Что мы читаем...
Евгений РЕЙН — поэт:
— Нынешняя зима довольно бесплодно прошла для меня, я болел, зато каждый день читал. Я прочел едва ли не все основные книги русской литературы: письма Пушкина, дневники Толстого, «Анну Каренину», «Дневник писателя», Достоевского, всего Чехова. А из новых книг на меня произвели впечатление книга-эссе Сюзан Зонтаг и роман Аготы Кристоф «Толстая тетрадь» — просто великолепное произведение. Как всегда, читаю много стихов. Из того, что публикуется в наших журналах, очень понравилась подборка Инны Лиснянской в «Новом мире». Мое ежедневное чтение — это Баратынский, Вяземский, Пушкин, Державин. Сегодня мне дали книгу Бродского «Труды и дни», и хотя я сам там напечатан, буду ее перечитывать.
Петр ВАЙЛЬ — литератор, ведущий на радио «Свобода»:
— В силу специфики своих занятий я читаю то, с чем в настоящее время вожусь. А вожусь я с книжкой, которая будет называться «Гений места». Это книга о разных городах мира, каждый из которых сопряжен с той или иной культурной фигурой. Это может быть композитор — как Вагнер с Мюнхеном, либо художник — как Ривера с Мехико, либо киношник — как Феллини с Римини или Чарли Чаплин с Лос-Анджелесом, но, конечно же, преобладают писатели. Все-таки я из литературоцентристской страны — из России, хотя и пытаюсь все время от этой литературоцентричности отойти. И соответственно читаю про тот город и про ту культурную фигуру, о которой сочиняю. В данный момент речь идет о Нью-Орлеане с Теннесси Уильямсом и Нью-Йорке с О. Генри. Последний выбор был самым сложным. Нью-Йорк я знаю лучше, чем любой другой город мира, я прожил там 18 лет, исходил его вдоль и поперек, и для меня было несомненно, что репрезентант Нью-Йорка именно О. Генри. Нью-Йорк по отношению к другим городам это как Шекспир по отношению к другим писателям. А О. Генри показал все величие и ничтожество человека в антураже этого грандиозного города. Англоязычные переводы у нас в большинстве своем совершенно чудовищны, приходится все читать в оригинале.
Что касается «промежуточного чтения» для отдохновения, то это «Русские заветные сказки» Афанасьева с приложением соответствующих пословиц, поговорок и соответствующих комментариев — издание блистательное, чтение захватывающее. Книга вышла в той же серии, что и поэзия Баркова и русский эротический фольклор со всякой ненормативной лексикой. Афанасьевские «Заветные сказки» при советской власти, естественно, не издавались, а их действительно надо прочитать каждому, кого интересует самосознание русского человека, его судьба и история. Все рамки наших представлений о русском народе раздвигаются невероятно.
Дарья МИТИНА — депутат Государственной думы от фракции КПРФ:
— Во-первых, я читаю все, что касается Наполеона. Как это началось с детства, когда я прочитала книгу Тарле, так и продолжается до сих пор. Правда, последнюю изданную у нас биографию Наполеона Эмиля Людвига я, хотя и купила, еще не успела открыть. Почему-то самые поверхностные книги о Наполеоне бывают у французов, потом идут американцы. Вообще я неожиданно пристрастилась к мемуарной литературе. Наконец-то прочитала мемуары Черчилля. Несмотря на то, что это великолепная книга и у него очень тонкий анализ, его взгляд на Россию и русских страдает тем же, чем страдают взгляды любого иностранца — неадекватностью. Сейчас дочитываю книгу мемуаров кардинала де Реца. Это в основном психологические портреты его современников, включая обоих знаменитых кардиналов — Ришелье и Мазарини. Очень интересны парламентские дебаты тех времен, мимо чего я, конечно, не могла пройти, да и вообще XVII век — это моя любовь. На развлекательную литературу времени у меня совершенно не остается. Художественную я больше почему-то перечитываю. Недавно перечитала «Ярмарку тщеславия» Теккерея и взялась за «Соборян» Лескова. В школьном возрасте все мои попытки прочесть его заканчивались ничем на первых двадцати страницах, а тут вдруг пошло достаточно весело. Ну и, конечно, очень много времени уходит на чтение прессы. Из газет люблю «Независимую», из оппозиционных «Правду-5», в которой и сама часто публикуюсь, а вот «Советская Россия» стала сейчас очень скучной.
