Наш «герой» был таким любителем пирожков, что буквально гонялся за ними по всей Москве, съедая их за один присест на 150 — 200 рублей
Досуги
Вкусные рассказы Вильяма Похлебкина
Первые советские столовые периода военного коммунизма отнюдь не ассоциировались с какими-то кулинарными понятиями. Это было место, где задешево, а то и почти задарма можно было утолить голод. Именно дармовщина приучила людей не предъявлять никаких претензий качеству пищи в столовых.
К сожалению, до нашего времени не дошли ни меню, ни сколько-нибудь вразумительные, кулинарно грамотные описания тогдашних обедов. И это понятно: время было такое, что смешно и мелочно было бы обращать на это внимание.
Однако случайно до нас дошел дневник академика Н.М. Дружинина, бывшего в 1919 году преподавателем-гувернером и репетитором.
Мы имеем поразительный исторический документ, рисующий внекулинарную обстановку питания в 1919 году и реальную жизнь тех, кто принадлежал к бывшей буржуазии и пользовался и советской системой питания, и возможностями «черного рынка».
Из дневника Н. Дружинина мы прежде всего узнаем о наличии в Москве ряда привилегированных столовых (привилегированных, однако, не по содержанию еды, а по возможности доступа туда ответственным государственным и партийным служащим, что гарантировало быстрое, без очередей, получение еды).
Такие столовые существовали во всех пяти Домах Советов. (Наш «герой», впрочем, сумел «протыриться» только в столовую 4-го Дома Советов.)
Кроме того, существовали частные столовые — вроде Вегетарианской (на Сухаревке) и Еврейской (в районе Солянки), а также несколько кооперативных столовых. Наконец, были и столовые для самой широкой, «голодной» публики — в здании Мюр и Мерилиза (нынешний ЦУМ) на Петровке. Но там всегда была длиннющая очередь.
Одним из трюков, которые предпринимали пронырливые интеллигенты в 1919 году в голодной Москве «в рассуждении чего бы покушать», были «двойные обеды», то есть попытки в узко отведенные обеденные часы, с 13.00 до 16.00, пройти в две разные столовые. Трудность состояла не в том, чтобы «протыриться». С этим при крайне поверхностном контроле и всеобщем «расейском» разгильдяйстве и продажности вахтеров никаких проблем для решительного и активного человека не существовало. Так, например, 17 мая 1919 года Дружинин прошел в Дворцовую столовую (имеется в виду Дворец Труда на Москворецкой набережной, где помещался ВЦСПС), пристроившись к «группе товарищей-коммунистов». Но вот технические трудности попадания в узкий временной промежуток в места, разбросанные в разных уголках Москвы, да еще при отсутствии или при плохом, нерегулярном движении трамваев, были немалые.
Однако несмотря ни на что наш «герой» несся на своих двоих, например, с Волхонки на Сухаревку или с Солянки на Воздвиженку, и успевал-таки съесть два обеда в один день. Правда, после подобных «подвигов» в дневнике неизменно появлялись записи: «Опять сегодня «двойной обед». Ужасная тяжесть в желудке». Но через день-два эти «ужасы» преспокойно забывались и история повторялась сызнова: опять «двойной обед», опять «тяжесть в желудке». Таких записей в дневнике за 1919 год (с 14 мая до 27 декабря) нам удалось насчитать 42! Это значит, что каждую неделю, а то и дважды в неделю скромному преподавателю-репетитору удавалось съедать по два обеда в течение трех часов. Н. Дружинин прожил 100 лет (1886 — 1986) — вопреки всем стандартным рекомендациям врачей — не переедать! (Теперь ясно, чего стоят такие рекомендации!)
В те дни, когда не удавалось «отхватить» по два обеда в сутки, докупали еду в коммерческих буфетах при «закрытых» столовых.
В такие дни дневниковые записи полны сетований на «мои безумные траты на еду».
