Исполняется 100 лет самому большому и самому богатому другу Советского Союза. Жизнь и деяния Арманда Хаммера — это криминальная хроника последнего из могикан, одного из самых прославленных воротил XX века.
Арманд Хаммер родился дважды: первый раз в семье бывших одесских мещан Юлия и Розы Хаммеров, новоиспеченных американцев. Второй раз — двадцать три года спустя в Кремле, в кабинете Ленина. В этот октябрьский день 1921 года, проведя четыре часа с вождем, он вышел из главного кабинета России с охранной грамотой связного Кремля и, как оказалось, пропуском в историю XX века.
Он встречался со всеми советскими лидерами, за исключением Сталина. С Андроповым не успел повидаться, но, прилетев в Москву на своем самолете, успел проводить его в последний путь.
Американские президенты не искали встречи с ним, но, начиная с Франклина Рузвельта и, полвека спустя, завершая Рональдом Рейганом и Джорджем Бушем, уклониться от встречи с ним не смогли.
Он встречался с королями и наследниками престолов. Принц Чарльз предполагал сделать его крестным отцом своего сына и передумал чуть не в последний момент.
Начав с карликовой фирмы лекарственных препаратов своего отца и полузаваленных асбестовых шахт уральской глухомани, отведенных ему большевиками, Арманд Хаммер стал хозяином «Оксидентл петролеум» — корпорации, возглавившей вторую дюжину нефтяных магнатов мира.
Сотрудничая с 20-х годов с главой советских торговцев Анастасом Микояном, поставлявшим ему знаменитые пасхальные яйца Фаберже, изготовленные в державной России для императорского двора, он объездил Америку со своими балаганами-выставками «Сокровища Романовых», в которых на один сомнительный подлинник приходилась дюжина несомненных подделок.
Первая женщина в политбюро, министр культуры Екатерина Фурцева построила дачу, в которую, по утверждению сведущих американцев — один из них поплатился жизнью за попытку огласки, — Хаммер вложил сто тысяч долларов.
В досье Арманда Хаммера, кроме непредумышленного убийства, с которого он начинал как медик, включен еще целый мартиролог — материал как для его биографов, так и для криминалистов. Это та часть хроники его жизни, которую без колебаний можно квалифицировать как собственно уголовную. То, что она не попадала в газетную рубрику уголовной хроники при его жизни, само по себе может быть свидетельством его удачливости.
Другая часть хроники включает деяния, которые представляют особый интерес для политического сыска. Разумеется, обе части хроники тесно переплетались, и не всегда было просто сказать, где кончается одна и где начинается другая.
То обстоятельство, что, кроме ФБР, личностью Хаммера и его деяниями занялось в 60-е годы и Центральное разведывательное управление, свидетельствует не только о характере самих деяний, но и о масштабах личности, совершивших эти деяния.
На протяжении долгих лет своей жизни, особенно в последние два десятилетия, Хаммер то жаловался, то гневно осуждал правовые нормы и юридическую практику, которые всегда у него вызывали чувство дискомфорта. Это они, говорил он, были со мною не в ладу, а не я с ними.
Среди самых примечательных парадоксов биографии Хаммера — его осуждение по делу, связанному с процессом века: Уотергейтом. Хотя осуждение было условным, однако проходило оно по рубрике уголовной. Чтобы стереть черное пятно, Хаммер пожертвовал в фонд президентской библиотеки Рональда Рейгана один миллион долларов. Этого, полагал он, достаточно, чтобы президент объявил ему свое прощение.
Хаммер ошибся. Рейган не дал ему своего президентского прощения, не дал и тогда, когда свой взнос в фонд президентской библиотеки Арманд увеличил еще на треть миллиона.
