Нас учили, что история развивается по спирали, и, похоже, так оно и есть. Идут записи телепередачи «Утренняя почта», где ведущим вновь стал Юрий Николаев
Mass media
— Когда-то «Утреннюю почту» смотрела чуть ли не вся страна, потом зрителей становилось все меньше и меньше. Это естественный процесс, когда передача выдыхается?
— Передача была невероятно популярной. Прежде воскресный день у людей складывался «до «Утренней почты» и после». Но за счет того, что появлялись все новые и новые каналы, программы, на телевидении возникли десятки музыкальных передач, былая популярность уменьшилась, но свой зритель у «Утренней почты» был. Прошли и забылись уже те времена, когда люди садились к телевизору со своими «Кометами» и «Днепрами», чтобы записать последний номер «Почты» — зарубежного исполнителя. Полтора года перерыва окончательно подкосили передачу. Но меня пригласили, и я дал согласие вновь вести «Утреннюю почту». Рискую ли я — конечно, но тем не менее я очень хочу попробовать. Я надеюсь, что прежние теплые отношения Юрия Николаева со зрителями «Почты» возобновятся. Я попытаюсь быть самим собой, только постарше.
— Создание и участие в программе вместе с детьми сохраняло ваш образ чистым от бесконечной грязи, выливаемой друг на друга в шоу-бизнесе, но с «Утренней почтой» вы возвращаетесь в эту замечательную компанию. Не боитесь испачкаться?
— Я возвращаюсь не редактором, не режиссером, не продюсером, а только Юрием Николаевым. Я давно уже в этой работе, которая называется «шоу-бизнес», и имя свое, как мне кажется, сохранил.
— Как возникла идея «Утренней звезды»?
— Меня угнетало, и довольно долго, то, что я, способный сам делать свои передачи и воплощать собственные идеи, являюсь просто актером, читающим чужой текст. Из 750 передач «Утренней почты» я сделал как автор меньше десятка выпусков. Это у зрителей создавалось ощущение, что Николаев приглашает кого хочет. На самом деле, чтобы поменять слова в тексте, нужна была подпись редактора, а потом еще и главного редактора. «Утренняя звезда» появилась в 90-м году. Надеюсь, все еще помнят, как выглядела страна в это время. Уже все можно. Можно говорить о проституции, о бездарной никчемной нации. Полное самоуничижение с подписью «совок». И вся серость, что была на улице, абсолютно точно переносилась на экран.
Я пошел от обратного. Чтобы была богатая, красивая передача. И чтобы в программе участвовали дети, которые должны знать, что существует и другая жизнь, помимо той, что они видят во дворе и на экране. Пусть нереальный на сегодняшний день сказочно красивый мир и нормальные взаимоотношения. Без сюсюканья, но добрые. Под это я в восемьдесят девятом взял в кредит полтора миллиона рублей, что сейчас, наверное, как полтора миллиона долларов. Конечно, я авантюрист.
Как-то раз ведущий оператор Валерий Зиберов сказал: «Обратите внимание, за год съемок на площадке ни разу не было ругани». То, что обычно для рабочего момента на телевидении. Если не ругань, то крик: «Где стоишь! Куда светишь!» Я уже не говорю, что мат у нас вообще исключен. И если возникают повышенные тона, то только со стороны родителей и педагогов, которым важно, чтобы их «гениальные» задумки были исполнены точно.
А для меня важен ребенок с ошибками, оговорками, но живой человек, а не дрессированная кукла. У меня не уголок Дурова.
— Вас ни разу не обвинили в подтасовке результатов?
— Слухи есть. А правда ли то, что Николаев берет с родителей деньги? Я просто не отвечаю. Не стучу себя в грудь... Я для себя установил — унизительно оправдываться в том, чего никогда не делал. Не надо из меня делать Карабаса Барабаса, который дергает за веревочки в кукольном театре. Я не езжу с ребятами по стране, чтобы зарабатывать деньги, у меня нет ни одного контракта ни с одним ребенком, что, став звездой, он будет мне платить проценты.
— Прошу прощения за вопрос, но не могу не спросить. Может быть, желание окружить себя детьми возникло от того, что нет своих?
— Нет. Однозначно.
— Если вы не берете денег с родителей, то как вы отбираете детей?
— Отбираем? Это вначале было сложно. Тогда приходилось отыскивать, рыскать по записным книжкам, опрашивать знакомых. А сейчас приходит такое количество аудио- и видеоматериалов, что главная задача — не пропустить интересного ребенка.
— Проблема телевизионной передачи, в которой участвуют дети, как правило, это проблемы с их родителями. Как вы научились с ними ладить?
— К сожалению, масса случаев, когда родители или воспитатели портят детей. Естественно, пытаются заработать деньги, участвовать где только можно. Это проблема, над которой я много думал, но, увы, я не могу помочь детям. Я собирал родителей, беседовал с ними, бывало, что и орал, а один раз в сердцах сказал: «Я вас ненавижу за то, что вы пытаетесь сделать из праздника склоку». Но я не могу проследить, чем они занимаются, когда с детьми возвращаются домой, и иногда все заканчивается очень печально. У ребенка едет крыша. Он считает в свои пять-шесть лет, что он — центр внимания, что к нему должно быть особое отношение. И не понимает, когда чуть вырастает, почему вдруг это отношение закончилось.
— Раньше на всю страну пела «Оранжевое солнце» одна грузинская девочка. Сейчас у вас в передаче каждую неделю с десяток таких детей.
— У меня дети не поют детские песни. Мне казалось, из этого ничего интересного не выйдет. Здесь полный полет фантазии — пой что хочешь, на любом языке, из любого репертуара: от Бабкиной до Синатры. Это позволяет детям использовать сильные стороны своего вокального дара.
— Двадцать три года назад на телевидение приходили люди с актерскими дипломами, но с несложившейся актерской судьбой. У вас, похоже, таких проблем не было?
— Моя актерская судьба складывалась удачно. В семидесятом я окончил ГИТИС, а через год я уже снялся в двух фильмах и был принят в штат театра имени Пушкина. Для актера важно не принятие в штат, а прийти в театр на роль. Я попал в театр сразу на главную роль. Мы с Верой Алентовой играли молодых влюбленных. Затем в Малый театр ушли Леша Локтев и Валера Носик, и мне по наследству достались очень хорошие роли. То есть я не ждал, не играл вторым составом, а во всех спектаклях, если в них была роль молодого человека, оказывался занят. Когда я получил предложение уйти в «Останкино», я два месяца думал. Мы с Лялей только-только поженились, жили в общежитии театра. Может, было интуитивное ощущение предстоящей независимости. Или те 150 рублей, которые мне предложили, — против 85 в театре. Или подспудное желание мелькать на экране. Но дело в том, что я не просто приходил в отдел дикторов читать текст. У меня уже были две цикловые передачи: «Вперед, мальчишки!» и начиналась «Утренняя почта». Актерская работа, а не сидение в кадре со сводкой погоды. Хотя меня сразу допустили к новостям первого канала, что было крайне престижно в той градации.
— Неужели нет тоски по ролям, по сцене?
— Я прекрасно понимаю, что мое лицо ассоциируется прежде всего с «Утренней почтой» или, скажем так, с музыкально-развлекательными программами. И вряд ли кто предложит мне интересную роль. Но когда меня спрашивают, кто я — продюсер? шоумен? — я всегда отвечаю: «Нет, я был и по сути остаюсь актером».
Фото Л. Шерстенникова