Что же покупал молодой, здоровый (рост 189,5 см) студент-репетитор в тогдашних буфетах, ассортимент которых был попросту невелик? Как ни странно, кумиром его кулинарных пристрастий были пирожки. Да, жареные традиционные русские пирожки с требухой, с яблоками, со сливовым повидлом, с капустой — пирожки, которые делались тогда не только добросовестно, по-старомосковски, но и которые по своему вкусу ничем еще не отличались от пирожков «мирного времени», которыми торговали в Охотном ряду и в Обжорном переулке (нынешняя Манежная пл.). Наш «герой» был таким любителем этих пирожков, что, по собственному его признанию, буквально «гонялся за ними» по всей Москве и съедал этих пирожков зараз на 150 — 200, а то и на 300 рублей!
Правда, и после таких пиршеств в дневнике следовали записи:
— «Животное удовлетворение пищей!» (23 октября)
— «Слишком много еды!» (26 октября!)
Надо сказать, что советская власть оказалась не в состоянии по-настоящему контролировать ситуацию с продуктами. Записи Н. Дружинина в дневнике, который, конечно, никогда не предназначался для опубликования (опубликован впервые в 1995 — 1996 гг.), не оставляют в этом никакого сомнения. «Жесткий контроль» немногого стоил.
«22 мая 1919 г. Николин день, день моих именин. На столе пшеничные пироги, ватрушки, торты, сыр, масло, конфеты, прекрасный обед. Полная иллюзия мирного времени», — удовлетворенно записывает в дневнике Н. Дружинин. И в этот же день — один из самых тяжелых по напряженности (панические телеграммы Зиновьева, Троцкого (о восстании на Дону), подготовка эвакуации Петрограда, ошибочные действия Подвойского в Киеве и т. д.). В.И. Ленин, фактический глава государства, вернувшись домой в 1.35 ночи, ограничивается кусочком черного хлеба в 100 г, густо посыпанного солью, а присланную его земляками-волжанами рыбину — астраханский залом — велит отправить в детдом, детям. Конечно, наивность Ильича очевидна — до детей копченая рыбка не дойдет, будет съедена по дороге до детдома лакеем-посыльным, а глава государства останется голодным и дома далеко за полночь сможет съесть лишь тарелку плохо приготовленной сестрой, Марией Ильиничной, манной кашки с комками, на воде!
В 1921 году шофер В.И. Ленина Степан Казимирович Гиль записывает, что впервые за четыре года (с 1917 г.!) Ильич ел горячий, домашний обед — капустные щи с мясом, которые предложила им жена егеря на станции Крюково. Ленин долго смущался и отнекивался от «богатого обеда», состоящего из тарелки домашних кислых щей, но в конце концов, согласившись, ел, как пишет Гиль, «с огромным удовольствием давно изголодавшегося человека».
А в это же самое время мелкий репетитор записывает в своем дневнике:
6 июня 1919 г. Не замечаю никакого продовольственного кризиса.
19 и 28 августа. Праздничное кофе. Превосходный обед у Сергея Петровича.
27 сентября — Слишком плотный ужин.
5 октября — Обильный поминальный обед.
26 октября — Слишком много еды.
8 декабря — Двойной обед. Обильный ужин.
10 декабря — Два ужина.
14 декабря — Праздничный обед.
17 декабря — На именинах у Ляли. Роскошное угощение: пшеничный пирог со сливочным маслом, кофе со сливками, пирожное, печенье. Возврат домой и ужин. (Вот так!)
Можно подумать, что перед нами какой-то монстр, некое издание советского Гаргантюа эпохи военного коммунизма. Ничего подобного — обычный обыватель, мелкий совслужащий, каких было в Советской России сотни тысяч, миллионы — которые смеялись и издевались над неприспособленностью и формализмом власти и при любом удобном случае стремились урвать от нее максимум.
...27 декабря 1919 г. Дружинин записывает, что группа университетских профессоров и преподавателей решила выставить ультимативное требование Комиссии по улучшению быта ученых — либо выдать им по 1 пуду пшеничной муки за каждые два часа лекций, либо они прекращают всякую работу в Московском университете и начинают с 1 января 1920 г. бессрочную забастовку и саботаж всей просветительской работы в России.
Тут любопытно даже не то, что их требования большевики покорно удовлетворили, а то, что требования эти они писали, собравшись у профессора Сергея Петровича Голубцова... на обед, то есть в прекрасном расположении духа и желудочного комфорта.
Продолжение «Вкусных рассказов Вильяма Похлебкина» — в сентябре
Фото М. Штейнбока