А много ли в народе тех, кто готов поддержать его?
Гонорар, причем довольно скромный, он получил только за одну свою пластинку. Французскую. До «относительного материального достатка» надо было еще жить и жить. Писать романы и стихи, работать для театра и кино, петь, выступать. Сначала потому, что это было весело и интересно, а потом и для заработка. «А годы проходят, представьте...»
И очень уж задержалась где-то в извилистом пути по канцелярским столам Союза советских писателей очередь Булата Окуджавы на аренду скромной дачи в подмосковном «городке писателей», что привольно разместился между станциями Переделкино и Мичуринец по Киевской железной дороге. Когда Окуджава получил наконец в свое распоряжение этот домик, ему было уже больше лет, чем «старейшему советскому писателю» Корнею Чуковскому, когда тот поселился в Переделкине и прожил потом здесь так празднично и долго.
Домик Булата и участок около него были куда как меньше, чем дачи и участки Чуковского, Пастернака, Погодина, Федина, Вознесенского... И были там не клумбы, а клумбочки на несколько гвоздик или колокольчиков. Пять кустов малины, четыре куста смородины. И еще росло несколько одуванчиков, за которыми — вы не поверите, но я видел это сам — Булат ухаживал, выпалывая вокруг них сорную траву.
Он любил свое скромное жилище. Переделал верандочку в рабочий кабинет, смастерил из неструганых, попавших под руку досок книжные полки, сколотил топчан, соорудил столик для пишущей машинки.
Тему бесконечных и, казалось бы, нескончаемых скитаний сменила в его стихах тема Дома.
Все мы помним, как:
...Уходит взвод в туман,
туман, туман...
...По смоленской дороге
леса, леса, леса...
...А дальняя дорога
дана тебе судьбой...