Отечественные записки
Константин БОРОВОЙ, депутат Государственной думы:
Когда каждый шаг президента и правительства находится под прицелом прессы, парламентской оппозиции и общественного мнения — это нормально, более того, это непременное условие демократии. Исполнительная власть должна чувствовать общественный контроль и давление оппозиции. По идее, выживаемость правительства зависит от того, сколь долго оно может противостоять такому напору. Если оно ослабнет, то дамба рухнет, произойдет правительственный кризис. Что, вообще говоря, время от времени и случается даже в самых развитых демократиях.
Не надо излишне драматизировать смену или обновление правительства. На мой взгляд, без существенной реконструкции оно может эффективно работать от силы полтора-два года, а затем должно обновляться, вносить коррективы в кадровый состав и, конечно, в проводимый им курс с учетом происходящих в экономике и обществе перемен. Иначе исполнительная власть погрузится в пучину застоя.
Но и слишком частая перетряска тоже, как правило, до добра не доводит. Правительство, как высококлассная футбольная команда, с одной стороны, должно стремиться к стабильности состава и, конечно, к самой «игре», а с другой — обновляться и совершенствоваться. Председатель правительства — это, по сути, футбольный тренер. Не так часто ныне можно встретить главного тренера именитой футбольной команды Евролиги, которому в течение пяти лет кряду удавалось бы отстаивать свой пост. И в этом смысле судьба В.С. Черномырдина — «главного тренера» нашей правительственной команды — прямо-таки уникальна.
Виктор ШЕНДЕРОВИЧ, писатель:
Россия — страна, где все время путаются жанры. Администраторы строят из себя носителей идеалов. Церковь лезет в политику и бизнес. Но ведь и поставить фельдфебеля в Вольтеры — тоже, кстати, вполне местная идея. Что же до законодателей... Жириновский, к примеру, был бы хорош в Государственном училище циркового и эстрадного искусства на кафедре клоунады. Это его прямая работа. А так — в большое шоу превращается парламент. Там очень мало людей (мы их всех знаем поименно) с настоящим образованием и культурой — тех, кто в принципе может быть законодателем.
Но ведь мы выбрали их сами. Раньше мы могли кивать на тоталитаризм, говорить: вот если бы нам дали право выбора... Вот — нам дали. И мы посадили себе на головы таких же.
Так что фарс — это жанр, в котором мы себя хорошо чувствуем, это наш жанр, народный.
Владислав ТУМАНОВ, первый заместитель министра РФ по делам национальностей и федеративным отношениям:
Вернувшись в январе 1997 года из Страсбурга, я услышал примерно такой ершистый вопрос от простых людей с улицы: «А что, с понедельника жизнь у нас пойдет лучше?». Нет, конечно, нет. Ни с понедельника и ни с нового года. Все дело в том, насколько Россия окажется в состоянии осмыслить и применить на практике опыт демократического развития, который накоплен в Европе. Речь идет не о копировании, не о слепом подражании. А, к примеру, о всеобъемлющей системе четких договорных отношений. Допустим, пришла Марья Ивановна домой в морозный вечер, а у нее батареи холодные, не топят в квартире. Но она знает, что нерадивому хозяйственнику за нанесенный ей ущерб придется отвечать по закону и платить компенсацию. И в таком ключе решались бы все общежитейские вопросы, как это и принято в цивилизованном мире. У нас в стране так будет, я уверен в этом. Закон, система договорных отношений с годами войдут в плоть и кровь каждого жителя России. Вот в этом-то смысл интеграции нашей страны в европейские структуры, в том числе и в Совет Европы, где основной принцип — верховенство закона. И вовсе не случайно, что один из самых уважаемых органов Совета Европы — это Европейский суд по правам человека, который призван бороться с чиновничьим произволом и другими нарушениями прав человека.
Елена ИВАНИЦКАЯ, литератор:
Разве мы не превратились в приложение к своему паспорту?
