Компьютеры
Это последняя, третья, часть рассказа Степана Пачикова, бывшего президента небольшой фирмы «ПараГраф», которую поглотил гигант компьютерной промышленности «Силикон Графикс» (Silicon Graphics). В результате Степан стал вице-президентом «Силикона», тем самым перейдя из жителей московского микрорайона Раменки в число американцев, которых принято называть истеблишмент. Отныне Степан Пачиков возглавляет в «Силикон Графикс» направление, связанное с Интернетом и перьевыми компьютерами.
3. Боль в ногтях 
В больших корпорациях возможностей использовать сток-опшен очень мало, в отличие от стартапов. Но, как правило, в больших корпорациях стабильная работа, высокая зарплата, а сток-опшен много скромнее, чем в начинающих фирмах, поэтому в больших корпорациях шансов неожиданно разбогатеть немного. И это нормальная классическая ситуация выбора: либо ты сильно рискуешь и много получаешь, или, наоборот, все теряешь, либо ты почти не рискуешь, получаешь достаточно, но и ничего не теряешь.
У меня как у сотрудника «Силикон Графикс» есть сток-опшен «Силикона», то есть я, работая в этой корпорации, начинаю получать за каждый проведенный в ней месяц право выкупить акции «Силикона» по некоторой фиксированной цене. Но есть маленькая ловушка, даже не ловушка, а защита. Она состоит в том, что, если я уйду из «Силикона» в течение первых десяти месяцев, я не получу ни одной из этих отработанных акций. Я должен проработать десять месяцев, чтобы получить хотя бы выработку первых девяти. И понятно, что, задумав уйти сразу, я потеряю акции.
«Microsoft» — корпорация, которая сегодня стоит порядка 160 — 170 миллиардов долларов, следовательно, и цена всех ее акций тоже 160 — 170 миллиардов. Из них, по-моему, 22 процента находится на руках у Билла Гейтса — это примерно между тридцатью и сорока миллиардами долларов. И когда говорят, что Гейтс — миллиардер, то имеется в виду, что у него акций «Microsoft» на такую сумму. Когда акции «Microsoft» падают за один день в цене, скажем, на десять процентов, то состояние Билла Гейтса уменьшается в тот же день на десять процентов. Если Гейтс завтра, не дай бог, умрет, его состояние автоматически уменьшится в несколько раз, поскольку цены «Microsoft» упадут в несколько раз. Я думаю, что больше половины цены каждой акции «Microsoft» — это тот факт, что фирмой руководит Билл Гейтс. Акции «Microsoft» — сильно перегретые акции, их рыночная цена во много раз больше, чем должна была бы быть, если считать по финансовым правилам и законам, по банальным формулам расчета рыночной цены акции. Впрочем, то же самое можно сказать о всех технологических компаниях в США.
Я развею одну легенду, или миф. Почему-то многие думают, что если фирма публичная, то это десятки, сотни, тысячи акционеров, бабушки-старушки, у которых в руках эти акции, их внуки, которым они акции оставили в наследство. Ну как бы эти бабушки-старушки собрались и голосовали? Реально в руках таких бабушек находится незначительное число акций больших корпораций — пять процентов от общего их числа, может, и меньше. В эти пять процентов входят и Билл Гейтс, и президенты компании, и корпоративные владельцы. Основной массой акций — 95 процентами — владеют различные общественные организации, в основном фонды. Что такое фонд? Например, я организовываю фонд и говорю людям: «Вкладывайте деньги в мой фонд, а я на них буду покупать акции разных фирм, зарабатывать и делить деньги с вами пропорционально вашему вкладу».
Фонд — тоже акционерная организация. Ты владеешь в этом фонде каким-то количеством акций, фонд на твои деньги покупает и продает акции других фирм. А в конце каждого года выплачивают тебе дивиденды. Были случаи, когда фонд «Инфинити» выплачивал 27 процентов годовых. Бывает и выше — это удачные годы. Так вот эти фонды и владеют большими пакетами акций. Акции «Эппл» или «Хьюлет Паккард» — у пяти-шести крупнейших фондов, и они эти акции продают и покупают, и, как правило, не на бирже, а в частных переговорах.
