ПАНИКА — СТАРИННАЯ РУССКАЯ ПОТЕХА

Нам никогда не нравилось жить хорошо. Нам нравилось — плохо. Потому что — как все. Откуда богатство? То ли ты украл, то ли взяточник. Люди заметят, плюнут в лицо. Это еще в лучшем случае.

Нас никто не учил спасаться, у нас в генах уже было все нужное. Первое, что надлежало делать, едва запахнет жареным, — бежать и хватать пять спасительных предметов: спички, мыло, соль, сахар и подсолнечное маслице. А если раздобыл еще водку и табак, ты просто король.

И вдруг у нас появились деньги. И родные и зеленые. Вдруг мы стали кушать йогурты, переселяться в новые квартиры, в старых делать ремонт, строить дачи, ездить в Турцию, покупать корейские машины, а некоторые — даже настоящие западные, хоть и поношенные. Чем дальше, тем страшней. Потому что не может же все так продолжаться. И мы все оглядывались по сторонам: откуда оно выскочит наконец, злосчастие? А оно все не выскакивает. И уже мочи нет дальше в этом напряжении жить.

Ну и когда из всех газет и телевизоров раздался радостный хор: «Настала беда неминучая, какой еще не было на Руси, и хуже нее уже не будет никогда!» — вздохнули мы с облегчением. И устроили старинное, доброе, привычное наше развлечение: большую всенародную панику.

Главное, никому не надо даже ничего объяснять, и так ясно: сметать спички, мыло... Все смели и сидим. А эти мерзавцы новых спичек и мыла выбросили. Но уже дороже. Мы снова все смели. Деньги-то пока есть. Они снова. А мы уже затаились. Сидим и смотрим друг на друга. Они нам: ну, покупайте! А мы им: фигушки, у нас уже есть.

Мы любим кризисы, потому что нам при них привычней. Знаем, как себя вести. Нам не трудней, а легче дышится.

Правда, курс доллара тут как-то дня на три принялся вдруг падать, и все было затосковали, но, слава богу, журналист Минкин тут же напечатал большую статью под названием «Учебная паника», то есть это лишь потренировались, а настоящая потеха впереди.

Ждем-с! Вот и доллар опять подрастает...

ПАНИЧЕСКОЕ БЕССТРАШИЕ

Чувство страха характерно практически для всех животных, но физиологические механизмы, с помощью которых оно реализуется, настолько различны, что сравнивать с человеком в этом отношении можно, пожалуй, только позвоночных. Даже те, кто никогда не ездил верхом, знают выражение «лошадь понесла», означающее, что животное мчится, не разбирая дороги и не реагируя на действия кучера или всадника. Но куда более точной моделью человеческой паники могут служить некоторые формы группового поведения.

У животных, живущих большими стадами и стаями, есть механизмы быстрой и эффективной координации действий в опасных ситуациях. Часто это характерный звуковой сигнал — обычно простой, хорошо слышный и непохожий на обычные для данного вида звуки. Некоторые олени, например, в таких случаях свистят, как шпана при виде милиционера. У стайных птиц такой командой «Делай, как я!» служит внезапный взлет или даже резкий взмах крыльев. Поэтому иной раз можно видеть, как один из спокойно кормящихся голубей, оступившись, пытается восстановить равновесие, помогая себе крыльями, — а спустя долю секунды в воздухе оказывается вся стая, включая виновника ложной тревоги. Сколь бы глупым ни казалось такое поведение, с точки зрения игры на выживание оно совершенно правильно: лучше сто раз шарахнуться от мнимого врага, чем один раз дождаться появления реального и не шарахнуться...

Если опасность оказалась мнимой, паника быстро заканчивается. Однако под действием сильной и длительной опасности (лесной или степной пожар, погоня хищников и т. п.) паническая реакция может стать как бы самоподдерживающейся: страх каждой особи усиливается от вида, звука, запаха перепуганных собратьев. Более того — особь, которая попыталась бы остановиться или замедлить бег, была бы сбита с ног и растоптана несущейся массой.

Последнее связано с тем, что животные в состоянии паники парадоксальным образом утрачивают... страх — перед чем бы то ни было, кроме того, что вызвало панику. Спасаясь от касаток, мирные дельфины могут выскочить на мелководье или даже на берег, чего они обычно очень боятся. Описано множество случаев, когда преследуемые хищниками птицы бросались под ноги людям или влетали в дома. А стадо копытных в состоянии паники может не только растоптать оказавшегося на пути крупного хищника (который в другое время мог бы и сам нагнать на них такого же страху), но и махнуть напрямик с крутого обрыва. Говорят, первобытные охотники использовали эту особенность поведения своих жертв, загоняя их в естественные ловушки-пропасти.

