Письма в «Огонек»

КОГО ЖДЕТ СУДЬБА МАМОНТОВ?

Письма в «Огонек»

Какие неожиданные встречи дарит нам порой жизнь! После некоего нового знакомства вдруг как начнешь переоценивать все свои былые ценности, да в такие дебри залезешь, что и не выбраться в одиночку. Вот так невинно побеседуешь за праздничным столом с новым знакомым — и уходишь из гостей весь нагруженный странными мыслями и спорными суждениями, в лифте, как дурак, продолжаешь отстаивать свою точку зрения, обращая пламенный взор на уставшую от твоего дискуссионного пыла семью... И в машине остановиться не можешь до тех пор, пока ведущий автомобиль супруг не процедит сквозь зубы:

— Ты лучше свой раж для статьи прибереги! Но, умоляю, пожалей мои нервы, я устал, я не пил между прочим весь вечер, дабы вести машину, но, елки-палки, мы сейчас точно куда-нибудь врежемся, если ты еще раз дернешь меня за рукав!

«Какая идея!» — подумала я. На самом деле, мой сосед по столу, с которым я сцепилась с самого начала вечера и до упора, подарил мне интересную тему не только для размышления, но и для обсуждения ее с читателями. Я просто перескажу вам (с сокращениями, разумеется, оставив лишь суть) наш разговор-дискуссию, а вы примите в ней участие, продолжив спор.

Итак, мой собеседник Илья, в прошлом способный программист, ныне — мастер на процветающем автосервисе для богатых дядей. Что в этом человеке сразу показалось мне интересным: с одной стороны — по некоторым манерам и речи видно полученное лет пятнадцать назад высшее образование и происхождение из «интеллигентов», с другой — по тем же признакам заметно его тесное общение с совсем другими людьми, «старыми» работниками сервиса и «новыми русскими» хозяевами жизни. Словечки и выражения, типа «базара нет» и «не гони пургу», прилипчивы, но, как выяснилось, весьма пикантно выглядят на фоне речи человека, говорящего «видишь ли», «не затруднит ли тебя» и т. д.

Первая мысль об Илье была: предатель. Предатель интересов с трудом рождающегося среднего класса, худенькой интеллигентской прослойки, к которой в недалеком прошлом он принадлежал. Охарактеризовав таким образом соседа слева, я надменно вскинула подбородок и решила его игнорировать — о чем говорить с тем, кто продался бритоголовым пальцовщикам? Но Илья сам вызвал меня на разговор, заинтересовавшись моей журналистской деятельностью. А вот теперь я предлагаю вашему вниманию суть случившейся дискуссии.

— ...Если тебя не устраивают деньги, которые ты зарабатываешь, зачем ты занимаешься этим делом? — недоумевал Илья.

— Странно, что такие вещи еще надо объяснять! — возмутилась я. — Это мое дело, моя профессия, то, что я умею и люблю.

— Но ты должна понимать, что, коли платят тебе немного, значит, и дело твое на фиг не нужно.

— Разве нужность измеряется деньгами?

— А чем же еще? — Илья посмотрел на меня как на полную идиотку. — Знаешь, я ведь очень неплохой программист. Но ушел туда, где мне платят достаточно, чтобы я спокойно мог прокормить и себя, и свою семью — у меня, между прочим, двое детей!

— Разве ХОРОШИЙ программист сегодня не может прилично заработать? — поддела я его.

— Смотря что называть приличным заработком. Если денег в принципе хватает, но они проживаются все без остатка, исключительно на жратву, и при этом жене не достает баксов на выходное платье, а детям я не могу купить модные игрушки, если мы не можем позволить себе летом на пару недель выехать семьей к морю, что необходимо моим не самым могучим в смысле здоровья ребятам, — это, по-твоему, называется зарабатывать прилично? И я, по-твоему, не полное чмо в таком случае? Мне предлагались эти самые «приличные» доллары на компьютерных фирмах... Они, козлы, думали, что осчастливят меня своими семью сотнями «зеленых», ведь инженеры бегают, как мальчики, в поисках хоть какой-нибудь работенки и согласны уже на все. Не на того напали! Я потратил два месяца, классно научился ремонтировать импортные тачки и вот теперь имею по-настоящему приличную, даже хорошую зарплату.

