КУКРЫНИКСЫ ИЗУРОДОВАЛИ МИХАЛКОВА. ТОМУ ПОНРАВИЛОСЬ

БОЖЕ, ЦАРЯ ХРАНИ!

В моем дореволюционном детстве образ Императора Николая II поддерживался парадным портретом, что висел у нас в Воскресенском училище. Военный мундир, аксельбанты, эполеты, ордена. А летом 1914 года один знакомый приказчик взял меня посмотреть на приезд царской семьи в Кремль. Целью был торжественный молебен в Успенском соборе «О ниспослании победы русскому воинству». Ведь уже шла война. При большом стечении москвичей и приезжих кортеж открытых экипажей с государем и свитой проследовал через Иверские ворота. Я смотрел затаив дыхание. И что же я увидел? Императрица вполне соответствовала народным представлениям, такая статная, красивая, в роскошной шляпе с перьями, напротив — маленький мальчик-наследник, рядом — сам царь Николай, в простом мундире, без всяких украшений, но главное — выражение глаз, в которых читались интеллигентность и мягкость, полная неспособность повысить голос до командного. Я был просто потрясен. Нет, не разочарован. Он стал мне бесконечно симпатичен, такой все понимающий и не готовый что-то изменить. Может быть, за похожее отношение я потом полюбил государев портрет кисти Серова в Третьяковке. Прошли годы, не стало государя и того государства, но остались друзья детства, делившие когда-то со мной первые житейские впечатления. Среди них и Сергей Образцов, товарищ по реальному училищу, потом по ВХУТЕМАСу. Я зашел навестить Сережу в больнице незадолго до его кончины. Он хорохорился, спел свою «выходную арию» «Стаканчики граненые». Здоровья уже не было, а голос оставался звонким и молодым. Вдруг выражение его лица стало лукавым, и Образцов горделиво заявил: «А я помню «Боже, царя храни». «А что же тут такого, я тоже прекрасно помню», — парировал я. И мы дружно затянули: «Боже, царя храни! Великий державный...»

РАБА ЗАПОЗДАЛОЙ ЛЮБВИ

«Мне рассказывал тихий еврей, Павел Ильич Лавут...» Я мог бы так сказать про себя словами Маяковского, потому что мы много беседовали с его секретарем П. Лавутом. Однажды я не выдержал и спросил: «Вот вы говорите, что Маяковского доконали его друзья. Вы имеете в виду Бриков?» Он промолчал, но это молчание было классическим знаком согласия. Да разве можно было с ними иметь дело! Все знали, что они работают в органах. Одно лишь постоянное присутствие Агранова, ответственного работника МГБ, в их доме было невыносимым. Вежливый такой, до противного, интеллигентный, хвалил наши карикатуры. Маяковский называл его ласково Аграныч.

И надо же было случиться, что эту расчетливую, холодно управлявшую влюбленными в нее мужчинами Лилю Юрьевну Брик так прихватило на старости лет. Влюбилась в Сергея Параджанова как кошка! Он уехал однажды и обещал вернуться через неделю. Так 87-летняя Лиля Юрьевна нашила себе платьев у первоклассной портнихи, чтобы поразить вернувшегося Параджанова. А он не возвратился в срок. Это был такой удар, от которого ЛЮБ не смогла оправиться.

ШАРЖИ И КРАСОТА

Кукрыниксам заказали нарисовать шаржи на писателей к книге пародий Александра Архангельского. В издательстве предупредили: «Только не уродуйте Зощенко, он очень обидчивый». Вскоре после сдачи работы звонят: «Что же вы натворили, был Зощенко, устроил скандал, сказал, что вы его евреем сделали, а он типичный украинец». Мы отнекивались как могли, мол, только глаза у него томные, а так все нормально, не сладкий же портрет делать, когда на всех — шаржи. Оказывается, Зощенко был в таком гневе, что, будь старые времена, вызвал бы всех троих на дуэль и уложил без всякой жалости.

А вот с молодым Сережей Михалковым все вышло наоборот. Ему тогда и двадцати не было. Мало кому известен, стихи писал довольно слабенькие. Мы в запарке готовим портреты 30 советских писателей на выездном пленуме СП. Дан список. Нужно уложиться за три дня. Вдруг врывается Михалков: «А-а когда вы меня будете?» — «Тебя, Сережа, в списке нету». — «А я хочу. И-и-зуродуйте как хотите» — «Сережа, тебя трудно рисовать, ты красивый». А он сел на пол и ждал часа три. Мешал ужасно. Мы так обозлились на него, что пошептались и нарисовали настоящего урода — огромные уши, три кадыка, красный нос, маленький рот, в прыщах весь. Подаем с напускным смирением: «Сережа, ты у нас не вышел». А наш поэт кричит: «Г-гениально!». Вырвал листок и ушел. (К сожалению, сей шедевр карикатуры не сохранился. — А. А.)

СВАТЫ ПОНЕВОЛЕ

А ведь это мы сосватали Григория Александрова и Любовь Орлову. Все закрутилось в Абрамцеве. Кукрыниксы там оказались на отдыхе все втроем. Ходили, гуляли, расслаблялись, нежились на врубелевской лежанке, обедали в мамонтовской столовой. И повстречали там Григория Александрова. Он в нас буквально вцепился. «Я снимаю новый фильм, будьте художниками на этой картине». Мы сценарий почитали. Бред. Пастух какой-то, джазисты. Вежливо отказались, мол, много работы. Но Гриша все время жаловался, что актрисы на главную роль нет. Нужна такая, чтобы и красавица была, как Мэри Пикфорд, и все умела — петь, танцевать и играть. Нас осенило — ведь мы такую знаем, Любовь Орлова, играет в театре Станиславского и Немировича-Данченко. По возвращении в Москву сразу повели Александрова на представление «Периколы», где Орлова буквально блистала. По окончании спектакля он подбежал к нам и — на выдохе: «Иду вербовать». А когда вернулся, только и бросил: «Ну, все получилось». И взгляд заискрился.

На фото:

• Маяковский. Талантливый, мрачный, влюбленный.
• «Государь был мне симпатичен, такой понимающий и не готовый что-то изменить».
• За этот портрет Зощенко собирался вызвать Кукрыниксов на дуэль. Но потом как-то стало не до того...
• ...А вот Сергея Образцова шаржи не страшили. Друг детства.
• Соло на холсте кистью — Н. Соколова.