Хрустальная мечта Хаммера — увенчать свою жизнь Нобелевской премией мира — оказалась неосуществимой уже на той стадии, когда нобелевский комитет рассматривал кандидатуры, допущенные к конкурсу. По этическому регламенту этой самой престижной международной премии, лица, подвергшиеся осуждению по уголовным статьям — за исключением правозащитников и диссидентов, — к конкурсу не допускаются.
Президентское прощение, хотя и не совсем того рода, какого домогался Хаммер, он получил от президента Буша. Увы, времени у соискателя уже оставалось в обрез. К тому же, принц Чарльз, который обещал другу Арманду поддержку, отрекся от своего обещания; рекомендация лауреата Нобелевской премии мира израильского премьера Менахема Бегина в 1989 году вывела Хаммера чуть не вровень с другим кандидатом на премию, тибетским далай-ламой, но в конце концов далай-лама, борец за автономию Тибета, вышел вперед.
Хаммер, который вступил в десятый десяток своей жизни, приготовился в 1990-м к решительному броску. Увы, как не раз уже бывало, оказалось, человек предполагает, а Бог располагает: 12 октября того же года, 1990-го, рентген показал, что Арманд Хаммер поражен раком, с метастазами в жизненно важные органы.
Медик по образованию, Хаммер вполне отдавал себе отчет в роковом характере обрушившейся на него хвори. Тем не менее он уповал на волшебную силу снадобья, которое доставляли ему из джунглей Мексики. В какие-то моменты казалось, снадобье проявляет свою волшебную силу, болезнь, которую, разумеется, держали в секрете, отступала, жизненная энергия вновь возносила Арманда на привычную для него волну. Но вскоре с очевидностью выяснилось, что волна эта была последней, с нее начинался спуск, за которым подъемов уже не бывает.
Пришло время подводить итоги. Предварительные итоги Хаммер подвел сорок лет назад, в пятидесятые годы, когда уремическая интоксикация едва не спровадила его в иные миры.
Хаммер объявил, что возвращается к традициям отцов, в храм Всевышнего, который через своих пророков заповедал, что отрок, достигший тринадцати лет, превращается в «сына заповеди», «мужа обязанностей», то есть зрелого мужчину, коему надлежит исполнять все предписания Торы.
Когда люди, сведующие в вере, указывали Арманду, что решение его принято с непоправимым опозданием, он отвечал: праотец Авраам обрезался в девяносто девять лет, а ему исполнилось только девяносто два.
Пока жив человек, нет дня, когда можно было бы сказать ему: «Поздно раскаяние твое». И Арманд Хаммер, 92 лет от роду, стал готовиться под руководством раввинов к исполнению обряда, который надлежало бы ему совершить на заре века, за три года до начала первой мировой войны.
В биографию его вписывалась новая глава. Между тем надо было торопиться с завершением других дел, и в первую очередь именно с биографией, в которой не должно было оставаться темных пятен.
Перед глазами, не считаясь с порядком, какой в свои дни определялся естественным течением времени, проходили сцены, в которых он, мультимиллионер, президент компании с миллиардными оборотами, подвергался испытаниям, тем более тягостным, унизительным, что, изворачиваясь, приходилось, как говорят в России, валять ваньку.
Воистину в самом унизительном из эпизодов его жизни заключена была ирония судьбы: комедия, как бывало это только в античном театре, столь тесно переплеталась с трагедией, что складывалась — на потеху зрителям и судьям — трагикомедия.
По недавно принятому Конгрессом закону он обвинен был в недозволенном переводе крупной суммы на счет республиканской партии. Поначалу Арманд, как не раз в своей жизни делал он с успехом, начисто отрицал сам факт. В нынешний раз прием, однако, не сработал, и ему навесили новое обвинение: преднамеренный обман правосудия. Адвокат настоятельно рекомендовал ему признать за собой первую вину — незаконную передачу денег в фонд республиканцев, — с тем чтобы снять второе обвинение, еще более серьезное, чем первое.
Хаммер адресовал суду 20-страничное объяснение, из которого следовало, что он признает свою вину, но на самом деле никакой вины за ним нет.