— Что-то я не ловлю твою главную мысль...

— Она проста: раз мне как программисту (заметь — хорошему) не предлагали достойных денег, значит, эта профессия не нужна на сегодняшний день, не востребована, и не фига страдать ерундой и носиться со своими дипломом и знаниями, как с христовым яичком, вопя: я такой тала-а-антливый, у меня такое образова-а-ание! Не нужен ты в этом качестве — смени качество! Выучись тому, что сегодня необходимо, то есть за что платят!

— Все — в автосервис? Там места для всех не хватит. Машины некуда будет ставить из-за большого количества работников.

— Почему именно в автосервис? Чего ты из меня дурака делаешь? Вот, например, ты...

— Так-так, очень интересно!

— Ты могла бы писать рекламные тексты для каких-нибудь богатых контор. Я слышал, за это хорошо платят...

— Там громадная конкуренция. Все места уже заняты.

— Ах, вот как... Тогда, дорогуша, меняй профессию.

— А если не хочу? — возмутилась я.

— Ну, не меняй... Но тогда и не жалуйся на маленькую зарплату, на отсутствие денег и прочие материальные трудности. Ты, прости за резкость, не нужна, вернее твоя работа не нужна, тем не менее ты не желаешь с этим считаться и делаешь то, что тебе нравится. Ну так и работай себе в удовольствие, а не ради зарплаты. Флаг тебе в руки.

Надо сказать, что эти слова Ильи на время выбили меня из колеи и заставили молча страдать, переваривая обиду и глотая слезы. Но я быстро взяла себя в руки и вновь перешла в наступление:

— Этак, по-твоему, получается, что школы, где учатся наши дети, должны опустеть, а учителя уйти, например, в бухгалтеры...

— Все приличные учителя уже давно в частных школах и гимназиях, — отпарировал Илья. — Сильно платных, разумеется. То, что осталось в обычных, — как раз для вас, болезных, для тех, кто не может заплатить за хорошее образование своих детей, поскольку сами в этой жизни — нолики без палочки.

С трудом сдерживая ярость, я продолжила:

— А, значит, всем врачам поликлиник и больниц надо бы давно уволиться к чертовой бабушке и заняться «делом» — ведь и они гроши получают.

— Несомненно! — огорошил меня Илья.

— Ты в уме? — я уже почти кричала. — Как же жить без медицины? У тебя двое детей — что ты будешь делать, если, не дай бог, они заболеют?

Илья засмеялся, довольный, и, с наслаждением потерев ладошки, ответствовал:

— А я, милая моя, зарабатываю столько, что могу позволить себе лечить своих детей у квалифицированных, я подчеркиваю — квалифицированных специалистов, работающих в коммерческих лечебных учреждениях. Куда, между прочим, давно перешли все мало-мальски ценные доктора! А в твоих «полуклиниках» и больницах остались бездари и недоучки, которые вполне стоят нищенской зарплаты. И лечатся у них такие же «мастера» своего дела. Что я, не знаю, что у медиков творится? Да у меня жена в этом чертовом медицинском НИИ торчит, с колбами играется!

— Что значит — играется? Она занимается научной работой?

— Хоть горшком назови. Да, в принципе ее работа — это какие-то вакцины.

— Ничего себе — «какие-то»! Это же прививки, спасение от страшных болезней!

— Ей не платят по полгода — значит, это никому не нужно. Я ей тысячу раз говорил: бросай эту бодягу, займись частной практикой, хоть деньги заработаешь. Не хочешь — лучше дома сиди, пироги пеки. Но ведь так работать — себя не уважать!