Естественно, когда прибыль компании падает, падают в цене и акции, следовательно, ее сотрудники получают свой текущий опшен по низкой цене. Но сделать это специально невозможно. Конечно, не могут сотрудники тайно организовать... союз борьбы за освобождение программистов... и пустить фирму под откос. Очень трудно сделать, чтобы этот «под откос» получился временный, чтобы фирма сейчас упала, а потом раз — и поднялась. Если бы такое случилось, то мгновенно этот фокус раскусила бы комиссия по контролю, немедленно прошел бы судебный процесс типа «классовая акция», когда юристы от имени безымянных владельцев акций подают в суд на тех, кто смухлевал и привел к падению цен. Здесь это постоянное занятие: любое резкое падение акций приводит к тому, что находятся юристы, которые начинают защищать интересы старушек и судить президента фирмы, руководство фирмы... В Америке после депрессии 30-х годов был выработан колоссальнейший детально продуманный механизм защиты рынка от случайностей, другими словами, защита интересов вкладчиков. Только что объявили о трех судебных исках против «Силикона» и его руководства по поводу октябрьского падения цен (в течение суток) с 27 долларов до 17 за одну акцию. И, что интересно, акции «Силикона» тут же поднялись на десять процентов. Объяснять почему ? требует отдельной статьи.
Я думаю, что ситуация, какая была в России с «МММ», здесь невозможна. Здесь не могут сделать так, чтобы какой-нибудь фонд, тот же самый «Инфинити», набрал у людей вклады, а потом его руководитель сообщил, что он, видите ли, остался без денег, и его после этого избрали бы в конгресс США. В США хватает жуликов, но им приходится нелегко, нужно быть очень изощренными, чтобы мухлевать.
Работа в большой фирме все же куда более расслабленная, чем в своей и маленькой. Нет гонки, нет каждодневной борьбы за жизнь, когда ты знаешь, что, если остановишься, в следующем месяце нечем будет платить зарплату. В «Силиконе», конечно, все не так. И это проблема всех больших корпораций, с которой они пытаются безуспешно бороться. Я не могу не ощущать того факта, что если я буду два дня бездельничать, то завтра корпорация не закроется. В «ПараГрафе» я знал, что если я на месяц уйду в отпуск, то могу поставить фирму на грань краха.
Но некоторое расслабление в большой фирме компенсируется другим напряжением. Есть стабильная работа, стабильный высокий доход. Страх их потерять приводит к тому, что ты начинаешь работать немножко по-другому, думая не столько о результатах дела, сколько о сохранении своего места. Если вы хотите понять, как устроена большая американская фирма, то она очень похожа на какое-нибудь советское министерство или главк. Есть такое американское выражение «прикрывать задницу бумажкой», другими словами, делать все, чтобы, не дай бог, тебя потом ни в чем не обвинили.
Что такое вице-президент «Силикон Графикс», то есть какой это уровень или масштаб? Я могу ответить так: в «Силикон Графикс» работают одиннадцать тысяч человек, а людей моего ранга — руководителей высшего звена — всего тридцать.
Я знаю, что моя должность имеет кучу ограничений. Простой пример — я не могу легко избавиться от акций своей компании.
Трудность в их продаже заключается в том, что я как вице-президент фирмы имею доступ к закрытой внутренней информации и знаю, какие успехи или неудачи будут у фирмы в самое ближайшее время. По американским законам руководство фирмы не имеет права использовать в целях личной наживы такую информацию. Поэтому мне не позволяется продавать акции в последний месяц каждого квартала до объявления результата и до конца первого месяца следующего квартала. У президента фирмы еще больше ограничений, он, кроме этого, еще должен сообщить в комиссию по контролю, сколько акций он собирается продавать. Если мой брокер нарушит правила и продаст мои акции, пусть и по моей просьбе, он будет нести ответственность перед американским судом.
Что касается «пайков», то главный из них — зарплата примерно втрое выше, чем у среднего программиста. Я не имею права раскрывать цифры, но они не маленькие. Существует некоторое количество компьютерных фирм, в которых есть сильно подчеркнутый демократизм, например у Стива Джобса в «Пиксаре», где сотрудники любого ранга, вплоть до президента, сидят в одинакового размера кубиках (квадратной выгородке-ячейке в общем зале). В других корпорациях это не так, то есть чем выше место на «лестнице», тем просторнее кубик. В «Силикон Графикс» есть комнаты, есть кубики. А традиция состоит в том, что инженеры имеют право выбирать либо кубик, либо комнаты, а менеджеры любого уровня, вплоть до президента, сидят только в кубике. Из мелких привилегий — всевозможные льготы, связанные с оплатой расходов на автомобиль, на консультации, юридические или финансовые, на сотовые телефоны и другую мелочь. Из наиболее приятных льгот, но они для всех сотрудников корпорации, — все полеты за рубеж только в бизнес-классе, хотя это дорогое удовольствие. В «ПараГрафе» много лет, будучи президентом и основателем, я все-таки летал экономическим классом.
