НУ-КА, ОТНИМИ!

Был октябрь, и наше судно «Кемь» — небольшой лесовоз Дальневосточного морского пароходства — возвращалось в Россию после двенадцатидневного рейса в Японию, неся на своей палубе два с лишним десятка прекрасных по российским меркам подержанных японских автомобилей.

Этот промысел начал расцветать на Дальнем Востоке примерно с конца восьмидесятых годов, когда был легализован ввоз в Россию подержанных иномарок, а морякам и рыбакам разрешили привозить их из заграничного рейса практически беспошлинно. Нет нужды объяснять, что тут началось вокруг их поездок.

Как журналист, работающий на Дальнем Востоке, я сразу же заинтересовался этой проблемой. Используя старые связи в пароходстве, я сумел несколько раз побывать в Японии с нашими моряками и не только познакомиться там с японскими автоторговцами и узнать от них все меня интересующее, но и увидеть деятельность русской мафии в Стране восходящего солнца.

А спустя годы у меня появилось горячее и все более не дающее мне покоя желание пойти в Японию не с журналистскими заботами, а чтобы, как тысячи других людей, приобрести понравившуюся мне машину. Вернее, микроавтобус, на котором (я уже это видел в красках) вся моя многочисленная семья, включающая детей, тещу, собаку и кошку, будет летом выезжать на дачу, разом погрузив с собой все необходимое. А еще я мечтал набить этот автобус «сопутствующими предметами» — запасной резиной, холодильниками и стиральными машинами, достающимися там чуть ли не даром.

И наконец мечта эта осуществилась.

Торговец автомобилями в маленьком порту Наоэцу за одно из моих предыдущих посещений этого благодатного места стал хорошим другом и заранее, по звонку из Владивостока, приготовил для меня нужный автомобиль с тридцатью шестью запасными колесами. Он же помог со всем остальным скарбом.

И вот уже наш пароход спешит к родным берегам...

— Савелич, ты слышал, мы не в Находку, а сразу во Владивосток идем! — раздался от капитанского мостика зычный голос второго помощника, обращенный к боцману, который второй час возился около своей серебристой красавицы «Тойоты-Карины», протирая ее никелированные части и смахивая пылинки и с без того чистых ковриков салона.

Грузный и обычно медлительный «Савелич» быстро побросал машинные причиндалы в салон автомобиля и с нетипичным для него проворством тоже заспешил в радиорубку.

Дело в том, что обычно пустые лесовозы с машинами моряков приходили в порт Находку — примерно в двух сотнях километров от Владивостока, — и большинству новоиспеченных владельцев импортных автомобилей приходилось тратить часа три-четыре на дорогу домой. При этом было крайне важно, чтобы тебя встретили. Каждый приход парохода с японскими машинами сопровождался появлением так называемой «автомобильной мафии», которая подобно шакальей стае налетала на стадо антилоп-моряков и либо бесплатно отбивала у не имеющих чьей-либо поддержки привезенный автомобиль, либо давала за него чисто символические деньги.

Обо всем этом я в свое время написал подробную статью, а уж знал об этой скрытой жизни Дальнего Востока куда больше.

...В общем, так или иначе, а надо предупредить своих об изменении маршрута. И я тоже направился в рубку радиста.

Меня успокоил мой товарищ по каюте, который, как и я, не был настоящим моряком, а ходил в рейс за автомобилем благодаря каким-то своим связям на берегу. Объединенные на судне определением «пассажиры», мы многие наши задачи решали вместе, и, хорошо зная японского продавца машин, я немало помог ему в приобретении нужного автомобиля.

Так вот, услышав об изменении конечного пункта путешествия, он просто светился от радости, достал бутылку коньяка, и, неизменно предлагая выпить за счастливое возвращение, сам не просыхал до самого прихода.

— Что ты, старик, дергаешься, — среагировал он на одну из моих фраз по поводу возможного отсутствия встречающих, — меня братва точно встретит, и если надо будет — помогут и тебе.

— Это здорово, Слава, но у меня ведь даже прав водительских нет.

— Говорю тебе, перестань нервничать. Это вообще не проблема.

Я и впрямь успокоился и вышел на палубу подышать свежим воздухом. Там между тем обнаружилось довольно сильное движение. Экипаж по-муравьиному сновал и куда-то утаскивал многочисленное шмотье, приобретенное в Японии, которым наше судно было забито от носа до кормы. Холодильники и стиральные машины, велосипеды и мопеды, колеса и еще черт знает что — все до сей поры привязанное от качки по всем углам и стенкам палубы, быстро убиралось внутрь: в личные каюты, рабочие и подсобные помещения.

