БРАВО, ФЕВРАЛЬ!

Культура

«В больнице последние два дня подниму его руку, а кость болтается, тело от нее отошло. Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот. Захлебывался своими внутренностями. Обкручу руку бинтом, засуну ему в рот, все это из него выгребаю. Это нельзя написать! Это все такое родное... Такое любимое...»

Голос жены чернобыльского пожарного, посланного вместе с друзьями тушить реактор чуть ли не в домашней рубашке и тапочках. Самой ей было 23 года, на шестом месяце беременности. «Наташа родилась с виду здоровой, ручки-ножки есть. В печени — 28 рентген. Порок сердца. Умерла через четыре часа». Мама ее увидела уже взрослой. Во сне. Муж Вася подбрасывал дочку Наташу под потолок, и они смеялись.

Реактор забросали людьми. Импортная техника отказывала, солдат на ликвидацию было брошено триста сорок тысяч. Три тысячи шестьсот из них сбрасывали с крыши реактора радиоактивный графит. Добровольцы ныряли в тяжелую воду, чтобы открыть задвижку спуска.

Этих людей уже нет, и голосов их нет в книге («Дружба народов», 1997, № 1), как исчезли и обещания начальства кормить их семьи до конца света. Потому что конец света уже наступил, и Чернобыль знак его, который никто не увидел. Чернобыль, соединение первых времен с последними, когда история кончилась, ни прошлое, ни будущее уже не спасают, и есть только Бог, только радиация, и они везде.

Нам кажется, что Чернобыль где-то далеко и там не живут. Живут. Там воля, там рай, там никого нет, и все есть — бабочки, птицы, коровы, цветы, деревья. Там нет начальства, и поэтому там коммунизм. Коммунизм ждали долго, а когда он пришел — не узнали. Вот он, коммунизм, — наедине с Богом и смертью. Туда приезжают советские люди из Душанбе, Фрунзе, Грозного. Там хорошо, в Чернобыле, лучше, чем в других местах, там люди не убивают друг друга, там еды вдоволь, и наедине с радиацией, как наедине с Богом лучше думается о смысле первых и последних вещей.

А сначала, конечно, было место подвигу. Мужчин привозили по повесткам из военкомата. Студентов присылали. Они ходили, взявшись за руки парами, вырывали лебеду в поле. Да, без дозиметров, без спецодежды. Да, добровольцы, энтузиазм, беседы замполитов, ешьте, гуляйте, загорайте, выполняйте план по мясу и молоку — советский человек победит радиацию!

Потом иностранцы искали гигантский могильник бессчетной техники, брошенной на реактор. Им говорили, что могильник сверхзасекречен. Потому что его нет. Все давно растащили на запчасти, вывезли, распродали. Зона апокалипсиса — разобрана на бревна для дач, на продукты для продажи, на вещи для мародеров. Стоит баба на базаре: «А кому яблочки чернобыльские? Хорошие яблочки чернобыльские!» Ей: «Дура, да не говори, откуда яблочки!» Она: «Почему? Наоборот, покупают. Кто теще, кто начальнику».

Сегодня одни едут туда, другие — оттуда. Оказывается, не бывает конца света в отдельно взятой местности. Люди продолжают жить, любить, у них рождаются дети. «Дочка родилась как живой мешочек, только глазки. Ни писи, ни попки, ни почки». Она не умерла потому, что ее любит мама. Четыре операции. В четыре года она поет, танцует, читает наизусть стихи. Только живет в больнице. У нее отказало мочеиспускание, и каждые полчаса надо руками выдавливать мочу. Надо оперироваться за границей, но где взять деньги? «Возьмите мою дочь для опытов, только бы она выжила». Врачи не дают справок, что ее патология связана с Чернобылем. Потом, когда-нибудь, лет через двадцать, когда никого не останется — сейчас нельзя по инструкции. На то и конец света, что все идет как всегда. «Мама с папой поцеловались, и я родилась. Раньше я думала, что не умру. А теперь знаю, что умру. Мальчик лежал вместе со мной в больнице. Вадик Коринков. Птичек мне рисовал. Он умер. Умирать не страшно. Будешь долго-долго спать, никогда не проснешься. Мне снился сон, как я умерла. Слышала во сне, как плакала мама. И проснулась».

Умирать не страшно. Страшно, что во время Страшного суда все ведут себя, как обычно: подличают, лгут, выслуживаются перед начальством — все в пределах натуры.

«С моего года рождения — ни мальчиков, ни девочек в нашей деревне нет. Я один. Врачи не разрешали меня рожать. Моя мама сбежала из больницы и спряталась у бабушки. Братика и сестрички у меня нет, а я очень хочу. А как это меня могло не быть? Где бы я был?»

Чем дальше, тем глупее говорить, что государство виновато, что мы сами со своей верой, глупостью и энтузиазмом виноваты. «Чернобыльская молитва» Светланы Алексиевич — это голоса. Голоса людей последних времен, когда все обнажилось, и мы, соответственно, слепнем, потому что надо не замечать, а это все труднее, и наша слепота и есть признак деформации, несбыточных надежд умирающего на выздоровление.

«Мне двенадцать лет, я инвалид. Девочки в классе, когда узнали, что у меня рак крови, боятся со мной сидеть. Врачи сказали, что я заболела, потому что мой папа работал в Чернобыле. А я после этого родилась. Я люблю папу».

Эту книгу не нам, людям, оценивать. Она и не к нам, людям, обращена. Она обращена — от нас, от людей, к чему-то тому, перед чем мы стоим, вплотную приблизившись.