Ирина ЕФИМОВИЧ-ПЬЕЦУХ — директор галереи «Сегодня»:
— Массу литературы я прочитываю в деревне, когда мы живем там полгода, а в Москве, поскольку у меня галерея и мне приходится бегать, и как говорит мой муж, Вячеслав Пьецух, «устраивать чужое счастье», — времени хватает только на периодику. Поскольку люди мы немолодые, то читаешь или друзей, или перечитываешь классику. Из первых запомнились произведения Николая Шмелева и замечательные заметочки Анатолия Приставкина — «Праздник в чужом городе». Очень понравились воспоминания Эммы Герштейн «Надежда Яковлевна» и Людмила Петрушевская «Маленькая Грозная» во втором номере «Знамени» за этот год. Давид Самойлов там же, которого я просто обожаю. Читаю, конечно, мужа, я абсолютный патриот его творчества, что, наверное, не оригинально. Последнее, что я прочитала, это то, что он написал для «Московских новостей» — четыре цикла (по временам года) «Деревенских дневников».
Вячеслав ПЬЕЦУХ — писатель:
— В последнее время взял моду читать несколько книг одновременно, перескакивая с одной на другую. В данном случае это две молодогвардейские серии ЖЗЛ — жизнеописание Исаака Ньютона и переводная биография Эдгара По. Книги 1987 года, хотя купил я их буквально неделю назад. На складе они, что ли, там лежали? А из того, что вышло только что, — переписка и дневники Франца Кафки.
Книги недели
ЖЕНЩИНА СТАЛИНСКОГО РЕЙХА
ТАТЬЯНА ОКУНЕВСКАЯ «ТАТЬЯНИН ДЕНЬ». М.: «ВАГРИУС», 1998 Г., 448 С. («МОЙ XX ВЕК»)
«Борис не дал сказать ни слова, бросился обнимать, целовать, хотел лечь в постель одетым, в сапогах, когда он их снял, в комнате стало удушливо от запаха, а потом из его горла вырвался мат... Как я не умерла от невероятности происходящего и стыда!»
Это — описание первой близости актрисы Татьяны Окуневской с ее будущим мужем, знаменитым сталинским писателем и журналистом «Правды» Борисом Горбатовым. Что мы знаем об отношениях мужчин и женщин сталинской эпохи? Воспоминания кинозвезды и эталона красоты того времени многое добавляют в наше знание.
То вознесенная в «высший кремлевский свет» партийцев, чекистов, хорошеньких актрис и приближенных писателей, то низвергнутая в пропасть тюрем и лагерей, Т. Окуневская строит свои мемуары как череду эпизодов, что — вроде «перестроечного кино» о блеске и нищете сталинизма. Наверное, подобную жизнь и нельзя пересказать подряд.
Вот папа, как она потом сама узнает на Лубянке — бывший жандармский офицер, рассказывает девочке о гнусности советской власти и одновременно боится доноса соседей по коммуналке. Вот гнусные приставания влюбленных в нее мужчин, начиная с самого нежного возраста. Но до поры до времени спасает то «дядя Бухарин», то тот же папа. Время, когда они сгинули в репрессиях, случайно совпадает с выходом первых фильмов Окуневской, приглашением ее в театры, известностью и славой. Вместе со своим новым мужем, писателем Б. Горбатовым, она ведет обеспеченную жизнь советской номенклатуры и одновременно пытается узнать на Лубянке о судьбе папы, двоюродного брата, друзей. Все перемешано: съемки и грязные приставания режиссеров, Дом творчества в Переделкино с грязноватым и несимпатичным Костей Симоновым, периодически пытающимся ее соблазнить, мужний «Мерседес» и дача в Серебряном Бору, аресты близких, влюбленности, когда нельзя устоять перед мужским безумием...
Во время войны Т. Окуневская поет в фильме «Ночь над Белградом» гимн партизан, который тут же начинает распевать вся страна. Сразу же после войны она едет на заграничные гастроли, где пользуется бешеным успехом. Ей дарят женский браунинг, ранее принадлежавший Еве Браун, в нее влюблены послы и генералы, маршал Тито предлагает ей руку и сердце, но Тито далеко, и более удачливым оказывается югославский посол в Москве, Лаврентий Берия «готовит» ее для самого Сталина, но пару раз пользуется ею и сам. У нее своя машина, кремлевский распределитель, она дружит с молодым сотрудником индийского посольства, у нее дача в Переделкино, пропуск на празднование Пасхи в патриарший собор... Все обрывается враз. После ареста Зои Федоровой и Руслановой берут и Окуневскую — «за связь с иностранцами».