— Что происходит? — испуганно спросил я у знакомого моториста. — Надвигается шторм?

— Ты будто с Луны свалился. Мы же во Владик приходим, а там охраны не предвидится.

Я лишний раз порадовался собственной предусмотрительности. Все мое барахло накануне отхода из Наоэцу я тщательно уложил в микроавтобус — забил его под самую крышу. Оставалась только пара колес, которые никак не входили туда. Пришлось забрать их в каюту.

Мы подошли к Владивостоку в середине дня, но пароход наш не приняли к причалу, а поставили на внешнем рейде. Стало известно, что к причалу мы и не подойдем, машины надо будет перевозить до берега на плашкоуте.

Вскоре к нашему борту причалил катер, на котором прибыли пограничные и таможенные службы. Их работа на борту оказалась не слишком долгой.

Служебный катер не успел еще отвалить от нашего правого борта, как к левому подошел буксир, и с него высадилось пятнадцать-двадцать коротко стриженых развязных молодых людей, преимущественно в кожаных куртках. Они рассыпались по всему судну. Особый интерес, проявляемый к стоящим на палубе машинам, и наглые манеры не оставляли сомнения в принадлежности этой публики к печально знаменитой «автомобильной мафии».

Тут же я понял и значение слова «братва», проскочившего в разговоре с соседом по каюте, — штук пять кожаных курток уже сидели в нашей каюте, с трудом в ней разместившись и потягивая выставленное им баночное пиво.

Минут через двадцать к судну подошел еще один катер — он привез встречавших. Я попытался было заручиться поддержкой Славиных приятелей, но все мои заходы на эту тему не давали обнадеживающих результатов. И Слава, и его друзья улыбались и отделывались общими фразами типа «Все будет путем», «Считай, договорились».

Я пошел на машинную палубу. Там уже было полно народу. Моряки, затаскивающие в свои машины последние шмотки из кают, родственники и знакомые прибывших, явившиеся за своей добычей бандиты... Насколько я понял, рассыпавшаяся по пароходу бандитская толпа состояла из трех-четырех группировок, каждая из которых действовала самостоятельно.

Вот одного из нашего экипажа приперли к стенке два коротко стриженых, и он что-то пытается растолковать бесстрастно взирающим на него тупым рожам. Вот еще один в кожаной куртке передает на стоящий у левого борта буксир, видимо, оставленную кем-то по недосмотру на палубе стиральную машинку. А двое его сотоварищей выволакивают явно отбитый силой у кого-то мопед «Хонда», вслед за ними с криками выскакивает его хозяин, но вместо мопеда тому вручают какие-то деньги — судя по реакции моряка, явно не соответствующие стоимости мопеда.

Пытаясь подальше уйти от увиденного, а также — от наплывающих на меня тревожных чувств, я поднимаюсь на капитанский мостик, где седовласый капитан Николай Егорович Камышин с болью взирает на эту вакханалию. За время рейса мы не раз вели с ним долгие и интересные разговоры о жизни в море, о моряцком автомобильном бизнесе, но пока не касались его криминальной стороны.

— Что, Николай Егорыч, скажете?

— Это только во Владивостоке — в Находке ОМОН их близко не подпустил бы...

— Но вы — хозяин на борту!

— Любого из этих бандюг я бы уложил одним ударом, — он показывает мне огромный кулак, — но вы же видите: это свора...

Ощущение безысходности передалось и мне. Я направился к своей машине. При подходе к ней меня перехватил старший из Славиных приятелей, с которым он меня познакомил. Джон — так представил его Слава.

— Слышал, нужна помощь? — дружелюбно начал он.

— Да, я был бы очень благодарен...

— Себе везешь или на продажу?

— Для себя, конечно.

— Хороший автобус. Сколько платил?

Мне была приятна его оценка моей покупки, и я назвал цену:

— Девятьсот долларов.

— Слушай, давай я его куплю за... полторы тысячи, и у тебя не будет никаких проблем...

— Нет, что ты! Я же сказал, для себя везу.

— Ты не понял, — улыбаясь, ответил Джон, — у тебя же никого нет, и ты тут вообще можешь остаться без машины и без денег. А я хочу тебе помочь и предлагаю... Давай за тысячу восемьсот долларов.