Очень похожее паническое бесстрашие охватывает иногда животных и без видимой угрозы — причем таких, которые обычно вообще не склонны к стадной жизни. Наверное, все слыхали о миграциях леммингов. Известно, что, когда эти обитатели тундры начинают слишком часто встречать себе подобных (а резкие колебания численности характерны для всех мелких грызунов), их поведение радикально меняется. Часть зверьков (в основном молодые) объединяется в большие стаи, которые предпринимают дальние походы и даже могут пуститься вплавь в открытое море — что обычно кончается для них самым печальным образом. Наши лесные белки гасят вспышки своей численности (наступающие после необычно больших урожаев шишек) похожим образом — большая часть их вдруг снимается с места и огромными толпами движется в том или ином направлении. В таком состоянии белки, обычно активные в сумерках и ночью, могут двигаться средь бела дня, бросаться в большие реки, проходить насквозь попадающиеся на пути села и даже города, забегать во дворы и дома, не обращая внимания ни на людей, ни на собак и кошек, которые их усердно давят... Обычно все кончается поголовной гибелью рыжих энтузиастов, но иногда и им открываются земли обетованные. Так, несколько десятилетий назад полчища белок, преодолев сотни километров непригодной для них тундры, проникли на Камчатку.

Однако подобные редкие удачи вряд ли могли сами по себе закрепить в наследственной программе вида эти массовые самоубийства. Главный смысл таких походов — уменьшить популяцию за счет тех, кто поддался ажиотажу. Это дает остальным шанс прокормиться до следующего урожая.

ПАНИКОВСКИЙ, БРОСЬТЕ ГУСЯ!

Итак, биологи свой вердикт вынесли: паника досталась нам в наследство от «братьев меньших», для которых она так или иначе — защитная реакция.

Казалось бы, чего тогда волноваться? Коли у них паника защищает стадо (один разглядел опасность, крикнул, все рванулись — и спасены) — то нас сегодня должна и подавно защитить.

Не тут-то было.

Маргарита Морозова, руководитель психофармакологической группы Научного центра психического здоровья, убеждена: нынешний кризис — из ряда вон выходящий. Он провоцирует не что-нибудь, а так называемые витальные (жизненные, по-русски говоря) страхи. Таких на свете по крайней мере три: страх потерять еду, страх потерять кров и страх потерять партнера.

Второе: нынешний стресс относится к так называемым транскультуральным — то есть затрагивающим всех, независимо от социального слоя, убеждений, религий, ценностей и прочая. Третье: нынешний острый стресс особенно тяжел тем, что ему предшествовали семь лет вымотавшего почти всех хронического стресса. Стресса, связанного с созерцанием чужого неблагополучия, чужих зловещих планов, и ожидания — когда и как это может перекинуться конкретно на меня. Одно дело было созерцать пустые полки в девяносто первом, когда все надеялись, что это последняя мерзость уходящего Совка, и совсем другое дело — сейчас: семь лет ожидания кошмара начисто выключили у многих механизмы сопротивления панике.

И вот тут-то, подсказывает доктор Морозова, можно оградить свою измочаленную психику весьма простым приемом. Надо спросить себя: «А что я с этого буду иметь?!».

Рецепт прост. Нам, царям природы, дано умение взвешивать соотношение полезности и риска любого нашего действия.

Давненько не было тараканов на кухне? Боишься, что появятся? Тогда не неси в дом годовой запас муки — тем паче ведь и ты и благоверная ненавидите мучное и не любите печь.

Или ты, потерявший работу умница «со свободным английским и компьютером», в поте лица бегал в обменки — продавать остатки баксов. В поисках самого выгодного курса объехал пол-Москвы. А в это время к тебе домой безуспешно дозванивались работодатели и сотрудники кадрового агентства. Но это, как говорится, еще цветочки. Завтра ты пойдешь забирать вклад из банка (хотя деньги на жизнь есть!), в очередной раз отстоишь длиннющую очередь под проливным дождем в холодрыгу — и сляжешь с пневмонией. После нее можешь ставить крест на целом списке должностей (например связанных с командировками). Как говорят в таких случаях американцы — no comments (комментариев нэ трэба).