— Ты страшные вещи говоришь, — ужаснулась я. — Вот уйдет твоя жена и все остальные вместе с нею, и не будет никто заниматься вакцинами... А как же мы спасемся в случае болезней, эпидемий?

— Я и моя семья — спасемся! — заверил меня Илья. — Заграница нам поможет. Там-то все это дело функционирует, там за это платят. Значит, я куплю своим близким импортные вакцины и лекарства, очень дорогие, но мне доступные.

— А как же я? — грустно спросила я. — А что же делать таким, как я?

Илья пожал плечами:

— Или делай то, за что платят, или, извини, помирай. Сама виновата.

И снова я была некоторое время «на лопатках». Мне нечего было ответить Илье — его логика казалась железной. Потом меня осенило:

— А милиция? Охрана порядка? Им ты тоже предложил бы разойтись по домам? У них ведь, я слышала, очень грустные зарплаты!

— Твоя милиция тебя бережет? — насмешливо спросил Илья. — Ты ей веришь, как родной? Лично я нашу доблестную ментуру опасаюсь больше, чем бандитов. ТАКАЯ милиция вполне заслуживает ТАКОЙ зарплаты.

— Слушай, где голова, где хвост? — удивилась я. — Может, здесь-то и кроется ошибка в твоем рассуждении? Причина плохой работы — в низкой зарплате, а не наоборот! Вот стали бы людям платить достойно, глядишь, все и наладилось бы...

— А я не член правительства и не гуманитарный «кухонный интеллигент», чтобы рассуждать глобально, — лениво произнес Илья. — Я не думаю о том, кто виноват и что делать. Я просто живу и в своей жизни исхожу из данности. Сегодняшняя данность — занимайся тем, что востребовано, за что платят. В противном случае — нечего жалиться на жизнь и орать на митингах.

— Я и не ору, — тихонько сказала я. — Но в твоих рассуждениях есть нечто нехорошее, чего я сейчас сразу схватить не могу, но чувствую. С такой логикой мы придем к чему-то ужасному...

— С моей логикой мы придем, наконец, к высокому профессионализму нужных для процветания страны специалистов... — назидательно произнес Илья. — Тьфу, все-таки начал болтать, как кандидат в депутаты! Ну ладно, мысль свою закончу: так вот, когда все и каждый станет профессионально заниматься тем, что востребовано и за что ПЛАТЯТ ДЕНЬГИ, — это он произнес громко и почти по слогам, глядя мне прямо в глаза, словом, объясняя, как последней дуре, — вот тогда мы превратимся в нормально развивающуюся страну. Господи, неужели это не очевидно? — от отчаяния пробить мою непроходимость он даже всплеснул руками.

...Уже потом, в лифте и машине, мучая супруга и несовершеннолетнюю дочь, я говорила о людях искусства, художниках и поэтах, писателях и музыкантах, артистах и скульпторах... Их труд сегодня обесценен, как никогда и нигде. Лишь единицы смогли выбиться и найти каких-то спонсоров, чтобы творить, а не чинить иномарки. А как же одна моя знакомая художница-учительница, занимающаяся с детьми рисованием (кстати, после ее школы уже трое ребятишек поступили в художественное училище) и стесняющаяся брать с родителей деньги? Мамаши и папаши, пребывая в полном восторге от успехов своих детей, буквально силком каждый месяц впихивают ей по пятнадцать тысяч, а она смущается. Идиотка? Видимо, да, ведь нормальной квартиры у нее до сих пор нет. Так пусть вымрет, как мамонт, раз не хочет рисовать рекламу? А если и вправду вымрет? А если вымрут все те, кто сегодня невостребован и кому НЕ ПЛАТЯТ ДЕНЕГ, что будет? Торжество профессионализма? Или что-то другое?

У меня нет ответа.

Фото Г. Копосова