Я знал, что даже по владивостокским меркам мой автобус стоил не менее четырех тысяч.

— Нет. Автобус мне самому нужен, и я его не собираюсь продавать. Я думал, что вы поможете довести мне его до дома — я готов заплатить за это...

— Приятель, я по-дружески, только потому что за тебя Слава попросил, даю за машину хорошие деньги. Имей в виду, ты тут уже на примете. Моя последняя цена — две тысячи баксов. Подумай... — с этими словами заботливый Джон оставил меня возле моего четырехколесного сокровища.

Постепенно до меня начал доходить смысл происходящего. Из стороннего наблюдателя, который может объективно оценивать события и давать им трезвые оценки, которым я привык быть, я превратился в участника довольно-таки гнусного действия. Я уже не был независимым человеком, могущим в любой момент отвернуться от неприятных лиц, событий. Было нечто, прочно привязывающее меня ко всему происходящему, а в конечном счете, и делающее непосредственным его участником — моя машина и все находящееся в ней. Моя собственность, которая стоила немалых денег и сделавшаяся, кроме всего прочего, мне уже какой-то очень родной.

Плашкоут, на котором наши машины должны были быть доставлены к берегу, уже подходил к пароходу. Джон стоял около моего автобуса. Не один, а с двумя своими корешами.

— Ну, что надумал? — поигрывая ключами на брелке, бросил Джон.

— Я не могу продавать эту машину, даже если очень захочу, — солидно начал я, — потому что везу ее не для себя. Я никому не говорю, но на самом деле микроавтобус куплен по заказу моей редакции и на ее деньги. И оформляться она будет как машина корпункта «Литературной газеты». Так что...

— Какое это имеет значение, когда приехавшие сюда ребята видят хорошую машину и не видят никого рядом с ее хозяином. Учти, стоит сказать, что ты не наш, как разговаривать с тобой будут совсем по-другому. И никаких денег уже могут не предложить.

Тут я действительно понял, что попал в ужасную ситуацию.

Дальше начался какой-то бессвязный и нервный разговор — то с Джоном, то с подключающимися в дискуссию его товарищами, позволявшими вести себя куда более нагло. В результате на сумме в две с половиной тысячи долларов я заколебался, подумав, что лучше получить хоть какие-то деньги...

...— И вы можете заплатить прямо сейчас?

— Какой базар! — оживленно воскликнул Джон и даже полез в карман.

— Мне надо еще подумать, — заявил я, предполагая не сразу выдавать свое поражение и попытаться найти какую-то помощь, быть может, со стороны друзей других моряков. Я видел, что кого-то из них встречал даже человек в милицейской форме.

Но достаточно было пробежаться по машинной палубе и попытаться завести на волнующую меня тему разговор, чтобы понять — никому не было до других никакого дела. Подавленный происходящим, я зашел в свою каюту и, обнаружив там то ли в полудремотном, то ли в полупьяном состоянии своего попутчика, попытался внести ясность в ситуацию.

— Старик, я же все сделал для тебя, как и обещал, — промямлил он. — Ребята согласились помочь...

— Хороша помощь! Они же подло давят на меня.

— Ты сам виноват, что согласился продать им машину, — неожиданно проявил он удивительную осведомленность в ситуации.

...Как это и водится, работающие на кране моряки прежде всего перегрузили свои машины, затем взялись за автомобили своих товарищей. Машины пассажиров, которых на судне было пять человек, должны были идти последними. Предчувствуя, что мой автобус может оказаться крайним, возле него уже суетились Джон с компаньонами: покрикивали на крановщика и что-то втолковывали другим пассажирам, — в общем, вели себя как хозяева автобуса.

— Джон, что насчет денег? — как можно более спокойно, пытаясь не выдавать владеющего мной волнения, спросил я.

— А что за вопросы? — оторвался тот от своего препирательства с очередным автовладельцем. — Как выгрузимся на берег — рассчитаемся.

— Значит, как договорились, две с половиной тысячи долларов... Они у тебя с собой?

— Разумеется. Только в долларах у нас полторы тысячи. Еще пятьсот в японских иенах, а оставшиеся пятьсот — у ребят на берегу в рублях... Ты же не думаешь, что мы тебя обманем?