Вторая серия этого «фильма-жизни» — тюрьма, лагеря, новые знакомые, попытка выжить. Ее допрашивает сам министр Абакумов, некогда ею отвергнутый. Здесь все смешано не меньше, чем на воле: в соседней камере жена Молотова Жемчужникова; жена артиста Чиркова — тюремная «наседка-провокаторша»; труд на лесоповале чередуется с триумфами в лагерной самодеятельности, приставания чекистов с влюбленностями в товарищей по несчастью. Окуневская и в неволе не изменяет самой себе, оставаясь в первую очередь Женщиной. Только через год после смерти Сталина ее привозят на Лубянку для пересмотра дела и освобождают. Сорокалетняя актриса выходит на свободу и видит совершенно иную жизнь, чем была шесть лет назад, когда ее посадили. «Большой сталинский стиль», эталоном которого она сама была, исчез без следа. На улицах грязь, пьянство, мат, какой-то полулагерный жаргон, в луже лежит пьяный человек интеллигентного вида, а все его обходят и куда-то бегут. Прежней жизни нет и в помине, и не понятно, какой будет новая.
Кино закончено. Следующие пятьдесят лет жизни в него не вошли. Трогательна «перестроечная» ругань авторов советской власти, лживой, некультурной, двуличной... блестящей. Прекрасная женщина так и не поняла, что именно и, главное, ради чего творили с ней все эти мужчины. Да они и сами не понимали.
* * *
АННИ ЭРНО «ОБЫКНОВЕННАЯ СТРАСТЬ». ПОВЕСТИ. М.: «КСТАТИ», 1998 Г., 208 С.
Книги имеют свою судьбу, и судьба быть прочитанной в транспорте — не худшая из них. Изящная книжечка с рисунками Матисса — первый перевод на русский язык современной французской писательницы, настолько известной у себя на родине, что издатели рискнули поставить на обложке знак: «бестселлер». Одна из повестей — о любви, даже о страсти стареющей женщины к женатому мужчине, к тому же еще и русскому. Иногда, впрочем, читателю кажется, что она так безумно любит из-за наслаждения самими своими чувствами к нему. Как говорят девушки: «Я его люблю, чтобы было о чем рассказать подруге». А здесь — чтобы было о чем написать в книге. Другая повесть — воспоминание о детстве: 1952 год, частный католический пансион, болезненное ощущение себя и родителей провинциалами, желание повзрослеть. Между прочим, «их» 1952 год очень похож на «наш»: та же коммунальная теснота, раздельное обучение девочек, истовая вера неважно во что, а главное, чувства и взгляды на жизнь 12-летней прилежной ученицы. Обыкновенная женская исповедальность. К слову, когда издательница показала книжку русским феминисткам, те буквально взвились на дыбы: «Женщина хочет мужчину? Какой позор!»
Рубрику ведет Игорь СЕМИЦВЕТОВК 175-летию со дня рождения Александра Николаевича Островского
в его имении надеются починить крышу
«На бойком месте»
Островского щелыковцы в шутку называют «кормильцем». Но это правда: только благодаря тому, что 150 лет назад, в 1848 году отец великого драматурга, оставив службу, купил себе — в числе прочих имений — сельцо Щелыково, сегодня сотрудники музея-заповедника регулярно получают свою маленькую зарплату и жизнь вокруг еще теплится. А большинства деревень, что стояли среди заволжских лесов еще тридцать лет назад, больше нет.
В последней трети XVIII века Щелыково было частью большого имения предводителя костромского дворянства генерал-майора Федора Кутузова. При нем построили сохранившуюся сегодня церковь в Николо-Бережках — двухэтажное каменное здание, завораживающее городской классической стройностью среди диких лесов и полей. Рядом кладбище, на котором удивляет количество могил погибших по пьяному делу молодых парней. Подле церкви похоронен и сам Островский: он умер солнечным июньским днем за работой в своем кабинете...
