Ценность нынешнего кризиса в том, что он убедительно подтвердил: в стране (прежде всего в Москве, конечно) сформировался средний класс. Не прорастает кое-где, не намечается, не заявляет о себе отдельными гипотетическими проявлениями. Сформировался. Все, кто в тех или иных размерах потеряли свои сбережения или часть их, — это и есть средний класс. У него — все признаки, необходимые классу, кроме одного: он еще не умеет себя защищать. Не научился. Потому и потерял в сентябре свой «жирок». Но непременно обрастет им вновь, если научится его сохранять.
Что случилось? Кто виноват? Что делать?
Я всерьез утверждаю, что кризис — это, в определенном смысле, хорошо. Дело даже не в том, что люди, обеспокоенные судьбой семьи и страны, по-человечески симпатичнее людей, обеспокоенных лишь подбором кафеля для ванной. Кризис, в соответствии с греческой этимологией, означает «переходное состояние», «перелом», а вовсе не «тупик» или «финиш». Тупик был тогда, когда мы не просто стояли, но и надежды на движение не имели: поройтесь в памяти и вы вспомните, что перестройка поначалу воспринималась как невероятный подарок судьбы. Сейчас есть шанс повернуться и, говоря словами коммунистов, «сменить курс».
Через неделю после отставки Кириенко, когда доллар вдруг замер и даже шагнул вниз, Пономаренко из программы «Вести» сказал: «На этот раз мы, похоже, отделались средней тяжести испугом».
Я тогда пробормотал: «Не дай бог», пояснив: если отделаемся только этим, то быстро очухаемся и начнем творить все, как встарь.
Телик смотрели компанией, и я за дар Нострадамуса получил по полной программе, ибо народ по августу 98-го собрался самый обычный: все — на своих неновых машинах, все — из доперестроечной интеллигенции, все — приподнявшиеся, то есть с соответствующими материальными планами.
И вот что любопытно. Ведь неделей раньше, как только доллар попер, в щепы разнося валютный свой коридор, наша честная братия, отойдя от шока потерь, заговорила о том, о чем доселе и речи быть не могло: что держаться в трудные времена надо вместе, что средний класс сам виноват, раз не создал движения и отдал парламент на поругание коммунистам, и что заграница теперь не поможет.
Осмысление ситуации, где мы оказались, есть самый позитивный результат работы того шквала, что смел твердый рубль и твердую уверенность, что через год-другой упорной работы «Ладу-восьмерку» можно сменить на чуть подержанный «Фольксваген-гольф».
По сути, сегодня идет принудительная отправка всего российского среднего класса на высшие политические и экономические курсы. Да, учеба вынужденна; да, для многих идет с отрывом (уже) от работы; да, оплачены уроки из нашего кармана и такой ценой, что хватило бы на нормальную бизнес-школу — ну так раньше-то мы куда смотрели?
Вот знакомый по университету пересчитывает каждый день убытки (тысячи долларов скачут в зависимости от курса): его трехлетние накопления зависли на депозитах. Давний читатель журнала «Деньги», неужели не мог он прикинуть, что значит ставка рефинансирования Центробанка в 100% при уровне инфляции в 10%? Должен ведь был пораскинуть мозгами, когда банк, гарантировавший по депозиту 19%, вдруг увеличил проценты втрое? Убояться хотя бы, остановиться на секундочку он мог? Но он думал, что ГКО дает еще большую доходность, и побаивался за судьбу лишь своего конкретного банка. Мысль о коллапсе страны отчего-то не посещала его. Зато он теперь снова мне соседом по учебному классу.
Вот владелица турфирмы теряет бизнес: в сентябре ни одного (тут слезы) клиента. Ну так почему не могла она раньше сравнить рост российского валового продукта (грубо, 1%) с ростом потребления (17%)? Могла запасным источником дохода наметить не внешний, а российский туризм и, объединившись с другими, вкладываться в строительство не шикарных, а дешевых гостиниц, которые, кстати, за границей в абсолютном большинстве (двухместный номер в однозвездочном Fasthotel во Франции — 15 долларов за ночь)? Ах, было трудно? Невозможно? Тогда замок на дверь — и за парту.