Я уже не знал, что тут думать и что отвечать. В этот момент один из его компании, внимательно рассматривавший ровно уложенные в моем автобусе колеса, повернулся ко мне и неожиданно перевел разговор на другую тему:

— Слушай, продай пару колес. Я вижу, у тебя нужный мне размер есть.

— А как я тебе их достану! Не видишь разве, все уложено — ничего не тронешь.

— Да я сам все сделаю: и вытащу, и уложу оставшееся, ты только ключи дай.

— Отстань, мне не до этого.

Но он буквально вцепился в меня, и не было никакой возможности избавиться от него. С холодным ужасом я представил, что будет, если я дам-таки ему ключи... И в тот момент я вдруг вспомнил о паре колес, оставленных в каюте.

— Хорошо, уговорил, — неожиданно для него вдруг согласился я. — А сколько заплатишь?

— По полторы тысячи за каждое, — ответил он после некоторого замешательства и с вызовом глянул на меня.

Это было раза в три меньше существовавших во Владивостоке цен, но я догадался, что такое предложение рассчитано именно на мое возмущение и естественный отказ.

— Согласен, давай деньги!

— Давай ключи!

— Ключи ни к чему, — выпалил я. — У меня в каюте лежит точно такая же резина. Как раз два колеса. Можешь их забрать.

Мой собеседник явно не рассчитывал на такой поворот дела и несколько растерялся.

— А откуда я знаю, что это твои колеса? Там полкаюты занято Славкиными.

— Не волнуйся, тебя не обманут, — продолжил я наступление. — Слава еще в каюте, он знает, какие мои.

Тому ничего не оставалось, как передать мне три тысячи рублей. В этот момент уже подцепили мой автобус, и он в несколько минут перекочевал на тесно заставленную машинами палубу плашкоута. Последнее, что я увидел, перебираясь на его борт, — того узколобого типа, тащившего два моих колеса в другой конец плашкоута.

— Ты что, боишься, что мы тебя обманем? — вернулся к основной теме Джон, когда я перебрался на плашкоут к своему автобусу.

— Вовсе нет... — начал я, хотя уверенности в благополучном исходе дела у меня не было.

— Тогда давай ключи, а то скоро к берегу подойдем и надо будет машину выводить. Прав-то у тебя нет!

«Господи милосердный, и это ему известно, — мелькнула еще одна угнетающая мысль, — теперь я в полной зависимости от них».

В сильной нерешительности нащупал я в кармане ключи. В этот момент передо мной вновь возник узколобый тип в коже, которому я продал резину.

— Старичок, ты че меня надул? Деньги я тебе отдал, а где колеса?

— Как где? — обалдел я. — Ты же их забрал... Из каюты.

— Там их нет. Мы со Славой все обыскали, но ничего не нашли. — Его серые глаза излучали искреннее недоумение и возмущение.

— Не может быть! — с этими словами я опрометью кинулся к своей каюте.

Я сразу же увидел, что моих колес нет в том месте, где я их оставлял. В каком-то исступлении обшарил всю каюту, заглянул даже в шкаф, куда они никак не могли войти. И тут вспомнил, что видел, как мои колеса тащили с нашего корабля. Не понимая еще до конца, что меня элементарно «разводят», но чувствуя что-то очень подлое, творимое со мной, я бросился назад.

Почти вся компания Джона — четыре кожаных человека — стояла возле моей машины, в том числе тип, купивший у меня колеса.

— Ты что же делаешь, гад, — набросился я на него, — колеса забрал, а мне говоришь, что их там нет!

— Кто, я забрал? — попер он на меня. — Ребята, подтвердите...

Его подельники с готовностью стали кивать головами.

— Понял? — удовлетворенно тявкнул обманщик. — Так что, или деньги возвращай, или доставай колеса из автобуса.

Теперь-то я, кажется, понял, что вся эта операция с колесами была чистым фарсом. И шестым чувством осознал, что она — прелюдия к еще более грандиозному представлению. И что никаких денег мне за автобус не заплатят и что останусь я не только без автобуса, но и, видимо, без всего находящегося в нем. Когда это до меня дошло, то моментально окружающих меня «доброжелателей-покупателей» я стал воспринимать соответственно. Как бандитов.

И вдруг исчезли поочередно мучившие меня до этого чувства страха и беспомощности, и появилась какая-то отчаянная решимость. Я не могу сказать, что она была безрассудной. Хотя первое, что я сделал, было скорее интуитивным, чем точно рассчитанным действием.

— Хорошо. Забери свои деньги!

