. В Японии на премьере присутствовали члены императорской фамилии. А во Франции он был назван лучшим режиссером».

— Сколько лет было Сергею Федоровичу, когда он работал над «Войной и миром»?
— Сорок. Эта картина ему дорого обошлась. Он... умирал на ней. Внезапно остановили съемки и велели срочно готовить первую серию для фестиваля. Нужно было все срочно перезаписывать, озвучивать, писать музыку. У него даже остановилось сердце на несколько минут. Это была клиническая смерть.

— Еще бы! Такая нагрузка. Режиссер, исполнитель главной роли — Пьера Безухова, да еще и труднейший авторский текст за кадром!
— Мне кажется, что не все оценили прекрасную роль Бондарчука. Это шедевр актерского искусства. На эту роль он пробовал нескольких известных актеров, но в конце концов решился сыграть ее сам. Он говорил: «Пьер у меня в крови. Мне легче самому его сыграть, чем объяснить актеру, что же я хочу».

— Но ради Пьера ему пришлось пойти на жертвы...
— ...и поправиться. Он настойчиво набирал вес и к моменту съемок весил 100 килограммов. Пьер ведь был толстый, картавый... как и все положительные герои Толстого, с физическими изъянами. Зато Элен — холодная, безукоризненная красавица.

— Кстати, в то время писали, что вы особенно много стали уделять внимания своей красоте.
— У меня перед глазами все время стояла красавица Анита Экберг, Элен из американской версии «Войны и мира». У Элен должно быть все прекрасно: глаза, руки, грудь, а внутри темно. Но я никогда часами не занималась собой, своей косметикой, только в гримерном кресле. Мне кажется, что во всем должна быть мера. Нельзя всю энергию обращать на собственное тело.

Георгий Данелия, режиссер: «Скобцева всегда была красавицей номер один. А у меня не побоялась играть комедийные роли и блестяще с ними справилась. В фильме «Я шагаю по Москве» у нее был малюсенький эпизодик, который сделала она сама. И походку, и зонтик, и каблучки — все придумала Ирина. Они мне запомнились прежде всего вместе с Сергеем Федоровичем. Они так любили друг друга. Ведь она пожертвовала своей карьерой актрисы ради него, мало снималась. Сейчас мы редко видимся, хотя я ее очень люблю и слежу за ней».

— У меня был такой успех в «Отелло», что мне потом все время предлагали играть хорошеньких «голубых» героинь. Я же ждала роль драматическую. Мне так хотелось попробовать чего-то нового, неожиданного...

— Ваши дети были обречены работать в кино. Но им не очень повезло...
— Алена окончила школу-студию МХАТа. Играла в Пушкинском театре, потом в «Моссовете». Со спектаклем «Дорогая Елена Сергеевна» ездила на гастроли в Америку. Федор работает в мастерской отца на «Мосфильме», снимает клипы. Когда начались гонения на отца, у них тоже появились проблемы. Они оба гордые.

Юлия Николаевна: «Бондарчук всем своим друзьям помог выучить детей. Снимал их в своих фильмах. Тихонову помог со старшим сыном и дочку его учил. Сына Ростоцкого выучил, дочку Гены Шпаликова, а своему сказал: «Федя, ты сам». Конечно, во ВГИКе все и так знали, что Федя его сын. Он очень артистичный, но попал в такое время. Алена снялась у отца в «Тихом Доне», сыграла Наталью. Алена после смерти отца буквально вытащила мать к жизни. Приехала сейчас дачу помогать ремонтировать. Даче уже 30 лет, вся разваливается. Ира сама занимается ремонтом, как специалист, разбирается в сантехнике, проводке, плинтусах. Нам сейчас так трудно, а ведь никто не помогает. Были какие-то сбережения, а теперь...»

