Я пытался в своей книге увидеть историю моего города как художественное произведение. Исторические рифмы в его биографии, судьбе — поразительны. И вот новая обжигающая параллель: пожар в библиотеке Академии наук 1988 года зарифмовался с нынешним пожаром в одном из филиалов БАН, в библиотеке всемирно известной Пулковской обсерватории.
SOS!
Послесловие к книге «Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург». Глава, дописанная жизнью
Но что-то выгорело и за девять лет, разделяющих эти два бедствия.
Пулково — мировая астрономическая столица. Именно Пулковский меридиан был исходным для прежних географических карт России.
Святилище? Да, святилище науки, отечественной и мировой.
Власти всех времен относились к этому с пониманием.
Вокруг Пулковской обсерватории испокон веку определена и многократно подтверждена трехкилометровая охранная зона, о чем свидетельствуют указ Николая Первого, декрет Ульянова-Ленина, постановление Совнаркома, решение Совета Министров СССР и, наконец, бумага правительства нынешней России. Под охраной был и поселок при обсерватории, где жили сотрудники. Кто охранял? Закон. И привратник у въезда.
А сегодня даже автоматчики в бронежилетах и касках не помешали бы строительству завода «кока-колы» в охранной зоне.
«Как же так, — обращаются к сверкающему новизной губернатору астрономы, в недоумении спускаясь с небес на уходящую из-под ног землю, — вот указ... вот декрет... вот постановление... вот закон!»
«Жизнь не стоит на месте, — вразумляет тот наивных ученых, — надо привыкать к новой реальности».
Астрономам и их помощникам предлагается привыкать жить на четыреста тысяч рублей в месяц с семьей, с детьми, в условиях всеобщего роста цен и тарифов — на жилье, электричество, телефон, продукты питания, обучение и лекарства, транспорт и похоронные услуги.
Нет, прежде чем загораются уникальные сокровищницы, прежде чем ворье, уверенное в своей безнаказанности, лезет за добычей в национальные книго- или нефтехранилища, должно сгореть что-то в людях.
Шесть раз директор БАН Валерий Павлович Леонов писал члену Совета Федерации, мэру города Святого Петра, «болеющему за науку», призывая обратить внимание на трагическое положение дел в старейшей и самой крупной в мире научной библиотеке после кошмарного пожара 1988 года. И что? Не последовало даже отписки, даже звонка третьестепенного чиновника.
В течение трех лет главный пулковский астроном член-корреспондент Академии наук Виктор Кузьмич Абалакин не мог попасть на прием к начальникам милиции Санкт-Петербурга («новая реальность»?). Наконец у директора обсерватории появилась «смольнинская вертушка», телефон спецсвязи. Но и по спецсвязи достигнуть полицмейстера не удавалось. Спасибо, пожар помог! Встретились с генералом милиции А.В. Пониделко сразу после пожара. А если бы все-таки — до? Пожара, скорее всего, не случилось бы...
Пулковская обсерватория и прилегающий к ней поселок не просто учреждение науки. Это уникальный заповедник человеческих отношений, со своим микроклиматом, укладом, традициями доверия и доброжелательства. Приезжаете для научной работы — вам дают ключ от библиотеки, ключ от лаборатории, ключ от рабочей комнаты, куда вы можете прийти в любое удобное для вас время дня и ночи. Так было до наступления «новой реальности». Но теперь всем этим надо жертвовать, применяясь к жизни, скроенной на вкус и потребу лавочника, маклака и деньгохвата. Почему?
Когда в легких еще не выветрился горький дым сгоревшей бумаги (сгоревшей культуры! горящей науки!), трудно писать о патриархальном, почти идиллическом, усадебном укладе жизни, царившем в Пулкове. Здесь был один из замечательных музыкальных клубов в Ленинграде и Петербурге. Но сегодня, когда у въезда в город, на Средней Рогатке, в гостинице «Пулковская», не щадя каблуков и глоток, гремит саблями «Валютный ансамбль терских казаков», уже кажутся миражом фортепианные концерты в Пулкове Митрофана Степановича Зверева, астронома, члена-корреспондента АН, выпускника Московской консерватории по классу профессора Игумнова.
Пожар в библиотеке Академии наук в 1988 году не случайность, что подтверждено всем последующим ходом жизни и прежде всего сменой приоритетов, как любят нынче выражаться власти предержащие.
Если руководитель главной астрономической обсерватории России не может попасть на прием к милиционеру, если в святилище науки не горят фонари и не на что купить лампочки, если магазин для сотрудников, построенный на средства Академии, захвачен чужаками, если порушена ограда, а в охрану за мизерные деньги готовы пойти только нищие пенсионеры, если в научном поселке чувствуют себя хозяевами люди, презирающие науку и тех, кто живет на невыплачиваемую зарплату, если нечем платить за электричество и отключают телескопы, работающие по международным программам, — это крах, а какую он примет форму — пожара, взрыва, убийства, грабежа — вопрос как бы второстепенный.
Февральскому пожару в библиотеке предшествовали два пожара в павильонах обсерватории и еще один в подвале жилого дома. Попытки проникнуть и поджечь хранилище были замечены. Хорошо, унесли и спрятали инкунабулы, а куда спрячешь 200 тысяч книг? Отдали распоряжение забить все окна цокольного этажа железом! А где его взять? Забили фанерой.
Общее число пострадавших и уничтоженных пожаром книг — около десяти тысяч, пять тысяч девяносто две из уникального фонда основателя обсерватории Василия Яковлевича (в русской транскрипции) Струве.