При Кутузовых усадьба была другой — недавно найдены остатки фундамента большого барского дома и регулярного французского парка с гротами. Но еще в царствование матушки Екатерины дом сгорел, и на горке поставили другой, временный, который без перестроек и дожил до наших дней — таких, почти не тронутых временем и людьми деревянных домов восемнадцатого века в России почти не осталось... В этом уютном и маленьком особнячке — семь комнат внизу да детские наверху — жило большое семейство Островских, приезжавших сюда каждое лето по окончании театрального сезона.
Островский любил гостей: бывали в Щелыкове именитые писатели и актеры из Москвы, но и безвестные провинциальные комедианты заходили — в буквальном смысле — пешком из Кинешмы. Александр Николаевич сбегал от шума работать в парк — там, в двухэтажной беседке, он и писал пьесы, переводы, статьи, зарабатывая деньги. Гости и домочадцы ездили на телегах в лес: пока господа пили чай из самовара, дворня набивала кадушки грибами. Рыбу ловили: господа спортивно, на удочку, крестьяне — бреднем. Деликатесы на именины — копченый окорок например — заказывали у Елисеева, а домашние разносолы ели в будни. По вечерам сидели на террасе или в маленькой гостиной, пели романсы, музицировали. Пили много, и жена Марья Васильевна, дама с тяжелым характером, была этим очень недовольна — до скандалов. Хозяйство велось вяло — дачники, одним словом.
Отец Александра Николаевича выкупил Щелыково из Опекунского совета: оно было заложено наследниками Кутузовых. Хозяин он оказался хороший, и при нем имение в сто десять душ приносило доход. После его смерти вдове — мачехе драматурга — управляться с поместьем стало тяжело, а отмена крепостного права разорила ее окончательно. Поэтому она с радостью продала Щелыково своим пасынкам — Александру и его брату Михаилу.
С тех пор Щелыково уже никогда не было доходным — на него тратили и скудные театральные гонорары Александра, и более щедрое чиновничье жалование бездетного Михаила. После смерти обоих братьев и вдовы имение перешло к детям Островского, а уж от них — к советской власти, при которой в доме был устроен приют для беспризорников.
В 1928 году актеры Малого театра, пользуясь своим привилегированным положением, отстояли Щелыково — в имении было решено устроить музей, а заодно и базу для собственного отдыха.
«Бедность не порок»
Всероссийское театральное общество, которое с 1953 года содержало музей и Дом творчества, было организацией богатой: еще ленинским декретом фабрики ВТО — основные производители театрального грима и косметики в СССР — были освобождены от уплаты налогов. В Щелыкове из небольшой базы отдыха с подсобным хозяйством постепенно вырос сытный и солидный советский дом творчества, продукты для которого привозили из Москвы — в голодные ивановско-костромские края. Построили новые корпуса с горячей водой, клуб и столовую. Требовались рабочие руки: официантки, горничные, водопроводчики, электрики, население вокруг комплекса росло... Летом приезжали актеры, зимой — «шахтеры», то есть те несчастные из разных концов страны, кому профсоюз оплачивал только зимний отпуск. Многие считали, что едут в подмосковное Щелково, а попав в глухие и дремучие костромские леса, где всех развлечений — в музей сходить, да коньяку в номере выпить, — кручинились. Да уж не выберешься.
Теперешний директор музея Галина Орлова приехала в Щелыково после Костромского пединститута больше пятнадцати лет назад. Орлова — начальник строгий, все 65 сотрудников, включая пожарных и парковых рабочих, у нее при деле. Хотя сотрудники эти — в основном женщины — и так вызывают слезы умиления. Все что от них зависит, они делают очень тщательно: фонды в порядке, доклады пишут, лекции читают, над каждой рамкой или стеклом дрожат, в музеях стерильная чистота, летом цветы каждый день свежие, зимой под каждой течью — тазик. Они бы и дыры в крыше заделали, но нельзя самим — музей федерального значения и все ремонты должны проводить специалисты по реставрации, а на это денег нет. Вот траву в парке они косят сами во главе с директором. В прошлом году осенью в Щелыкове пару месяцев не было электричества: отключили за неуплату, но музейные все равно ходили на службу в светлое время дня. А ночные сторожа в холодные ноябрьские ночи разжигали в отдалении от мемориального дома костры, накаляли на них камни и в ведрах носили в нетопленую сторожку, грелись вокруг них вместо отключенного электрокамина — но постов своих не оставили.