— А как Сергей Федорович относился к клипмейкерству сына?
— Федя часто говорил отцу: «Весь твой подготовительный период, который ты годами делал на монтажном столе, я делаю очень быстро на компьютере. Сергей восхищался: «Вот бы мне это». Он очень любил все новое и талантливое.

— В «Борисе Годунове» собралась вся семья.
— У этой картины сложная судьба: она попала на начало перестройки, когда Пушкин не очень-то вписывался в эпоху. Там были такие слова: «Не изменяй теченье дел, привычка — душа державы...» Понятно, это не нравилось. Фильм не показывали: а зачем? Мол, мы Бондарчука под ноженьки подбили, к чему его фильм пропагандировать.

— Это было продолжением «крестового похода»?
— Все несчастья нашего кинематографа обрушились на Бондарчука. А он многое сделал для молодежи: создал объединение «Дебют» и 18 лет преподавал во ВГИКе. Сыграло стадное чувство. Был такой режиссер Марк Донской, его почему-то называли Коздолевский. Помню, мы обедали после премьеры фестивального фильма в Доме кино, а Коздолевский бегал между столиками и кричал: «Если бы нам разрешили снимать то, что они снимают, мы бы охо-хо!» И вот это «охо-хо» теперь процветает махровым цветом.

— Представляете, как бы сняли сейчас «Войну и мир»? Эротический триллер?
— Когда Сергею Федоровичу предложили американцы сценарий «Тихого Дона», то там Аксинья в конце не умирает, а идет на панель. Он тут же отослал сценарий обратно.

— А кстати, где «Тихий Дон»? Его только в Италии показали?
— Этот фильм не видел никто. Это трагическая история. Итальянский продюсер воспользовался именем Бондарчука, чтобы получить деньги на фильм. На суде продюсер был объявлен банкротом. Но самое страшное, что авторская копия тайком вывезена в Лондон и там спрятана. И теперь уже итальянское правосудие не может получить ее. У меня остался только трехминутный ролик.

— За этот фильм Сергею Федоровичу попало в прессе. Его упрекали в отсутствии патриотизма.
— Вы знаете, он был человеком с большим чувством юмора, и когда он чувствовал, что человек его не понимает, входил в кураж. Как-то ему позвонили из одного журнала, кажется из «Огонька», и спросили: «А где вы снимаете «Тихий Дон»?» — «На Миссисипи». — «А кто будет играть Григория?» — «Ричард Бартон». А Бартон к тому времени уже давно умер. Время все ставит на свои места. Как бы враги ни хотели, искусство Бондарчука будет жить. 25 сентября, в день его рождения, на вечер памяти пришло столько народу, что яблоку негде было упасть. Пришли и те, кто ругал его, как будто этого ничего не было. И говорили, говорили такие слова...

Игорь Таланкин, режиссер: «Мы познакомились в 57-м на съемках фильма «Куда шли солдаты». На них было приятно смотреть — они просто светились любовью. Я снимал Иру практически во всех своих картинах. Скобцева — это удивительный сплав красоты, женственности, ума и высокой образованности. Я наблюдал их совместную жизнь в течение многих лет: только любовь, дружба и взаимопонимание полное. Она работница в самом житейском смысле этого слова. Стирать, мыть полы, копать землю, чинить водопровод... Все могла. Она пошла в свою маму, которой сейчас 87 лет, а она постоянно трудится. То, что случилось с Бондарчуком, случилось и со мной. На пятом съезде кинематографистов кучка экстремистов решила поплясать на нем. Но его знали и любили во всем мире, и думаю, что особой драмы для него в этом не было. Хотя эта история несомненно укоротила ему жизнь. Уход из жизни Бондарчука — это уход огромной части жизни для Ирины».

— Ирина Константиновна, с кем вы сейчас живете и чем занимаетесь?
— Живу с мамой, а занимаюсь... вышиванием. Мама у меня политикой занимается: все время читает газеты и мне подчеркивает, что читать. Она уже в почтенном возрасте, но когда я ее прошу отдохнуть, полежать, она отвечает: «Нет-нет, если я прилягу, то это все». У меня растут два внука. Косте одиннадцать лет, он назван в честь своего папы. А младший, Сережа, когда вырастет, будет Сергеем Федоровичем Бондарчуком.