Коль речь зашла об американизмах — вспомним еще один, весьма знаменитый.

Just do it — просто сделай это! Подозреваю: и поклонникам и противникам англоязычных фильмов сия фраза давно въелась в печенки. Но вот вопрос — стала бы эта сентенция для одних затасканной, а для других — крылатой почем зря, просто за красоту произнесения? Вряд ли.

Вернемся к твоим бедам. Ты ясно видишь, что из-за кризиса резко сузился «дорогой», долларовый рынок труда по твоей специальности. В госсектор тебе, конечно, возвращаться неохота и нет смысла — там годами не платят зарплату. И вот твоя жизнь превращается в сплошной крик: «Мне нет места в этой стране! Я свалю сию же секунду!».

Так вот, Just do it. Сделай хоть что-нибудь! Пунктуально и методично обзвони посольства и иммиграционные фирмы. Проверь, какие страны и на каких условиях тебя принимают. Вполне возможно, что твоя специальность, возраст, английский или испанский — устроят вполне конкретных канадцев или аргентинцев. Теперь взвесь — ЧТО ТЫ С ЭТОГО БУДЕШЬ ИМЕТЬ? Возможно, это нормальный рутинный жизненный ход, возможно — тупик. Но есть лишь один способ понять это — Just do it. Иначе уподобишься теткам, которые в эти дни бегают по рынкам, но ничего не покупают.

Ты не знаешь, поднимется завтра доллар или опустится, а посему — когда и сколько продать долларов? Ну и не морочь себе голову: продашь тогда, когда будут нужны рубли, и столько, сколько надо.

Во всех посольствах тебе сказали, что твоя специальность давно померла на западных рынках труда, а твой английский — краше в гроб кладут? Мужик, надо радоваться, что тебе на халяву дали стратегическую информацию о тебе и о внешнем мире! Приди ты в «мирное время» на подобное тестирование в приличное место — содрали бы такие бабки — мало не показалось бы!

Ты в курсе — значит, вооружен и можешь подлатывать дыры в своем образовании. Так и подлатывай! Just do it!

Кстати, на всякий случай Минздрав и ВОЗ предупреждают: не пей антидепрессантов — они не имеют отношения к тоске и печали, вызванной конкретными внешними причинами.

А вот если подавленные настроение и сексуальное влечение, тоска и тревога продолжаются более двух недель ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ от того, есть ли в стране кризис, — иди к врачу. Ибо при таком раскладе Дума может быть ни при чем, а вот у тебя — конкретная депрессия, которую надо конкретно лечить. Это будет еще один шаг к себе. Шаг из толпы. Шаг от животной реакции паники к человеческим мыслям и поступкам.

Паниковский, бросьте гуся!!!

Священник Георгий ЧИСТЯКОВ

НЕ БОЙСЯ, МАЛОЕ СТАДО!

Недавние события показали: мы ощущаем себя людьми не христианской, но, увы, языческой истории

Знаете, что меня озадачило в сентябрьской панике? То, что охваченным ею оказалось все общество — и превратилось на эти две недели в стадо. Она оказалась сильнее личности и народа — забытая нами, казалось бы, паника.

Само слово отсылает нас к древности — к имени греческого бога Пана. В римской мифологии ему соответствует Фавн. Это козлоногий божок с рогами, покровитель лесов, полей и стад, который пугал врагов своих друзей. Пугал диким видом своим и пронзительным голосом. Геродот рассказывает, что во время Марафонской битвы греки вместе с Мильтиадом победили персов совсем не потому, что Мильтиад был таким уж блестящим полководцем, а греки — мужественными воинами. Нет, оказывается, победили они потому, что Пан, спрятавшийся в пещере поблизости от Марафонского поля, так закричал, что персов охватил ужас — и они бежали.

Странно и тревожно, что мы, люди, живущие в конце второго тысячелетия христианской истории, поддаемся панике, притом что еще Плутарх говорил о смерти Великого Пана как о смерти этого языческого мира...

Если анализировать Священное Писание на основании, как говорят лингвисты, «частотности» употребления того или иного слова, то мы обнаружим — почти 370 раз в нем встречается призыв: «Не бойся!». Адресован он то к Аврааму, то к Иакову, то к Гедеону в Ветхом Завете, то к апостолам и женам-мироносицам в Евангелии. Этот призыв постоянен и настойчив. Бог не говорит: не бойтесь того или иного. Он обращается к нам предельно просто: не бойтесь. Никогда и ничего!