Дом отдыха, который теперь отделен от музея, оживает только летом. Его последний директор Хусей Степанов из Заволжска, как говорят, «кооператор». Дом отдыха для него — бизнес новый, но он крутится. Проблема в том, что все хозяйство — собственность Союза театральных деятелей, у которого денег на содержание и ремонт уже, в общем, нет, но расставаться даже с убыточным имуществом никто, конечно, не хочет. Печальный опыт акционирования общественной собственности сегодня отпугивает и опытных руководителей, но на какие деньги ремонтировать кровати и балконы, менять обветшавшие занавески — неизвестно. Поэтому Хусей перебивается по-малому: есть лесопилка, а значит, стройматериалы, можно отвезти их в тюрьму, там заключенные изготовят новые тумбочки... А в столовой Дома отдыха вместо чайных подают столовые ложки, наскоро отмыв их из-под супа.
Но летом все равно народу много: любители Щелыкова готовы снимать что угодно, хоть курятник. Но сдают жилье местные неохотно — хлопотно. Многие москвичи давно купили дома в окрестностях и теперь активно строят дачи — красивые, добротные, с удобствами.
Местные жители строятся мало. Щелыковцы всегда стремились получить квартиру в так называемых рабочих домах — кирпичных двухэтажных строениях, где при советской власти были газ, центральное отопление и летом горячая вода — зимой воду грели только для Дома отдыха, топлива не хватало. Теперь жильцы от магистрального газа отказались — дорого. Кто готовит на плитке, кто поставил газовый баллон. Но из квартир возвращаться в избы охотников мало — несмотря на холод зимой и на убывающие удобства — теплый казенный сортир и водопровод все-таки привлекают больше, чем русская печь да колодец. Денег-то в Щелыкове почти нет — кроме музея и дома отдыха, работать негде. Был колхоз, да осталось там теперь человека три — разошлись, когда наступили новые времена.
«Волки и овцы»
Богатства в районе никогда не было. Но все-таки, вспоминают местные жители, стадо держали, поля засевали, дети в школу собирались. Теперь Марково — бывшая центральная усадьба местного колхоза — постепенно вымирает.
Фермер из Маркова Ольга Шеханова — страстная любительница лошадей, знает о них все, они с мужем хотели держать конюшню, начали... Надеялись на туристов, на Дом отдыха, думали, будут приезжать кататься. Сейчас осталось две лошади: катают отдыхающих в сезон, но много этим не заработаешь. А кормить лошадей? Упряжь покупать? Каждая уздечка денег стоит. С земли налог платить — небольшой, но деньгами. Расходов много, доходов никаких, одни убытки. И работать готовы, и молочную ферму завести, и мясную, но продавать продукты некому — опять же Дом отдыха мог бы брать, но ведь он большую часть года стоит пустой.
Еще один фермер есть в Щелыкове — Николай Тугарин. Изобретательный и талантливый, из тех, что на все руки — и трактор собрать, и телевизор починить, и электричество наладить, и стихи написать. Тоже взял землю. Посадил картошку. Первый год урожай в город продал, в Москву, тогда еще голода боялись, и ее закупил научно-исследовательский институт. Потом уже такого не было. Началась конкуренция. Себестоимость высокая, цена низкая. Тугарин держится пока. Гусей выращивает, баранов. Все отдыхающие — как какой праздник и есть повод отметить — к Коле, за барашком, гусем. Коля летом уже не ходит, как прежде, по гостям и не читает стихов — черный и худой, возит сено.
Самые богатые люди в Щелыкове, по мнению местных жителей, — Моисеенки. Относятся к ним по-разному: одни уважают за трудолюбие и сметливость, другие не любят, обвиняют, скажем так, в нечестности. Валерий — бывший председатель колхоза. Когда решали судьбу колхоза, предлагал не разбегаться. Сейчас работает в районе, начальник управления сельского хозяйства, ездит ежедневно в район на работу на казенной «Волге». Жена его, Ирина, тоже служит — главным бухгалтером в Доме отдыха. У них не ферма, а подсобное хозяйство. Но земля тоже есть, и сажают они зерновые. Собрали что-то вроде кооператива, несколько семей — бывший личный шофер, теперешний — соединили свои паи. (Паи — отдельная тема, это что кому досталось от колхоза. Рассказывают, что каким-то бывшим колхозникам неподалеку на паи выделили часть моста.) У Моисеенки все в порядке — кроме земли есть что-то из техники, амбар. Так что сеют пшеницу и уверяют, что, несмотря на общее мнение про бесплодие местных земель, урожай у них хороший. Другое дело, что продать зерно по нормальной цене и для Валерия задача не простая. Зерно пока лежит.