Интересно, что все без исключения американцы, которые со мной знакомы, узнав из газет о том, что «ПараГраф» приобретен «Силиконом», прислали свои поздравления. Для американцев это полный и абсолютно ошеломляющий успех. У тебя ни гроша не водилось, но была идея: ты собрал команду у себя в гараже, наскреб денег (занял у папы с мамой, а еще лучше у какого-нибудь банка), создал некоторый бизнес, сумел его продать — и получил несколько миллионов долларов! Это и есть то, что называется американской мечтой. Мало того что я все это сделал, я еще стал вице-президентом крупнейшей корпорации. Сюжет для кино.
Что делать, но это факт.
Являюсь ли я «новым русским»? Я думаю, что, скорее всего, надо определить: что такое «новый русский»? Потому что есть некая формация и есть расхожее мнение. Если взять расхожее мнение, что «новый русский» — это тип, разжиревший на воровстве, на взятках, на жутком уклонении от налогов, то, наверное, я вряд ли являюсь «новым русским», поскольку все деньги, которые мы заработали, сделаны на программах, на хай-технологии и никакого отношения не имели к тем, мягко выражаясь, «серым деньгам» — все свои деньги мы сделали на Западе. Это деньги не заработанные на родных ресурсах, если, конечно, не считать такими ресурсами человеческий интеллект.
Но если под словами «новый русский» понимать другое, более формальное, определение, которое в свое время попытался ввести журнал «Коммерсантъ», то есть называть «новыми русскими» поколение, которое смогло в условиях перестройки создать себе будущее, создать себе состояние, которое смогло эффективно, разными путями, разными способами, но обратить перестройку себе на пользу, то в этом смысле я, наверное, — «новый русский».
Я иногда мысленно возвращаюсь к одному интересному вечеру осенью 1986 года, когда два не очень близких моих знакомых, Артем Тарасов и Владимир Яковлев, пришли ко мне в гости. У меня уже была некая известность как у специалиста, разбирающегося в персональных компьютерах. Артем и Владимир пришли обсудить, как перестройка связана с компьютерами, с информатизацией и как их возможности можно использовать. Интересно то, что у меня на кухне обсуждалось три разных аспекта использования компьютеров. Артема Тарасова интересовали возможности продажи компьютеров: можно ли их привозить, комплектовать программами и воспользоваться тем уникальным фактом, что в России, конечно, невероятный рынок для персональных компьютеров. Владимир Яковлев, будущий создатель концерна «Коммерсант», говорил о том, что персональные компьютеры, принтеры, факсы, телекоммуникации — это совершенно новые возможности для средств массовой информации.
А я все время твердил что-то там про хай-технологию, программистскую фирму, российский «Bell lab». Мы разошлись и после того вечера почти не встречались. Мы не взаимодействовали, не имели общих дел, общего бизнеса и пошли по трем совершенно разным дорогам. Чем занимался Тарасов, кем он стал — известно. Что сделал Яковлев — тоже известно. И вот из этой начальной точки и я ушел туда, куда хотел.
Насколько все для меня было легко и является ли моя история идиллической? Задним числом, осматривая пройденное, конечно, помнишь хорошее, а плохое забываешь. Поэтому уже сейчас создается ощущение такого детского разливного счастья: отличная команда, отличные люди, технологии, встречи, журналы, конференции, выступления, прорывы, контракты. Вроде такая интенсивная жизнь, а если вспомнить, что же в ней было плохого, то это требует некоторого напряжения.
Конечно, главное негативное ощущение — это страх, который периодически просыпался во мне и преследовал меня. Страх, что в один прекрасный день все может полететь в тартарары, и полетит не только мое дело, не только фирма, но и сто пятьдесят людей, которые получают зарплату, платят налоги, содержат семьи, жен, детей. Ощущение такое, будто висишь над пропастью, зацепившись за краешек ногтями. И просыпаешься от боли в ногтях. Вот это и было плохое — боль в ногтях.
Записал В. Мелик-КарамовФото автора