Адвокат, когда прочитал эти двадцать страниц, в которых нелепость соревновалась с ложью, пришел в ужас и отказался вести дело.
Судья, прочитав объяснение господина Хаммера, в ужас не пришел, но нашел его повинным в новом преступлении, а именно: господин Хаммер на самом деле не считает себя виновным, но готов признать вину за собой в угоду ложно истолкованному интересу правосудия, что на самом деле является оскорблением правосудия.
Над Армандом Хаммером, которому было уже без малого восемьдесят лет, вполне реально завис срок.
Получив повестку из суда, Арманд сообщил, что не может явиться по причине тяжкого физического недуга, усугубленного преклонными годами и глубокой психической депрессией. Жалобы больного подкреплены были подписями шести лечащих врачей.
Судья ответил, что, каково бы ни было состояние господина Хаммера, ему надлежит явиться в суд во избежание насильственного привода и ареста, какой предусмотрен за неявку в суд.
Дело приобретало слишком грозный оборот, причем уже не столько по существу главного пункта обвинения, сколько по привходящим деталям, ясно оттесняющим главное обвинение на второй план.
Хаммер велел подготовить инвалидную коляску, усадить его в эту коляску, подключить, как положено при обстоятельных лабораторных обследованиях, к телу всякие электроды, опутать проводами, достаточно длинными, чтобы кардиографы, осциллографы и другие приборы, которые будут регистрировать поступающие от тела пациента сигналы, могли быть размещены в комнате, прилегающей к залу судебных заседаний. Два врача, которым надлежало сопровождать своего пациента и постоянно держать его под наблюдением во время судебного разбирательства, должны были приготовиться, чтобы немедленно принять меры в случае, если появятся какие-либо признаки угрозы, с тем чтобы тут же исключить обстоятельства, вызвавшие эту угрозу.
Тут надобно заметить, что по первоначальному решению правовых инстанций слушание дела Хаммера должно было происходить в Вашингтоне. В конце концов, однако, сочли возможным провести слушание в Лос-Анджелесе. Это была серьезная уступка, и Арманд понимал, что на большее рассчитывать не следует.
Когда судья Лоренс Лидик огласил главные пункты обвинения, которые сводились к незаконной передаче денег в фонд республиканской партии в расчете на выгоды, какие могли последовать для жертвователя, подзащитный едва слышным голосом прошептал: «Виновен».
Другие пункты обвинения — преднамеренное лжесвидетельство, неуважение к суду — были опущены. Судья огласил приговор: три тысячи долларов штрафа и один год условного осуждения. В практическом смысле приговор был, по существу, символическим. Однако в биографии доктора Арманда Хаммера впервые появилась глава об осуждении по уголовному делу.
В тот же вечер Арманд оставил свою инвалидную коляску, велел содрать с него все электроды, убрать провода и на следующее утро, после нескольких дней, перед судом проведенных в госпитале, опять появился в главной конторе «Оксидентл петролеум», в служебном своем кабинете, и провел рабочее совещание совета директоров.
Среди ближайших задач, какие наметил себе Хаммер, было удаление из «Оксидентл петролеум» Дэвида Мэрдока, вице-президента компании, который был вдвое моложе президента и в несколько раз богаче.
Хаммер поручил своей любовнице Марте Кауфман — она же Хиллари Гибсон — собрать материалы о видимой и, в особенности, невидимой жизни акулы Мэрдока. Марта была на сорок лет моложе Арманда, кроме того, у нее был журналистский опыт, обогащенный личным контактом с шефом, который бывал с нею до такой степени откровенен, что она испытывала неловкость.
Примерно полгода спустя после памятного разговора со своим вице-президентом Хаммер вновь пригласил его к себе и после нескольких вступительных слов, исполненных самого дружеского чувства, положил на стол папку толщиной чуть не в два пальца, на которой было начертано: «Досье Мэрдока».