Картинка с натуры: в паспортное отделение милиции, где клубится очередь, входит маленькая старушка с палочкой и причитает: «Как мне к начальнику пройти? Ой, я паспорт потеряла! Что ж теперь делать-то? Вы ж меня пустите к начальнику, мне только спросить, может, старой можно и без паспорта? Может, мне он уже и не нужен?» Очередь приняла горячее участие и зашумела: «Нужен, бабуся, нужен! Как же тебя без паспорта хоронить будут?» Старушка, недослышав, вероятно, все повторяла с надеждой:
«А может, и не нужен уже?» Голоса повысились: «Да нужен! Без паспорта не похоронят, не похоронят, понятно?» Однако пропустили бабушку и доставили к паспортистке; та: «Домовая книга у вас где?» — «А что, внученька, это такое?» — «А родственники у вас есть?» — «Нету, внученька, никого нету». — «А соседи как, добрые?» — «Ой, злые, ой, обижают!..» — «Ну, ладно, еще четыре фотографии нужно». — «Да где же, Господи, я их возьму? А может, лучше без паспорта?»
...Мы вынуждены так трепетно беречь краснокожую паспортину, потеря которой становится выпадением не только из гражданского общества, но из образа человеческого, что иногда ее разорвать хочется.
Анатолий ЧМЫХАЛО, писатель: 
Не смирившись с обстоятельствами, в нищете, но в блеске продолжает потомок непокорного воеводы управлять последней от Урала до Сахалина фабрикой игрушек. Свердловская, новосибирская, иркутская, владивостокская не вынесли рыночного напора — сгинули в небытие. А красноярская «упирается»: ни поставщиков не растеряла, ни покупателей. И пред иноземным конкурентом пока не пасует. Милей как-то нашенские узоры, маковки церквей, специально к Новому году и Рождеству писанные местными мастерицами. Стеклодувы, раскрасчицы — все они на этой фабрике с бессменным своим директором жизнь прожили. Предок Многогрешнова, черниговский воевода-бунтарь, как повествует один сибирский роман, попав в царскую немилость, сослан был на брега Енисея. Геннадий Иванович родовую бескомпромиссность вроде бы не перенял — и гибок, где надо, и мягок. Сломить же его никто и ничто пока так и не смогло. Простаивая порой неделями, порой месяцами, терпеливые работницы Многогрешнова умудряются-таки выдать к любимым народным празднествам миллион штук елочных игрушек.
Разглядывая новорожденного героя наступившего года — тигренка, не удерживаюсь от прямого вопроса: «Выживете?». Вместо ответа директор протягивает пластилиновый эскиз кролика: «Нравится? Талисман 99-го!».
Михаил ЗАДОРНОВ, писатель-сатирик: 
Подлинная истина — я в этом убежден — заключена в сатире, в афоризмах. Афоризмами говорить трудно. Для этого надо быть очень наблюдательным. Но нынешняя журналистика и эстрада отучили россиян долго думать над чем-то. Наш слушатель и читатель теперь сродни американскому: две-три фразы, ну максимум четыре, и он просто обязан рассмеяться. Длинные монологи для него сложны, они его раздражают: он успевает забыть, о чем рассказчик или писатель ведут речь. И все же наш народ в отличие от иностранцев обожает второй план и мысль.
Дмитрий БЫКОВ, поэт, публицист:
В девяносто седьмом году в жизни моей были две, на первый взгляд разновекторные, а на самом деле взаимосвязанные, тенденции. Чем интенсивнее деградировала жизнь профессиональная, тем более удавалась личная. Женившись наконец на своем идеале, с которым мы два года добывали это семейное счастье, я все меньше публиковал нормальных текстов и все больше сочинял для заработка. Журналы, ублажающие «новорусских» жен, заказывали мне биографии великих писателей с непременным условием не упоминать о литературе. Большинство любимых изданий, кроме «Новой» и «Общей», стремительно катились вниз. Стихи печатать почти негде. Силен соблазн по призыву одного коллеги вернуться на кухни, но не хочется, ибо там одновременно борются и едят, а у меня эти процессы разделены. Я призываю сбежать в спальни. Это единственное место, где возможно счастье без иллюзий и без связей с обществом, то есть без того, чего я в этом году почти лишился. Зато какая свобода.
Фото Н. Логиновой, А. Преображенский