Не хочу участвовать в спорах, какой это был царь. Могу только сказать, что фотограф он был замечательный
Юрий РОСТ
Я думаю, в момент снимка из человека уходит жизнь. Точно так же, как из человека может уйти текст. Или мысль. Изображение, которое человек снимает с другого человека, — это само по себе омертвление живого.
Глядя на снимки из семейных альбомов Николая II, представленных на выставке в «Манеже», я не думаю ни о костях, погребенных неделю назад в Питере, ни даже о телах, закопанных под Екатеринбургом восемь десятилетий тому. Отбирая сегодня фотографии царя и его семьи, рассматривая их, мы — такая ужасная, жуткая, жестокая судьба — невольно наделяем эти снимки функциями, которых они вовсе не несут на самом деле. Задача фотографа (в данном случае императора Николая Александровича) была не увековечить этих людей — жену, дочерей, сына, — чтобы мы их по своему вкусу и настроению трактовали. Для него это был способ самовыражения. Одинокое занятие не очень сильного человека. Потрясающие слова записаны им в дневнике — хотя и его дневник надо комментировать с осторожностью: «После завтрака многие приставали ко мне с несносными вопросами, которые сердят и портят кровь! Погулял удачно между двумя ливнями. Наклеивал фотографии в альбом».
Ключевое слово тут — «приставали». Самое главное в фотографическом процессе — уединение. Никто не может войти к тебе в лабораторию, где ты при свете красного фонаря наедине с образами, которые запечатлел. Мне представляется, что заниматься фотографией призваны люди не очень сильные, податливые. Энергический человек может быть приличным репортером: скинул — и отдал в печать. А вот некое построение для себя длительного уединенного процесса снимка — знак неохраняемой души.
Надо нам еще иметь представление о той камере, которой снимал Николай II. Он ее купил менее чем через год после коронации в магазине Карпова за 85 рублей 65 копеек — сохранился счет. В ней использовались не пластинки, а роликовая пленка без перфорации. У меня была такая камера и чуть ли не того же 96-го года, я ее подарил журналисту и фотографу Всеволоду Арсеньеву. Кто с такой камерой дело имел, никогда не согласится с мнением о Николае Александровиче как о типичном обывателе. В начале века это было не обывательское, а в высшей степени «пионерское» занятие. Как если бы сегодня Борис Николаевич целыми днями сидел в Интернете или занимался компьютерной графикой.
Для такого занятия нужны были знания, вкус и, судя по снимкам, определенное мастерство. Не хочу спорить о том, каким Николай Александрович был царем и каким царем не был, но если бы он занимался только фотографией, возможно, мог бы сравниться с великим Карлом Буллой. Здесь видны попытки психологического портрета — например, в снимке Александры Федоровны под зонтиком, бросающим на лицо печальную тень. Он не всегда снимал с уровня глаз, а мог — как в снимке детей с фотоаппаратами — присесть перед ними, чувствуя, что фигуры сразу делаются выше и стройнее. Да и любительские снимки хороши — я назвал бы их своеобразным репортажем...
Это — с точки зрения профессиональной. А по-человечески? То есть как следует нам относиться к фотографиям, предназначенным для просмотра в своем кругу?
После того, как мы все объекты съемки и самого фотографа убили, остальные наши действия уже не кажутся столь страшными. Конечно, вмешиваться в частную жизнь человека, даже умершего, негоже. Но мы сплошь и рядом фотографируем, не задумываясь, хочется человеку этого или нет. Весь фокус в том — какими глазами смотрим мы на него. Если мы сопроводим царские снимки своими комментариями — это безнравственно. Сделать из них кич — не знаю, посильно ли это нам. Кич — все-таки торжество безвкусицы. Безвкусица как стиль. А здесь отменный вкус. Прежде всего — в отборе мгновений жизни. Стиль — это и есть отбор: Гоголь отбирал одни слова, Платонов — другие, Набоков — третьи, Битов отбирает какие-то четвертые. И все отобранные слова, выстроенные в текст, являются стилем человека. То есть им самим. Отбор в фотоискусстве, с моей точки зрения, вообще самое важное. Фотография — тройной отбор. Когда отбираешь из натуры один-единственный миг. Второй раз — ты выбираешь кадр на пленке, из десятков негативов. И третий раз — когда под увеличителем ты доводишь замысел до предела.
Романов не ставил перед собой задачи быть признанным как фотограф. Он поставил гораздо более важную задачу: выстроить свой мир. Маленький, замкнутый, уютный... с красным освещением.
Символ — никуда не денешься: четверть века он прятался в этот красный свет, а потом красные его с этого света сжили.
В оформлении использованы фотографии из каталога выставки «Николай II. Семейный альбом», подготовленной Госархивом РФ, Музеем истории Москвы, «Кодак АО» Россия.
На фото:
- Великие княжны Татьяна, Мария, Ольга и Анастасия, наследник цесаревич Алексей на празднике «Белого цветка». Ливадия, Крым, 1912 год.
- Императрица Александра Федоровна, 1910 год.
- Дети после болезни. Март 1917 года.
- Наследник цесаревич Алексей на палубе яхты «Штандарт». 1906 год.
- Императрица Александра Федоровна и наследник цесаревич Алексей. 1913 год.
- Цесаревич Алексей со своим спаниелем по кличке Джой. Александровский сад, Царское Село. Июнь 1917 года.
- Великие княжны Татьяна, Мария и Анастасия. Шхеры, Финляндия. 1908 год.
- Цесаревич Алексей и боцман А.Е. Деревенько. Ливадия, Крым. Осень 1909 года.
- Великая княжна Анастасия во время одной из стоянок яхты «Штандарт». Финкий залив. Лето 1912 года.
- Великие княжны с крестьянскими детьми. Ольга, держащая на коленях Стефанию, и Татьяна с Болиусом. Маленькая железнодорожная станция под Могилевом. 1916 год.
- На Днепре в окрестностях Могилева. Наследник цесаревич Алексей со своим двоюродным братом Игорем Константиновичем, сыном великого князя Костантина Константиновича. 1916 год.
- Алексей с сестрой Татьяной. (Пребывание царской семьи на яхте «Штандарт» в финляндских шхерах, посещение военных судов.)
Редакция благодарит С.П.Балана за помощь в подготовке материала.