Тот, похоже, ожидал чего угодно — или долгих споров по поводу отсутствия резины в каюте, или обвинений его в мошенничестве, или (что скорее всего) получения ключей от машины, — но только не возвращения денег. Эта простенькая «разводка» и была рассчитана на доведение человека до исступления наглым отрицанием явных вещей с последующим переходом к агрессивным действиям, когда человек потеряет чувство здравого смысла и окажется во власти одних эмоций. Действия мои оказались для противника столь неожиданны, что он в замешательстве принял предложенную жертву — взял деньги, ничего не сказав в ответ. А я протиснулся между машинами к передней дверце моего автобуса и, мягко отодвинув стоящего вплотную Джона, открыл ее, а затем влез на водительское сиденье.

— Погоди, ты что же... — недоуменно начал тот, берясь за ручку дверцы. Но я пресек его действия совершенно разумной в этой ситуации фразой:

— Да ведь уже к берегу подходим, машину надо выводить!

К этому времени его дружки, получив от меня подарок — пару японских колес, куда-то исчезли, и он остался один. Как бы ища их поддержки, метнулся он куда-то за автобус. В этот момент я отчетливо осознал, что если сейчас позволю ему сесть в машину, то пропаду. Я закрыл окно и защелкнул замок на водительской дверце — остальные двери были закрыты уже давно.

Тут снова появился Джон. Как будто его нет и в помине, я вставил ключ в замок зажигания и деловито поправил зеркало заднего обзора, хотя автобус был заполнен до такой степени, что ничего, кроме набитых в салон вещей, через него увидеть было невозможно.

Я прекрасно видел, что он хочет попасть в машину, но, к великому счастью, вещей в ней было столько, что оставалось свободным только одно место. Место водителя, которое уже занял я — пока еще владелец автомобиля. Так что единственное, что он мог сделать, это каким-то образом занять это место, выманив меня из машины.

Он попытался открыть дверцу, но она была надежно заперта. Тут я сделал вид, что заметил его, и вопросительно качнул вверх головой: дескать, в чем дело?

— Ты сам-то выведешь автобус? — прокричал Джон. — Или помочь?

Я невозмутимо оторвал руки от руля и повернул их обеими ладонями к нему, мол, справлюсь и сам.

— Ты, это... как съедешь с парома, сразу в сторону отъезжай, — прокричал Джон, видимо смирившись с тем, что на плашкоуте меня из машины не выкурить. — Мы тебя там будем ждать!

Что начнется на берегу, я не представлял. Я прекрасно знал, что у них все схвачено в таможенной службе, так что оформить на любое имя отнятую машину — это дело техники. И ничего никому потом не докажешь.

«У меня нет шансов, если я действительно остановлюсь, выехав с парома, — судорожно думал я, пока первые машины уже покидали его... — Но я же сижу в своей машине, у которой уже включен двигатель и которую я хоть как-то, но могу вести! До моего дома совсем недалеко, почему бы мне не попытаться уехать? Это единственный мой шанс. Да, прав у меня нет, но если остановит милиция — это уже спасение от погони!..» В том, что погоня будет, я не сомневался. Разве могут бандиты просто так отпустить добычу, которая уже была в их руках?!

А если вдруг машина заглохнет, что вполне возможно во Владивостоке, богатом спусками и подъемами... Но лучше об этом не думать.

Итак, я решился. И как только машина передо мной двинулась вперед, я тоже тронулся с места. Я уже практиковался в вождении своего автобуса на пирсе в Японии: опробовал все скорости, кроме пятой, в том числе и заднюю, — но, естественно, не чувствовал еще его габаритов. Однако, съезжая со стланей плашкоута, я почему-то вовсе не беспокоился, что могу кого-то или что-то задеть. Гораздо больше меня волновала проблема выезда на центральную улицу города, которая ждала меня буквально через двести метров и до которой нужно было ехать в приличную горку.

Решимость у меня была такая отчаянная, что от нее буквально звенело в голове (наверное с такими ощущениями идут бойцы в последнюю, смертельную атаку).

Совсем рядом с морским вокзалом, параллельно береговой линии проходила одноколейная железная дорога и через нее существовало два переезда: старый, совершенно разбитый, которым никто давно не пользовался, и действующий новый. Ошалев от критической ситуации и посетившей меня отчаянной решительности, я забыл об этом. Сразу бросился к старому переезду и заметил выросшие передо мной голые рельсы без каких бы то ни было переездных мостков, набрав уже вполне приличную скорость.

