НАД ПРОПАСТЬЮ В ДЕРЬМЕ

Специальный репортаж

Было 2 часа ночи, но местный, в массе своей пенсионный, народ, разговевшийся после светлых рождественских бдений и отошедший маленько душой от тягот насущных, понял сразу: опять дерьмопровод рвануло.

От мутного истока — тревожное далеко

Частный сектор канского левобережья давно уж приучали к мысли, что данная напасть сродни природным явлениям. Ну, ветер черемуху сломит или град падет на картофельный цвет — разве виновных ищут? Однако граждан, особенно тех, чьи дворы чаще всего подтопляло нечистотами, аналогия эта почему-то не убеждала. Стоит знакомому запаху (не говоря о мутном ручье под воротами) появиться, они тут же — к руководству биохимического завода. Которое опять и опять вынуждено терпеливо объяснять. Мол, да, формально канализационный коллектор наш. Положили его в конце 60-х абсолютно разумно, безо всякой угрозы для ваших деревянных развалюх: одна нитка рабочая, другая — резервная. Так ведь с той поры кто только к нам не подключался! Обе нитки пашут, не зная профилактики. А расхлебывать — нам?! Деньги на новый коллектор просили и у советской власти, и у антисоветской. Денег нет. Ну? Ясно теперь?

Рассказ о том, как аргументы биохимиков «футболились партийными органами», дотошные граждане к сведению принимали. Иного в толк взять не могли. Отчего в последние-то годы, когда в качестве закрытого акционерного общества завод обрел репутацию одного из спиртовых королей Сибири и когда уже сама власть, да и вся небогатая округа стали пред ним шапки заламывать, — отчего теперь-то не заменить 1,5 км злополучной трубы? По нескольку раз в году перемалывать землю, героически латать очередные свищи — неужели дешевле?

Так — каждый при своем мнении — и сосуществовали от аварии до аварии. Завод «клеил» заплатки. Граждане утирались. Предчувствуя: «Ох, дождемся!»

Дождались...

Первое сообщение о случившемся, поступившее в краевой центр утром 8 января, из ряда неприятных новостей не выбивалось. Четыре дома затопило дерьмом — эка невидаль в неспокойной нынешней жизни! Да и люди эвакуированы, накормлены... Но пару дней спустя ночной эфир независимого красноярского телеканала «Афонтово» представляет куда более драматичную версию. На экране кадры не то из «Сталкера», не то из «Прощания с Матерой». Полуреальные изможденные фигуры выныривают из клубов пара на снежные островки. Вновь растворяются в тех же клубах, за которыми едва угадываются тонущие в горячем море избушки. Луна или запотевший фонарь над скособочившимся заборчиком тлеет — не разобрать. Темень, хлюпанье, тени... Кто-то пытается что-то спасти, кто-то, передвигаясь по пояс в воде, предупреждает: «Крыльцо поищи, здесь крыльцо должно быть!..».

Заиндевевший на морозе объектив безуспешно ищет чье-либо начальствующее лицо. «Позавчера, — слышится растерянный женский голос, — в мэрии сказали, что технику готовят, надо ждать. Вчера звоним, говорят: техника и даже горячее питание вот-вот подойдут. Все глаза проглядела: ни машин, ни еды, ни мэров...». И — логическим продолжением — крупный план: лицо бабы Лизы, 78-летней Елизаветы Ивановны Минченко, приютившей в своем, меньше других пострадавшем, домике два десятка соседей. «Вот, — показывают на нее, — наш мэр, наш депутат, наше спасение».

230 человек, потерявших (по вине отнюдь не природной стихии) свои очаги, третьи сутки на диком холоде в зловонной жиже мечутся на глазах стотысячного города, и — никакой реакции. Дурной сон?

Поутру связываюсь с администрацией Канска. «Сон — не сон, — отвечают, — но краски не надо сгущать. Воду уже откачивают. Ситуация под контролем». А 19 января телетайп Канского узла связи передает: «Москва. Ельцину. Затоплено полгорода фекальными водами. Меры не принимаются. Надежда на Москву». В тот же день канский депутат краевого законодательного собрания А. Пилягин, встретившись с губернатором, заявляет: «Красноярск был дезинформирован. Последствия аварии умышленно занижались. На самом деле она для города — как Чернобыль для мира».