Юлия Николаевна: «Бондарчук целый год ждал вестей от итальянского продюсера. Когда работал над фильмом, он продюсеру сказал: «Платите актерам, а я всегда при фильме». А где теперь этот фильм? Умирая, он не говорил о работе, замкнулся, ушел в себя. Только однажды он взял Иру за руку и попросил: «Ира, найди картину». Вот она теперь и ищет».

Наталья Андрейченко, актриса: «Ирина Скобцева... Когда я слышу это имя, вспоминаю свои чудесные студенческие годы, когда в моей жизни навсегда появились два новых родных человека — Ирина Константиновна и Сергей Федорович Бондарчуки — мои Учителя и Наставники. Друзья. Советчики. Ирина Константиновна... Вы вслушайтесь в это имя! Так звучит дом, семья, тепло, любовь... Пахнет свежеиспеченным хлебом, цветами, снегом. Сергей Федорович, к сожалению, из-за съемок не всегда мог быть с нами столько, сколько хотелось бы, а Ирина Константиновна была с нами всегда. Я научилась у нее очень и очень многому. Мы друзья и когда все хорошо и когда не очень. Всегда.

Ирина Константиновна — красивая женщина, чудесная любящая мать... Ее превосходные качества и таланты можно перечислять до бесконечности. Но у нее был еще один редкостный талант — быть женой великого человека, жертвовать собой ради того, кого любишь. Всегда.

Вот. Но это коротко, очень-очень коротко об Ирине Константиновне, которую люблю всегда».

В мае 1986 года состоялся пятый съезд кинематографистов. Режиссера с мировой известностью, первого в СCСР обладателя «Оскара» вывели из состава секретариата правления Союза кинематографистов и даже не пригласили на съезд. Вот что сказал в своем выступлении тогда, в мае 1986-го, Никита Михалков: «Можно по-разному относиться к фильмам и личности Сергея Бондарчука — это дело индивидуальное. Но неизбрание делегатом съезда того, кто сделал «Судьбу человека», «Войну и мир», «Они сражались за Родину» и уже только этими фильмами вошедшего в историю отечественной культуры, — есть ребячество, дискредитирующее все искренние, благие порывы оздоровить унылую, формальную атмосферу, царящую в нашем Союзе кинематографистов».

«Тихий Дон» снимался при участии студии «Время» киноконцерна «Мосфильм». С итальянской стороны работала фирма «Интернациональ синема компани». Планировалось сделать два варианта: десять серий для телевидения и две серии по два фильма для большого экрана. В роли Григория снимался англичанин Руперт Эверетт, Аксинью играла француженка Дельфин Форес, а в роли Пантелея — Мюррей Абрахамс, известный нам по фильму Милоша Формана «Амадей». Наталья Андрейченко (Дарья) и Ирина Скобцева (Ильинична) представляли нашу актерскую школу. После съемок итальянский продюсер Энцо Рисполи был объявлен банкротом. Картина была арестована, и 460 коробок с пленкой до сих пор лежат под блокадой банка на студии «Чиначито».

Бондарчук хотел понять Толстого...

Фильм, еще не законченный, обрастал легендами, в которых 23 тонны пороха, взорванные на съемках Бородина, детонировали в воображении людей прежде, чем те успевали стать зрителями. Когда четыре серии пошли по экранам мира, впереди бежал слух об их грандиозности. Восторженные рецензенты из развивающихся стран докладывали своим читателям, что у Бондарчука было больше статистов, чем у Кутузова солдат, что он снимал картину столько же лет, сколько Толстой писал роман, и что поставлен самый длинный фильм в истории.