Чтобы представить себе масштаб и качество катастроф, с неотвратимостью постигающих наши лучшие библиотеки, назову только две цифры. Во время пожара 15 февраля 1988 года в БАН пострадало около 180 тысяч книг из иностранного фонда академика Карла Максимовича Бэра. За девять лет, прошедших после пожара, в непрерывных трудах удалось отреставрировать 300 книг.
Что с нами стало за эти девять лет? Мы же помним пожар в БАН 1988 года.
Всколыхнулся весь город, откликаясь на общее горе. Тысячи добровольцев работали в прогорклой атмосфере пожарища, разбирали горелую бумагу — на улице, на морозе. Тринадцать тысяч тогда еще ленинградцев взяли книги к себе домой, сушили в комнатах на веревках, на батареях, утюгом через фильтровальную бумагу. Мы перезванивались: что сушишь? как? а феном пробовал? Книги получали по паспорту, по студбилету, под честное слово. Каким было слово? А таким, что ни одной книги из выданных горожанам не пропало, все возвращены!
Это же мы на личных машинах возили мокрые, жалкие, пахнущие гарью подшивки газет в подвалы библиотеки им. Маяковского, в городские холодильники. Могли украсть? Теоретически — могли, но реальность была другой. И в мыслях этого не было. У кого красть? Это же все было наше, без всякой приватизации. 487 библиотек Союза прислали безвозмездно 3 миллиона отечественных и иностранных книг для восполнения потерь.
Иностранцы были потрясены, «Нью-Йорк таймс» писала: библиотеку Академии наук все спасают, как больного родственника. Верно, мы жили по-разному, были разными, но не чужими.
А сегодня? За три предоставленных Великим Городом грузовика — поклон в пояс (как же, могли и не дать!), за каждый телефонный звонок сочувствия — благодарность чуть не до слез, другие-то даже не позвонили. И уж никто не пришел к гибнущим книгам.
И это тоже мы... Граждане свободной России.
Сто десять миллионов рублей обещал перечислить на приобретение книжных медикаментов первой помощи, картона, химикатов и т.д. губернатор В.А. Яковлев. Правда, деньги в течение двух недель «гуляют» в кривых банковских коридорах и адресату не доставлены.
Откликнулись десятки иностранных библиотек, университетов, научных учреждений, друзей, для кого имена Абалакина и Леонова значимы и авторитетны не только благодаря занимаемым ими постам. И все. Больше благодарить некого, кроме работников самой обсерватории и сотрудников БАН, с риском для жизни спасавших то, что принадлежит человечеству, а не одним нам.
В угаре, в чаду, в копоти, изувеченные огнем, залитые водой книги сортируют, грузят, везут на Васильевский остров, в БАН, в лабораторию сушки и восстановления. Сотрудники гордятся этим цехом, созданным после катастрофы 1988 года, и гордятся по праву, они сделали больше возможного. Но видит Бог (а не те, кто обязан это видеть!), как ненадежны калориферы, как дышат на ладан воздуходувки, как героическими усилиями слесарей и электриков поддерживается найденный ценой горьких опытов режим восстановления. Целебные для книг химикаты вредоносны для здоровья спасателей, но от властных козлов не добиться даже молока за вредность.
Если бы на стенах книжной реанимационной не висели календари с изображением святых и Богородицы, с обозначением 1997 года, можно было бы подумать, что на дворе сорок четвертый, город еще не оправился от голода и артобстрелов, а люди самозабвенно работают, зная, что придет время...
Пришло время, и в Доме журналиста собралась пресс-конференция в связи с очередным (именно так!) пожаром в библиотеке Академии наук. Ведь Пулковская библиотека — это один из 36 филиалов, содержащих 8 миллионов книг из 20-миллионного фонда БАН.
Почти пустой зал подсказывает метафору — пожар в вакууме, в пустоте безразличия и цинизма. Судьба несчастной обсерватории — забота астрономов, судьба пострадавших книг — дело библиотекарей.
Что может интересовать читателя сегодня? Вопрос: «Почему библиотека до сих пор не приватизирована?» — и шок ошеломленного замолчавшего Леонова.
«Кто поджег? Узнали вы, кто поджег?» — интересовало юную корреспондентку в белом.
Надо было видеть глаза Виктора Кузьмича Абалакина, он только что двадцать минут рассказывал о преступном отношении власти к современной науке, о том, что любой коммерческий ларек, секс-шоп, ресторанчик охраняется лучше, чем Пулковская обсерватория, а его спрашивают, как на викторине для любителей детективов: «Кто поджег?» Впору было ответить в духе Порфирия Петровича: «Да вы и подожгли-с...»
Почему журналистов не интересует — кто нарушает правительственные постановления об охранной зоне вокруг обсерватории, размещает в ней предприятия и свалки и как он будет отвечать за вопиющие нарушения?
Кто лишил особого статуса академический поселок, прилегающий к обсерватории?
Кто решил, что сторожам при жемчужине отечественной и мировой науки двухсот тысяч в месяц достаточно?
Почему у главной обсерватории России нет денег даже на жесть, чтобы замуровать до лучших времен книгохранилища?
Нет, что-то сгорело задолго до пожара, сгорело даже не в кабинетах Смольного и Кремля, а в мозгах, в душах обитателей этих кабинетов. Да и в нас тоже...
Михаил КУРАЕВКнига Михаила Кураева «Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург» после публикации в «Новом Мире» издана в декабре прошлого года петербургским издательством «Блиц».
Фото А. Мелентьева