Последний раз мы так интенсивно думали в горбачевскую эру, когда день за днем били пустые горшки померших божков.
О чем говорит сегодня частник-водила? О плане Ковальо и о currency board. И хлопает себя по лбу, едва не проскакивая на красный: ага! Не означает ли привязка рубля к твердой валюте, по сути, отмену рубля, когда не могущий заработать свой доллар обречен умереть?
Да спросите любую московскую киоскершу: какую прессу сегодня читают? К десяти сметают «Коммерсантъ». Затем следуют «Власть», «Деньги», «Эксперт».
Еще бы не сметать: в 32-м номере «Эксперта» (ловите глазами на обложке шапку «Конец капитализма в России») есть подборка статей о том, что построенное у нас — никакой не капитализм, а рынок — совсем и не рынок. И дело не в том, правы или заблуждаются авторы, а в том, что появилось это желание осознать, где мы оказались (ведь до 17 августа любой приличный москвич на этот вопрос бы зевнул: «Как где? В супермаркете. Бери товар и двигай к кассе»).
Новый виток кризиса (он вызревает у нас на глазах) добавляет к необходимости экономической учебы необходимость учебы политической. Ведь если товар при этикетках «рынок», «банк», «капитализм» оказался фальшивым, то почему бы не предположить, что подобную подмену мы обнаружим и в политическом магазине?
Я, допустим, сердцем понимаю тех, кто сегодня винит во всем коммунистов, жалея до боли, что не устроили над коммунизмом в свое время суда, а компартию не запретили. Но разумом принять не могу.
Не будь Зюганова, провинция пошла бы за Анпиловым или Баркашовым. Ну не за преуспевающим же москвичом идти. Он ведь на все периферийные крики отвечает высокомерным и холодным: «Виноваты сами. Надо работать» — что не всегда справедливо и уж точно не утешает.
Стремительно потерявший доход средний класс сегодня сам оказался в положении бедного провинциала. Только своего Зюганова у него в парламенте нет. Кто отстоит наше право? Кто гарантирует, что наша собственность не будет у нас отнята? Кто скажет государству от нашего имени: «Мы пройдем этот кризис и переживем его сами, уберите только руки от нас с вашими дикими налогами, с вашей невесть кого и от кого охраняющей непомерной армией, с вашими проклятыми чиновниками»? Мы ведь не впадания в бедность боимся: жили, в конце концов, и не так. Мы боимся, что нас смахнут с доски так, как будто и не значат ничего наши с таким трудом отвоеванные редуты.
Я недели две встречался с гендиректором знаменитой «Балтики» Боллоевым. «Балтика» — это не просто лучшее в мире российское пиво, это 13% дохода питерского бюджета, средняя зарплата за четыре тысячи рублей с хвостиком, забитый машинами паркинг перед входом на завод — словом, сказка отечественного капитализма. Так вот, когда мы уже обсудили, что происходит, и пожали на прощание руки, в кабинет вошел человек и срывающимся шепотом произнес, что Черномырдин только что постановил национализировать все алкогольное производство. И нужно было внимательно, очень внимательно наблюдать, как у Боллоева — умницы, красавца, селф-мейд-мена, эдакого Третьякова, Морозова и толстовского Шамиля вместе взятых — в этот момент изменялось лицо.
Так что идея носится в воздухе: среднему классу потребны собственное движение, партия, которые сформулируют требования, защитят свободы, сформулируют идеи и, в конечном счете, сформируют ту самую общероссийскую идеологию, которой некогда алкал дедушка Ельцин.
В России сегодня сокращаются, падают, рушатся многие рынки. Но рынок идей растет с каждым днем. В его свободном вареве только угадываются будущие центры притяжения, только мелькают отдельными ингредиентами очевидные принципы вроде «Частная собственность, частная жизнь». Идут интенсивные поиски повара. Кто им будет?
Я в Нострадамуса играть не рискну. Лучше сяду за парту и прилежно раскрою тетрадь. А когда в класс войдет человек, который скажет: «Есть такая партия!» — уверяю вас, он на ближайшие 70 лет победит.
Дмитрий ГУБИНФото REUTER