Папка эта оказалась того же рода, что знаменитая папка Остапа Бендера, подготовленная им для подпольного советского миллионера Александра Ивановича Корейки, который, как помним, отнесся к папке, как она того заслуживала: с уважением.
Мэрдок отнесся к папке, подготовленной для него Армандом Хаммером, с тем же чувством — некоторое время, перелистав ее, сидел молча, наконец, глянув шефу в глаза, твердо сказал: «О'кей. Я подаю в отставку».
Еще в октябре и даже в иные дни ноября, последнего полного календарного месяца его жизни, Хаммер продолжал верить в чудодейственную силу чайного отвара, настоянного на целебных травах из мексиканских лесов. Он запретил своим врачам исследовать эти травы в лаборатории: председатель комиссии по борьбе с раком, назначенный президентом Рейганом, Хаммер предвкушал момент своего величайшего торжества, когда изумленному — изумленному и наконец-то благодарному! — миру он принесет великое исцеление.
Увы, волшебное снадобье из мексиканских джунглей в первые дни декабря уже исчерпало свою силу. До полного расчета оставалось не более недели. Арманд, хотя ему делалось с каждым днем хуже, сохранял, как казалось окружающим, бодрость духа и надежду. Но это было уже, в действительности, инерцией бодрости, инерцией надежды.
Надо было составить завещание. Он думал о нем раньше, задолго до этих дней, беспрерывно вносил поправки, вступая в конфликт с самим собою, со своими желаниями, сомнениями, среди которых незыблемым оставалось только одно: продолжить на годы, на века свою земную славу, обессмертить себя через музеи, галереи, колледжи, мемориальные доски с трехфутовыми буквами, которыми начертано будет его имя.
Каждый день он вновь просматривал свое завещание, и каждый день вновь вносил поправки. Никто из близких, включая единственного его сына, Юлиана, о котором уже и после гематологического анализа он с уверенностью не мог сказать, что это действительно его сын, никто не знал, каково его завещание.
Между тем спешно шли приготовления к последнему торжественному акту его жизни: бар-мицве, отложенной почти на восемьдесят лет. Все было расписано, раввины подготовили каждый свое слово, какое надлежит адресовать тринадцатилетнему отроку, вступающему, уже на ролях сына заповеди, мужа обязанностей, в жизнь.
Как положено, загодя были разосланы приглашения. Посвящение должно было состояться 11 декабря. Однако за день до этого, 10 декабря 1990 года, Арманд Хаммер в последний раз глянул на этот мир, глянул на людей.
Бар-мицва, по установленному ритуалу, на следующий день была совершена. Отрок Арманд Хаммер представлен был актером, которому придано было, сколь возможно, сходство с тем, кто в этот день не смог присутствовать на собственном обряде возвращения в отчий дом.
Арманд Хаммер, усопший, продолжал преподносить сюрпризы. Когда вскрыли завещание, оказалось, что сыну, Юлиану, отказаны крохи. Оскорбленный, он не явился на похороны отца, как и большинство других родичей, в такой же степени уязвленных и обманутых покойным.
Самая же большая неожиданность была в том, что долги мультимиллионера, тайкуна Арманда Хаммера были едва ли не более того, что можно было возместить, используя все, что осталось от него в этом мире.
Аркадий ЛЬВОВ, Нью-ЙоркНа фото:
- Здесь каждый камень Хаммера знает.
- «Товарищу Хаммеру от Ульянова (Ленина)».
- На даче Леонида Брежнева в Ялте Арманд Хаммер чувствовал себя как дома.
- Юлий и Роза Хаммеры. Привет из Одессы.
- Этот портрет Арманда Хаммера стоял на столе каждого служащего его многочисленных компаний.
- Когда Хаммер хохотал, президенты вежливо улыбались. (Улыбается президент Буш.)
Фото В. Мусаэльяна, FOTObank/REX