Оба умеют считать. Поэтому коровы у них телятся по плану, с тем чтобы к дачному сезону, когда покупателей много, надои были бы самыми большими. Валерий показывает и собственный план строительства в районе мельницы-пекарни: по его мнению, придуманная им схема должна приносить прибыль. «Не решится район — заложу землю и сам поставлю. Другое дело — рэкета боюсь. Или свои сожгут».
Отношения с людьми — или, вернее, отношение людей к делу — самое больное для местного сельского хозяйства. Еще в бытность председателем колхоза Моисеенко предложил шоферам за вторую ездку в день получать не пять рублей, а десять, то есть в два раза больше работаешь — в три раза больше получаешь. Не прошло. Стимул оказался недостаточным.
По мнению Валерия, главное, чтобы у человека были потребности. Ему сорок лет, он из Белоруссии, так что в Щелыкове не свой. Но построил дом у леса, с автономной котельной, с горячей водой, в кухне — и газовая плита, и русская печка, в ванной — стиральная машина-автомат, а в хлеву три коровы и бычок. А за домом пруд, куда хочет запустить карпов. И он и жена одеты подчеркнуто по-городскому: Валерий приехал из района в черном пальто и ослепительно белом шарфе — встречал делегацию, Ирина шарф аккуратно сложила и унесла до следующего торжественного случая. А потом уже, переодевшись в ватник и сапоги, пошел Валера в хлев навоз убирать: не из большой любви к этому труду — Ирина-то призналась, что она деревенскую работу любит — а потому, что хочется ему и дом красивый, как в кино, и детям елку, и праздник на день рождения, и себя почувствовать человеком.
Беда еще и в том, что, к примеру, работать в Доме отдыха за нерегулярные и маленькие деньги — это ничего. А наняться к соседу урожай убирать гордость не позволяет. Опять же на государство за рубль можно день в носу ковырять, а у соседа за пять надо жилы вывернуть... Земля, считает Моисеенко, должна попадать к знающим людям. Одни умеют управлять, другие — работать руками. И ничего зазорного в таком разделении труда нет, это разумно и всем выгодно. Но не тут-то было.
Тот же Валера рассказывал, как пришел к нему кто-то из окрестных пьяниц за деньгами на бутылку, посулил с получки вернуть, а Валера ему и предложи вместо денег на следующее утро скотину выпасти. «Что я, раб тебе?» — обиделся гордый человек.
«Бедная невеста»
Среди музейных объектов в заповеднике есть избушка — называется Дом Ивана Соболева. Соболев — друг Островского, из крестьян-умельцев, учил драматурга столярному делу, а нынешняя избушка — копия той, что стояла на этом месте когда-то. То есть обычное крестьянское жилье и музей в нем — мужичьего быта. Сотрудник музея Ольга Щукина про местные обычаи знает все, во-первых, потому что родилась здесь, а во-вторых, потому что уже много лет собирает местные обряды, рассказы, приметы. Раньше ездила в экспедиции по глухим районам Костромской области, куда только вертолетом можно долететь. А рыбаки оттуда, как уверяли ее местные старухи, ходили на ловлю прямо к Белому морю.
Будучи натурой артистической, Ольга устраивает целые представления, рассказывая, как и почему устроен крестьянский быт. Вот изба, говорит, потому мала, что, чем меньше дерева пойдет на постройку, тем грех за загубленные души деревьев меньше. А плотницкие артели были большими, чтобы на каждого плотника меньше греха падало. И старшой должен был заклинания знать, чтобы укротить гнев дерева и отвести наказание. Такое стихийно-экологическое сознание.