Дело, конечно, не в количестве статистов и не в тоннах пороха, и все же нельзя не признать, что грандиозность картины впечатляет сама по себе. И впрямь нечто предельное для кинематографа. Восемь часов просмотра — рабочий день! Дальше нельзя, дальше «кино кончается», начинается что-то другое: или уж возвращаться в берега, или перетекать в телевизионный сериал, а значит отказываться от пластической грандиозности, менять сам тип образного мышления.

Вот интересно: после недавних экранизаций «Тихого Дона» и «Хождения по мукам», после двухсерийного «Воскресения» — лент куда более близких нам по историческому материалу — острее всего задевает нас именно эта киноэпопея, на полтора столетия уводящая в глубь веков. И ведь каждый зритель, как бы ни отнесся он к фильму, считает своим долгом составить о нем личное мнение и, каково бы это мнение ни было, выразить его энергичнейшим способом! Событие!

...И все же какая-то загадка тут есть. Почему именно «Война и мир»? Или «Хождение по мукам» было не хрестоматийно? Или «Русского леса» не читали? Или Шолохов от нас дальше? А вот пожалуйста: сто лет назад описаны тогдашние дедушки да бабушки в годы их молодости, князья и княгини, и баталия с Буонапартием, и графинечка на балу, а потом, поверх, — и десять поколений, и пять царств, и три революции, и прахом все старое — отрезано, отчеркнуто, отброшено, прервалась связь времен! — однако под стальным небом двадцатого века, под спутниками, под стеклянными стенами кинотеатра «Россия» кричат в толпе: — Графинечка на балу не в тех туфлях была! — У нее глаза были темные! — А на охоту она, по роману, на вороном Арабчике ехала, а не на этом белом мерине!

Что-то задел в нас Бондарчук, что-то главное задел: ведь это не кисло-сладкие мнения о проходной экранизации из классики, так о себе кричат.

Вся первоначальная робость Бондарчука перед саваофовской громадой «Войны и мира» сконцентрировалась в восьмидесяти метрах черной пленки, начинающей первую серию. Он словно не решает начать... Экран черен. Мир, который возникнет сейчас, возникнет как бы в пустоте, возникнет из себя и сам в себе будет содержать свою меру. Толстой — это как Вселенная, которая опирается на самое себя. И вот — раскручивается какая-то зеленая точка в черной пустоте экрана, и сразу из этого хаоса — мир, ширь земли, полет, полет над лесом, над полями, над деревнями и городами, над толпами воюющих людей, каждый из которых неповторим и должен жить, жить.

Я знаю, что кинематографическое решение с зеленой точкой не единственно возможное. Но это решение мне по душе: здесь Толстого хотят понять. Даже там, где С. Бондарчук не соизмерил со своими целями оказавшихся в его руках сильных кинематографических средств, цели его были все те же: понять Толстого. И передать, не упустив ни буквы. Отсюда и слабости.

...Так, по Толстому, реставрирует С. Бондарчук эту давно прошедшую, полузабытую жизнь. Он реставрирует ее мелочами быта, узорами платка, надетого на Анисью Федоровну, точностью сервировки стола в доме дядюшки или в доме Болконских. Он восстанавливает эти погасшие интерьеры, эти липовые аллеи, эти споры о смысле жизни, и торжественность старых храмов, и перезвон колоколов, и красоту стаи гончих, летящих за волком по замерзшей траве, и трагическую красоту атаки пехотных полков, и красоту старого знамени, и красоту великосветского бала, и красоту русской мелодии, что выводит на балалайке Митька-кучер, и красоту неба и земли, и всей жизни, сознаваемой как непобедимое целое.

Сергей Бондарчук взялся за задачу, которую в принципе невозможно решить со стопроцентным успехом, но он взялся за задачу благородную. Он реставрировал мир Толстого с помощью тех средств, какие дал ему наш теперешний век.

Фото Л. Шерстенникова, И. Скобцевой, из архива «Огонька»