ЧП неясного масштаба

Провести себя вторично краевая власть не позволила: немедленно командировала в зону бедствия ведущих спецов своего Главного управления по делам ГО и ЧС. Благо, Канск не Таймыр, не Эвенкия, куда для спасения замерзающих приходилось нынче с таким трудом снаряжать спецвертолеты. До Канска по сибирским меркам рукой подать — каких-то 4 — 5 часов хоть поездом, хоть машиной.

Увиденное впечатляло. В результате прорыва обеих ниток коллектора в ночь с 7 на 8 января и повторного — в ночь на 18-е территория общей площадью 269 700 квадратных метров, включая 76 домов, оказалась затопленной фекальными водами, в составе которых — 16 ингредиентов, превышающих предельно допустимые концентрации. В их числе: фурфурол, нефтепродукты, сульфиды, а также токсичные — формальдегид, фенол, метанол. 15 тысяч кубометров попало в приток Енисея — Кан. Кроме того, в пойму реки решено было сбросить и 8400 кубов, откачанных из домов. В безвыходном положении (найденные наконец считанные машины захлебывались) межрайонный комитет по охране окружающей среды вынужден был дать на это «добро». Выставив, правда, условие: до наступления паводка от грязных наледей не должно остаться следа. Тут же установку выдали и на счет 20 тысяч кубометров замороженной отравы. Именно столько предстоит к концу апреля сколоть во дворах, на улицах и вывезти в загородный карьер.

Жалобам тех, кто выбрался из потопа, — на кожный зуд, на воспаление слизистой и дыхательных путей, — отцы города, не желая «сгущать краски», значения не придавали. Перспективу же экологической катастрофы, возможных массовых эпидемий не проигнорируешь. Впрочем, уяснив всю серьезность момента, здесь, похоже, смекнули: не было счастья — несчастье поможет. Раз последствия столь велики, рассудили в Канске, значит, чрезвычайная ситуация уже не местная, а территориальная. И ликвидироваться она, согласно утвержденной правительством классификации ЧС, должна «силами и средствами краевой администрации». Красноярск вроде бы и не спорит. И хоть фонды, отложенные на крайний случай, небывало суровая зима давно выскребла подчистую, губернатор и на сей раз кое-что скорее всего изыщет. Один вопрос возникает, однако: пусть с опозданием, но взваливая-таки ответственность на себя, готова ли краевая власть освободить теперь от нее руководителей города и завода?

Удобство замкнутого круга

То, что комиссию при Канской администрации, наделенную правом определять ущерб пострадавших, назвали независимой, весу ей вряд ли прибавило. Всем ведь понятно: какая к черту у местной власти — с полунищими нахлебниками на бюджетном горбу — может быть независимость от едва ли не единственного здесь стабильно работающего предприятия, да еще такого, как биохим? Подобострастие перед ним столь очевидно, что мэр Канска С. Сазонов даже для видимости виновника аварии не пожурит. Наоборот, всенародно выставляет его жертвой, призывая войти в трудное положение завода, которому ни за пользование коллектором, ни за предоставляемое теплоснабжение никто не платит. Защита укрепляет позицию «жертвы». Отдыхавший в тяжкие для земляков дни где-то на лютых Канарах гендиректор биохимического Л.Петухов по возвращении невозмутим: «Рассчитаются со мной должники, — начну покрывать ущерб. Но — через суд». Пока суд да дело (а процессов намечается — сотни), в Кане много воды утечет. Тем временем можно давить на край: помогайте.

Во что эта помощь должна вылиться — в Канске прикинули. В 10 103 595 рублей. Я не специалист, но основания для сомнений по поводу реальности представленной сметы имею. Я просто взял последние счета, из которых следовало, что на ликвидации якобы круглые сутки трудятся минимум девять машин и полсотни рабочих. И сравнил с тем, что в один из дней видел сам. Несколько зеков под наблюдением конвойного неспешно выкатывали из аварийных двориков ящики на полозьях, груженные черным льдом. Лед сваливали в кучи. К кучам никакие машины, пока было светло, не подъезжали. Когда стало темно, зеков увели.

Герои улиц имени героев

...В Красноярске чествовали 150-летнего Сурикова. Наряженная (даже во фраки) публика спешила узреть живьем его прямого потомка, а также доставленный из Питера оригинал «Взятия снежного городка». Потомок искренне, как и подобает артисту, радовался, что мы постепенно вылезаем из грязи. А в это самое время в 240 верстах на восток вылезали из грязи и безуспешно пытались «взять» мэрию и завод наряженные — кто во что успел — старики и старухи. Полномочные представители частного сектора канского левобережья...

