КОМУ СКОЛЬКО»
Только не охватил бы он всех нас сразу...
Анатолий Николаевич КУРЧАТКИН — писатель, один из поколения «сорокалетних», ворвавшегося в литературу в начале 70-х. Автор 15 книг, в том числе романов «Странница», «Начало дачного сезона», «Записки экстремиста». |
«Перемен, мы ждем перемен...» Ожидание, как и десять лет назад, разлито в воздухе...
...Начало этих моих рассуждений прерывает звонок в дверь. По тому, как звонят, определяю: чужой. Открываю дверь квартиры: за стеклом второй, запертой двери в холл, — женщина с ребенком. «Помогите чем можете, мы беженцы...» Я задумываюсь: открыть или спрятаться в квартире? Дело не в том, верю я ей или не верю. Подать милостыню я не просто готов — я хочу. Но как бы это сделать, не отпирая замка?
Страшно. Эти двое, жалкие и тщедушные, могут оказаться подсадными утками, а за углом прячутся их сообщники, только того и ждущие, чтобы дверь открылась. Состояние, неведомое мне еще два-три года назад. Вон квартира в соседнем холле, через лестничную площадку: в прошлом году ее очистили от всего мало-мальски ценного. И еще квартира, этажом ниже, в нее вошли, воспользовавшись именно такой методикой: кто-то позвонил, что-то попросил...
Академический словарь русского языка в четырех томах толкует страх в житейско-бытовом плане: «Состояние сильной тревоги, беспокойства, душевного смятения перед какой-л. опасностью, бедой и т.п.; боязнь». Советский энциклопедический словарь различает еще «безотчетный метафизический С. — тоску, специфич. для человека».
Страх. Чувство, которого мы стыдимся, за которое себя презираем, которое подавляем и маскируем. И все-таки он — фундамент, на котором покоится человеческая личность. Без страха нет инстинкта самосохранения. Его отсутствие в человеке делает из него потенциального самоубийцу. Страх — то, чем в конечном счете обуздывается в человеке все низкое и низменное. Есть еще «Страх Божий» — осознание своего несовершенства и восхищение мирозданием.
Страх, наконец, один из главных социальных регуляторов. Именно им поддерживается стабильность в обществе. Он — подобен соли в растворе: чуть больше его, чуть меньше — и меняется вкус жизни. Становится или горько, или пресно...
Советская власть рухнула, несомненно, по одной причине: из общества вымылся, выпарился страх. Такая система существовать могла лишь при избыточной его концентрации. Начиная с середины 50-х шло постепенное, все возрастающее его исторжение. В августе 91-го от него остался пшик.
И как же это получилось, что сегодня он опять пропитывает нашу жизнь?
А так и получилось: без него жизни нет. Но сегодняшний страх качественно иной, чем прежний, образца 80-х. Он по своему составу близок, так сказать, к мировым стандартам. Кто бы там и что ни говорил, стабильность цивилизованных демократических обществ поддерживается тоже страхом — не перед властью, не перед крушением радужных надежд, а перед угрозой утратить имеющееся. Классики марксизма правильно говорили в своем германском далеке: пролетариям нечего терять, кроме собственных цепей. Когда тебе есть что терять — не до классовой борьбы. Семь раз отмеришь, прежде чем проголосуешь на выборах. Так, казалось бы, крайне нестабильная демократическая система цементируется в несокрушимую.
«Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю...» Нормальному человеку необходимо время от времени испытывать потрясение страхом — как и любовью. Свидетельством тому наша тяга к триллерам, криминальному чтиву и прочим ужастикам. Но такого созерцательного страха, страха-сопереживания недостаточно. Требуется страх живой, подлинный — чтобы буквально ощутить на лице дыхание смерти. Не зря в странах, традиционно именуемых у нас «западными», массовое распространение получили аттракционы квазиспортивного толка, дающие возможность такое дыхание почувствовать. Чего стоит, например, спуск по отвесной плоскости на роликах, доступный в Германии каждому желающему всего за 90 марок. Человек преодолевает семьдесят метров дистанции под прямым углом к земле, держась руками за тонкий направляющий трос. Это единственная страховка, единственная нить, связующая тебя с жизнью. Разожми руки — и конец. Во время молниеносного спуска — в считанные секунды — в кровь роллера выбрасывается такое количество адреналина, какое вырабатывается действительно только при смертельной опасности. Допустим, на войне.
Или другой аттракцион — для владельцев более пухлого кошелька: «Ныряющая ставрида». Поднимаешься на вертолете в небеса, а потом безо всякого парашюта выпрыгиваешь из него... в огромную сеть, подвешенную к вертолету.
Безусловно, подобного рода стремление к острым ощущениям обусловлено событийной вялостью жизни, повышенным ее благополучием. Жизнь хочется подсолить, подперчить — и потом заново ощутить ее сладость.
Нам достаются иные игры. По идее, участвовать в них должна Власть, но поскольку мы привыкли идти за ней на коротком поводке, поневоле переживаем страх пред экономическими кризисами, криминализацией, тотальным равнодушием бюрократии.
...Звонят в дверь. Надо открыть. Не затем, чтобы подать милостыню, — чтобы освободиться от избытка страха. Это не тот страх, преодолев который, делаешься сильнее, чище, великодушнее, прорываешься к высшему, лучшему «Я». Это страх, делающий слишком соленой и горькой частную жизнь, жизнь индивида, а тем самым и обуславливающий нестабильность нашей системы. Она есть — нелепая, враждебная нам — но система. Всякая же система стремится к равновесию — и движется к нему. Мы боимся именно движения. Страшимся: не станет ли жизнь хуже.
Все может быть. Но мы говорим о переменах, а не об их сути и далеко идущих последствиях. О них говорить пока невозможно. Они неизбежны — вот что существенно. И что еще существеннее — они все равно наступят, независимо от наших страхов.
Лучше всего уцепиться за них, как за страховочный трос. Встретить их как фатальность, как аттракцион, билет на который куплен — и возврат его в кассу невозможен.
Да и кто может нам точно сказать — не летим ли мы уже над бездной, только, насмерть перепуганные, не замечаем этого...
На фото: Всего за один доллар вы можете пережить незабываемые ощущения на электрическом стуле.