БРУКЛИНСКАЯ ЛЮБОВЬ
Непридуманные истории
Эта история была рассказана мне за чашкой кофе (после курицы с мексиканской сладкой картошкой, тыквенной каши, пудинга и неизменных бананов) русской художницей, живущей в самом гигантском районе Нью-Йорка — Бруклине. Недалеко от Брайтон-бич, но и не совсем близко. К сожалению. Потому что Брайтон — это океан, чайки, громадные волны и, конечно, «боардвок» — что-то вроде одесского Морского бульвара.
Художница, уже немолодая женщина, хотя мы называли друг друга по имени, приехала сюда 17 лет назад из Киева. Это сейчас у Люси неплохая квартира и она может заниматься своим любимым делом, живописью. А раньше (да и сейчас иногда) нет-нет да и посидишь целый день с мольбертом и карандашом в Центральном парке. Глядишь, двадцать «баксов» заработаешь, если туристов много. Художников-конкурентов тоже хоть отбавляй. Парковые заработки кончались — шла рабочей на цементный завод. Жила Люська тогда не в четырехкомнатной квартире, а в подвале, который ее приятели, делившие с ней этот ангар в сотню квадратных метров, называли гордо студией.
Тогда-то и случилось это. Первая зима в Нью-Йорке для всей компании оказалась несладкой. Четверо парней, примерно ее возраста, кто откуда, и она сама сидели уже два месяца без работы. Наголодались изрядно. Хорошо хоть подвал отапливался, не замерзали. Надо сказать, ребята оказались что надо! Соорудили для единственной леди крохотную комнатушку из кусков фанеры и даже повесили там роскошную, чуть ли не антикварную, люстру, выброшенную одним жильцом с третьего этажа. Поссорился с женой, наверное. А они люстру склеили — и как новенькая.
В «холле» спали мужчины. Там стоял посередине цветной телевизор «Хитачи» и видак времен русско-японской войны: кассеты загружались в него сверху, как в трюм. Видак долго и смачно чавкал кассетой, но фильмы показывал классно. Правда, английского языка еще толком никто не знал, поэтому врубали на полную громкость. Странное дело, но так было понятней.
И вот однажды, каким-то особенно голодным вечером, сидели мужчины вокруг орущего во всю глотку телевизора, и тут открывается дверь и входит она, Люська. Да только не одна, а с кавалером. Мужик — тоска! (Это Люська так рассказывает.) Ребята — в отпаде.
Оказалось, американец. То есть самый что ни на есть Ирландец. Пальто, костюм, ботинки — все с Пятой авеню. Миллионер. Своя фирма, своя вилла, своя яхта... Глядит он на ребят, улыбается, а в руках у него во-от такой букет роз!
От этих роз у ребят глаза остекленели. Не от зависти, конечно. На черта им его розы! Пиццы бы кусок да по банке пива. Уж не знаю, как он это почувствовал, но в следующий раз, войдя в подвал, поманил пальцем всех наружу. Рядом с подъездом стоял его «Шеви», забитый по крышу ящиками со съестным.
И началась у них не жизнь, а малина. Американец влюбился в Люську, что называется, по уши. Каких только презентов он ей не дарил! Катал ее по Америке, возил на курорты во Флориду, в Калифорнию. Но и ребят не забывал. Нет-нет да и закинет в их ангар ящик салями или «скотч виски». Где Люська нашла такого кавалера, она никому не сказала. «Срисовала» на этюдах.
И жили бы они припеваючи, если бы не узнала про «подпольный» роман... жена. Да-а! К сожалению, ирландец был женат, а вера у них такая, у ирландцев, что о разводе и думать нечего. Стал он появляться все реже, а потом и вовсе исчез.
Но до сих пор вся Люськина «команда» вспоминает его добрым словом. Потихоньку все встали на ноги, пообустроились, обзавелись жильем. Сами теперь покупают себе шляпы и плащи в дорогих магазинах и возят девочек в Калифорнию. И вспоминают иногда ее, Люськину, бруклинскую любовь, что помогла им выжить в их первую нью-йоркскую зиму.
Геннадий ДОНОВСКИЙФото М. Штейнбока