Пять недель спустя мы бродили с фотокором по этому сектору. По улицам, до боли похожим друг на дружку — своим безлюдьем, своими мрачными торосами, самим принципом, по которому некогда их нарекли: Дзержинского, Фрунзе, Бограда, Урицкого, Пионерская, Краснопартизанская, 15 борцов...

Мы стучали в закрытые ставни, и редкие, не умершие от пережитого стресса собаки звали хозяев. Они водили нас, точно сомнамбулы, по своим жилищам, где и теперь продолжают топить отсыревшие печи, спать на невысохших, дурно пахнущих тюфяках, охраняя осколки родного недавнего прошлого.

...В тот день краевой Красный Крест на машинах МЧС доставил в Канск пожертвования от красноярцев. В холле местного кинотеатра «Север», куда сгружали одежду, крупу, мед, чиновного вида дама строго спросила приехавших: «Вы нас совсем за нищих считаете, что ли? Вы полагаете, вот этого добра мы у себя в городе не найдем?».

Фотокор шагнул к ней, еле сдержался: «У дедушки Кабусова с Краснопартизанской козы могут погибнуть. Вы б ему сена нашли. Столько совхозов под боком...».

Дама взглянула с подозрением. Не поняла.

Галина Петровна СТУПНЕВА, пенсионерка: «Независимая комиссия от мэра по всем домам прошла, акты составила по ущербу. Теперь надо справку брать из БТИ, еще бумаги какие-то... Потом — к нотариусу... Денег уйдет! Одна справка — 370 рублей! Малоимущим-то обещают за так дать. А у меня пенсия — 420, да у мужа — 406. Не подходим мы уже под малоимущих... А потом, как велит комиссия, каждый — в суд. Каждый сам — против завода. Что уж там и когда присудят?.. Нам в акт вписали то, что осталось от мебели. Какой-то износ насчитали еще. Так ту мебель муж сам делал и мне на свадьбу дарил. Копейки... А холодильник — вот он лежит со сломанной дверкой — нельзя, оказывается, в акт вставлять. Бытовые приборы, сказали, неси, бабка, в мастерскую. Напишут, что ремонту не подлежит, рассмотрим».

Владимир Павлович СУХОТИН, безработный: «Все потонули, а мы еще и сгорели. Проводка намокла. Замкнуло. И все. Ни телевизора, ни морозилки, ни буфета. Угли... Сын армию отслужил. Свадьба вот-вот... Теперь с будущей невесткой да матерью нашей — у знакомых. А я на пепелище. Дышать нечем, а уйти, бросить — не могу. Да и куда? Соседи — у самих ни кола ни двора — приходят, жалеют. Сидим, думаем, как по весне сызнова жизнь начинать. Начальство — спасибо ему за правду — так и сказало: «Дом, вещи — все наживное. Судись, конечно, но надежд не питай. За свой счет придется восстанавливаться, за свой счет...».

Николай Петрович КАБУСОВ, пенсионер: «Кто хоть мешок картошки успел из погреба вытащить, а у нас все пятнадцать кулей да соленья так и пропали. Сами еле выплыли вслед за мышами. Она, канализация-то, вон докудова поднималась. Считай, на полметра. В комнате! А в хлеву-то скотину я на самый потолок загонял. Свинья почти что околела в воде. Пришлось зарезать. Козы остались одни. Чем кормить? Комбикорм, сено — отравленные. Мне уже 80 скоро, мы со старухой привычные, пробьемся, а у коз по весне козлята должны появиться. Козляток спасти бы!..».

Когда верстался номер

«Госстраховские» структуры решились наконец выплатить тем, чьи дома страховались в обязательном порядке, по 1,5 — 3 тысячи рублей. Этого хватит как раз на справки да бутылку с огурцом. Но люди благодарят, многие плачут. Тем временем гендиректор АОЗТ «Канский биохимический завод», он же президент городской федерации биатлона, Л.Петухов готовится принять гостей очередного этапа Кубка России. Дело полезное — денег не жаль. Леонид Егорович уже распорядился — дешевые койки в гостинице заменить, чтоб «не позориться». Официальный фуршет, напротив, велел поскромнее устроить: губернатор приедет, а он терпеть не может роскошных пьянок за казенный счет. Впрочем, тем, кто очень даже может это терпеть, Петухов, говорят, пообещал попозже в своей резиденции неофициальный стол накрыть.

...А дедушка Кабусов слег. Переживает очень: с сеном ему так и не помогли. Голодных коз с неродившимися козлятами пришлось зарезать.

Фото Александра Преображенского