А вот случай с одной невестой: к ней жених сватался, резчик по дереву, и, чтобы родителей уважить, подарил прялку резную, собственной работы. И что же вы думаете? Ему отказали. И вот почему: ишь, быстрый какой, подарки до сговора делать — он думает, мы так и рассыплемся от его приношений! То есть сочли его подарок давлением и за нескромность отвергли.
Но жили здесь всегда бедно. И ничего почти не менялось — ни уклад семьи, ни форма дома. В Отечественную войну, забирая костромских парней в армию, велели каждому брать с собой по две пары лаптей — на себя и на того парня — из Московской или Ярославской области, где лаптей не плели.
Ольга Щукина — пока единственный человек, кто рассказывает о национальной психологии, интуитивно выбирая из массы историй те, которые объясняют, почему так, а не иначе складываются отношения к труду, к собственности, и почему у пришлых — горожан Тугариных, белоруса Моисеенко, северянки Ольги Шехановой — есть и потребности, и силы, и воля хотя бы пытаться их удовлетворить, а у других, живущих большую часть года в занесенных снегом избах, построенных по трехсотлетней давности схемам — нет.
«Сердце не камень»
У директора музея Гали Орловой настроение светлое. На реконструкцию мемориального дома нужно 11 миллиардов рублей (старыми). Но этих денег музею, конечно, не дадут. Зато под юбилей вполне реально получить 3 — 4 миллиарда на необходимый ремонт, без которого уникальный старый дом просто рухнет. Весной начинается большое празднование, для которого музей готовит пять выставок: из них три в Костроме, одну в Островском и одну в самом Щелыкове. Музеем довольны, и среди других федеральных музеев он на очень хорошем счету.
Но если уж мечтать... Можно было бы восстановить старый нижний парк, устраивать большие экскурсии по всем окрестностям. Места, в самом деле, необыкновенно красивые. Вот, например, Екатерина Максимова и Владимир Васильев могли бы иметь виллу в любой стране, а построили себе дом здесь, в щелыковской глуши, и ведь каждое лето живут... А только ли они?
Раньше, когда трудящиеся отдыхали на государственные деньги, летом около музея стояло по десять «Икарусов» в день — Щелыково входит в маршрут по Золотому кольцу. Вместе с Домом отдыха можно было бы делать трехдневные экскурсии — и музеи (их четыре) посмотреть, и лекции послушать, кинолекторий есть, крутили раньше фильмы по Островскому, «Снегурочку» здесь снимали, и все местные жители тогда участвовали в массовках... А кроме того, зимой — лыжные экскурсии, летом — походы, катания на лодках, верховые прогулки, для любителей — охота и рыбная ловля. Правда, об охоте знатоки отзываются скептически: сотни оставшихся без зарплаты рабочих из Заволжска бродят по лесам с ружьем в поисках пропитания, а ивановская налоговая полиция, говорят, купив на реке Мера базу отдыха, теперь шарашит по окрестностям на бэтээре и рыбу глушит динамитными шашками — а кто ей указ?
Но все же как не помечтать о большом заповеднике — сейчас под музеем 216 га, в котором все разумно и к общей выгоде затеяно, куда приезжают любители русской природы и культуры, покупают изделия народных умельцев, населяют чистые и уютные комнаты Дома отдыха, пьют парное молоко и едят обеды из продуктов, произведенных на местных фермах, а деньги, которые они за все это платят, текут в карманы местных жителей, и они платят налоги, и на них ремонтируют дороги, и покупают квартиры для учителей английского и немецкого, и компьютерной грамоты, и...
Главное, Островскому в этом году только 175 лет со дня рождения, а через 25 лет — мы все еще будем живы — ему будет 200, и под этот юбилей свободная, богатая демократическая Россия выделит необходимую сумму на капитальную реконструкцию, а главный хранитель музея Женя Дьяченко получит сколько угодно новых стекол и багета... И мы увидим небо в алмазах! Впрочем, это другой драматург.
Алена СОЛНЦЕВАНа фото:
- У Ольги Шехановой осталось только две лошади.
- Николай Тугарин когда-то сам собрал свой первый трактор. Теперь у него целая МТС.
- Ирина Моисеенко до и после работы «отдыхает» в коровнике.
- Мест, связанных с Островским, в России несколько. Но только в Щелыкове от его имени зависит судьба нескольких сот человек.
Фото В. Плотникова, Н. Рахманова, Р. Ямалова («Итоги») и из архива «Огонька»