Выставка «Мир Достоевского»

175-летний юбилей автора «Бесов» Литературный музей (Петровка, 28) встретил огромной — свыше тысячи экспонатов — выставкой. Она так и называется — «Мир Достоевского» — и состоит из трех разделов. Во-первых, это коллекция Анны Григорьевны Достоевской, включающая в себя рукописи, личные вещи (включая перо, которым были написаны «Братья Карамазовы»). Во-вторых, это история иллюстраций к текстам Достоевского: от Боклевского до Заборова, от Сомова до Глазунова. А заодно и рисунки к любимым писателям Федора Михайловича, столь многое для зарождения «петербургского мифа» сделавших, — Пушкину и Гоголю. И, наконец, всеохватная тема «Достоевский и мировая культура» — включая библейские, наполеоновские и прочие мотивы в его творчестве. Что ни картина — то загляденье. Жаль лишь, что денег не было даже на оформление залов. Пришлось выставку организовывать в интерьерах, оставшихся после прошлогодней экспозиции о Грибоедове. Великий юбилей великого писателя. В по-своему великой стране.

ВЫСТАВКИ ФЕВРАЛЯ

• Шедевры европейского рисунка из частных собраний Германии. — Петербург, Эрмитаж, до 31 марта 1997 г.
  
• Символизм в России. — Петербург, Русский музей. До конца месяца.
  
• Русская народная картинка. Русский лубок из коллекции Д. А. Ровинского (1824 — 1895). — Москва, Музей личных коллекций (Волхонка, 12) в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина. До апреля.
  
• Мир Федора Достоевского. К 175-летию со дня рождения. — Государственный литературный музей (в Высокопетровском монастыре. Петровка, 28). До апреля.
  
• Японская игрушка. — Москва, Государственный музей Востока. До 15 февраля.
  
  

Виан поставлен в Москве

В Московском ТЮЗе состоялась премьера авторского спектакля Сергея Виноградова «Пена дней», поставленного по известному роману французского писателя Бориса Виана. Спектакль идет совсем недавно, но о нем уже спорят. Любые эмоции в спектакле заострены, чувства доведены до абсолюта, их яркость — до момента экстаза. Зрители на спектакль приходят самые разные — от совсем юных, воспринимающих все с присущей им непосредственностью, до искусствоведов и эстетов. Слово — режиссеру спектакля.

— Спектакль поставлен к 50-летию выхода «Пены дней». Она вышла весной 47-го года. Мне интересна в Виане его перенасыщенность, перегруженность образами, которые теснятся, перехлестывают через край в придуманном мире. Виан пытался «доделать» послевоенный мир, который его не устраивал, который был жесток и агрессивен. И эта простая идея определила главную мысль постановки. Мне было важно, что я ставлю самый светлый роман Виана, самый печальный, но не самый трагичный.

В № 50 нашего журнала за прошлый год в статье «Волшебное посещение театра» есть пассаж о спектакле драматического театра имени Станиславского «Лысый брюнет». К сожалению, режиссером спектакля ошибочно назван Кама Гинкас. В действительности режиссер спектакля — Олег Бабицкий.

САМЫЕ ИНТЕРЕСНЫЕ МОСКОВСКИЕ
ПРЕМЬЕРЫ ДЕКАБРЯ — ЯНВАРЯ

• МХАТ имени Чехова. «После репетиции» — режиссер В. Долгачев.
  
• Театр-студия О. Табакова. «Прощайте... и рукоплещите!» — режиссер О. Табаков.
  
• Театр на Малой Бронной. «Маленькие комедии» (по И.С. Тургеневу) — режиссер С. Женовач.
  
• Драмтеатр имени K.С. Cтаниславского. «Мужской род, единственное число» — режиссер С. Спивак.
  
• Московский ТЮЗ. «Гроза» — режиссер Г. Яновская.
  
• Театр «Школа современной пьесы». «С приветом, Дон Кихот!» — режиссер И. Райхельгауз.
  
  

Демонстрация на Манежной

Недавно состоялась еще одна акция художников-авангардистов под руководством Александра Осмоловского против культурной экспансии Зураба Церетели. Демонстрация на Манежной площади проходила под лозунгом «Хлеба, а не зрелищ» (художники жевали бумажки с изображениями скульптур) и произвела крайне жалкое впечатление. Право, уж лучше бы они молчали — лично Осмоловскому такой организованный протест кое-какую известность конечно принесет, но гораздо больше эти акции поспособствуют росту симпатии к бедному обиженному Церетели, против которого выступают эти неприятные, амбициозные и явно неуспешные молодые люди.

Попадая в контекст официальных сообщений российских СМИ, не слишком остроумные сами по себе эти акции обретают дополнительную бредовость. Ну а мишки и рыбки плодовитого маэстро кажутся просто умилительными и родными, и даже начинаешь понимать хозяйственного мэра с его практичной установкой: «Нет у меня для вас других художников». А это жаль, так как скульптор Церетели все-таки действительно плохой.

С другой стороны, меня порадовало, что Александр Бренер, прославившийся публичными справлениями естественных надобностей, посажен в голландскую тюрьму за акт вандализма. Этот скромный юноша просто немножко порисовал на полотне Малевича, что испортило картину высокой стоимости не безнадежно, но существенно. У этой акции наверняка был тщательно продуманный и не лишенный остроумия смысл, но голландские полицейские, видимо не уразумев высокой художественности поступка из-за языкового барьера, взяли нового гения под стражу. Что в общем радует, потому как всякому безобразию должно же быть какое-то приличие.

Фото И. Гаврилова, М. Штейнбока