Конечно, в нашей природе страх заложен изначально — как и много чего другого. Но одни природные особенности надо развивать, а другие — перерастать. Преодолевать. Бог адресуется именно к звериной нашей памяти: «Не бойся, малое стадо!» — и даже еще резче: «Я посылаю вас овцами среди волков».

Человек, постоянно боящийся, теряет не только свое достоинство — он в конце концов оказывается смешным. В случае с нашей недавней паникой проявилась, на мой взгляд, эта комическая, смешная сторона страха. Люди начали закупать «впрок» не только заграничную технику или предметы роскоши — они принялись запасаться крупой, солью и спичками, буквально шарахаясь от собственной тени, вспоминая ситуации, в которых они оказывались в 30-е годы или в начале войны. Те, кто помоложе, спроецировали на происходящее осень и зиму 91-го. С каким-то странным наслаждением люди устремились к тому, чтобы история повторилась. А история никогда не повторяется, мы можем лишь проводить какие-то аналогии, можем обнаруживать в таких мнимых «повторах» намек на то, что мы ничему не учимся на собственных ошибках.

Мы — открытое общество, полноправная часть мировой цивилизации — опять показали соседям свою задавленность и дикость. В нашей стране по-прежнему, как в советские времена, есть в основном пока две модели поведения: либо наглость и беспардонность, либо задавленность и запуганность.

Мы почти точная копия древних греков. Занятно, что недавно я был в Греции и увидел, что они, во многом на нас похожие — это ведь православная страна и не слишком богатая, — ведут себя в отличие от нас очень естественно. Их поведение вовсе не означает, что они от жизни не ждут ничего плохого, что заставляют себя верить в то, что беда обойдет их стороной, — нет, почему же, она коснется и меня, и моих друзей, всех. Беда — как дождь, не выбирает, на чьи головы ей упасть. Дело не в том, чтобы изловчиться пробежать между дождевыми каплями, а в том, чтобы достойно переждать бедствия...

Опыт истории показывает, что все кризисы кончаются, все сложнейшие ситуации находят свое разрешение. И вот что важно: выживают после них именно те, кто не испугались. Не самые сильные физически, не самые обеспеченные материально, не те, кто запас больше крупы или соли впрок, — это, кстати, показала Ленинградская блокада. Выживают те, кто психологически, духовно, нравственно — назовите как хотите — не сдались. А для этого нужна вера. Нужна открытость навстречу Богу. Не козлоногому рогатому чудищу, но Пастырю доброму, не бросающему в беде овец малого Своего стада.

Не паниковать. Не приходить в отчаяние. Не хватать сумки на колесиках и не бежать очертя голову — куда? — в покрытую тенью прошедшую жизнь за нашей спиной. Тем более что наше бегство продиктовано не страхом голода, но страхом того, что завтра всё будет стоить дорого. А ведь дорого — оно на самом деле всегда дорого. Я не хочу употреблять банальных выражений, но дешево человеку никогда ничего не дается. Думаю, что момент грядущей дороговизны так зазвучал в последние недели потому, что испугались все. Испугались в Кремле, испугались в Думе, испугались банкиры, испугался «средний класс». И, признаться, меня смущает и пугает — что бесстрашных не нашлось. Не нашлось — даже среди самых мудрых, крестьян, даже они, собирая урожай, паниковали: пока мы трудимся, магазины опустеют.

И все-таки нет, бесстрашные нашлись! Это подростки и маленькие дети. Они нашей паники не заметили — или заметили с какой-то беззлобной иронией. Вот что в меня вселяет надежду. Эти люди — я сознательно их называю не детьми, а людьми — не испугались ситуации. Потому что они не испытывали в своей жизни (и я верю, что не испытают) того пресса, который ощутили на себе все старшие поколения. Если мы действительно живем ради детей, надо постараться как-то соответствовать им. Не быть смешными и жалкими в их глазах. Пройдет несколько лет — и они будут избирать президента и парламент двадцать первого века. Избирать бесстрашно, без оглядки на век, прожитый нами в состоянии перманентной паники.

И вот тогда, мне кажется, Россия будет совершенно другая.

Фото А. Джуса, Ю. Феклистова и из архива «Огонька»