Тормозить я не мог из-за мысли о возможном преследовании, поэтому, увидев эти рельсы и сильно напугавшись, не только не сбавил скорости, а, наоборот, нажал на газ и заложил такой вираж, что автобус сильно накренился, а на меня полетела лежавшая поверх прочих вещей стиральная машинка. Раздался какой-то визг или скрежет, но я, не сбавляя скорости, правой рукой маневрируя рулем, а левой — отбиваясь от навалившейся «стиралки», уже через пару секунд выскочил на нормальный переезд и, не помня как, взлетел по крутому подъему к выезду на центральную улицу.

Видимо, звезда удачи была в тот затухающий осенний день со мной — машин, препятствующих повороту на Ленинскую, не было, не останавливаясь, я преодолел горку перед выездом на центральную улицу и понесся дальше по сумеречному Владивостоку.

Уже приближаясь к дому, я вдруг вспомнил, что на обратном пути из Японии отдал моему соседу по каюте, который потом меня заложил своим дружкам, визитную карточку. На ней были мой домашний телефон и даже адрес, так что обозленные дерзостью и исчезновением своей жертвы бандиты могли нагрянуть и домой. Потому вместо дома повернул на автостоянку, которую содержал знакомый армянин, тоже занимающийся машинным бизнесом. Несколько месяцев назад я довольно тесно познакомился с ним, поскольку по рекомендации товарища брал интервью о его бизнесе для своей статьи.

— Чего надо? — лениво позевывая, спросил меня охранник на въезде, вылезая из своей теплой будки.

— Да вот, привез машину из Японии и договаривался с Ашотом, что поставлю ее временно у него...

— А, если Ашот в курсе, то заезжай. Вон место свободное, туда и ставь...

— Понимаешь, меня никто не встретил в порту, накатили какие-то ребята, — осторожно начал я свою больную тему, — едва ушел. Здесь машину не опасно оставить? Они могли выследить меня...

— Ты что? Это наша территория. Пусть только сунутся... — он улыбнулся улыбкой человека, на «все сто» уверенного в своих силах.

После насыщенного переживаниями дня и моего стремительного броска его невозмутимость и полное спокойствие вокруг подействовали на меня подобно жарко натопленной комнате, в которую попадаешь со страшного холода, где ты уже перестал чувствовать конечности от мороза.

Я вышел из машины и вдруг ощутил такую слабость, что ноги у меня подкосились, и я чуть не упал около собственной машины. Вести я ее уже не мог, как и не мог представить, что лихо промчался на ней через центр Владивостока. Поэтому, испытывая вдобавок ко всему еще и внезапно накатившую тошноту, я попросил его сесть за руль и поставить автобус на указанное место.

А сам, пошатываясь и не веря еще в спасение, побрел к друзьям, которые должны были меня встречать.

ЭПИЛОГ: УРОКИ ИСТОРИИ

Позже, придя в себя, когда мои знакомые выслушали не только подробности этой эпопеи, но и все, что я о них думаю (а потом мы выпили не одну рюмку за мое счастливое избавление и скорейшее снятие стресса), я вместе с ними проанализировал все происшедшее со мной.

Мы пришли к выводу, что в сложившейся ситуации было два узловых момента, каждый из которых мог существенно изменить дальнейший ход событий.

Первый, негативный — когда я дал слабину и при навязчивом прессинге показал, что чего-то боюсь и поэтому не слишком против продажи привезенной машины. Это мгновенно ужесточило отношение ко мне бандитов. Прояви я твердую решимость ни при каких обстоятельствах не продавать автобус — ну, походили бы они вокруг, ну, попугали бы меня всеми известными им способами, но на открытый разбой в присутствии большого числа людей вряд ли решились бы.

Второй, позитивный — эпизод с продажей бандиту автомобильных колес. Вернее, момент, когда, поняв, что меня откровенно надувают и втягивают в чреватые последствиями выяснения денежных отношений, я интуитивно сделал сильный ход: отдал деньги. Тем самым я пошел по нестандартному для них пути — фактически разорвал наработанный и не раз уже, видимо, удачно опробованный сценарий.

...С тех пор и по сию пору, садясь за руль своего автобуса, испытываю, как писали встарь, «чувство глубокого морального удовлетворения»: так-то вот, подонки! Не все вам торжествовать над людьми!

Фото В. Смолякова