ПОСЛЕДНИЕ ЛЮДИ

В двух часах езды от Саранска, столицы Мордовии, в пяти — от Москвы живут люди, «выпавшие» из цивилизации. Они не протестуют, они просто живут и радуются этому.

В старой, латаной-перелатаной избушке с фонарем на входе хлопочет по хозяйству крохотная старушка — Анна Павловна Ситенкова. Восемь десятков весен и зим сменились на ее веку. Переставляя крынку с молоком, вынимая ухватом чугунок из печи, вытирая со стола пыль, она не замечает, что уже второй час рассказывает сама себе истории. В дом входит муж Иван Федорович, и Анна Павловна замолкает. Логично: о чем говорить с человеком, который был рядом последние пятьдесят лет? Иван Федорович берет запрятанный под двумя старыми одеялами «Беломор» и направляется к выходу:

— Пойду, потолкую с Василием... — бурчит он на пороге. Анна Павловна вновь остается одна.

В деревне Студеный Ключ, кроме ее избушки с фонарем, цел только разваливающийся сарай, в котором живет юродивый Василий Иванович Гришов. Всего их трое. До ближайшего населенного пункта — 8 км по дороге, которую в дождь не осилит даже уазик. Чужие здесь не ходят.

Закрыв за мужем дверь, Анна Павловна переходит к отмыванию окон, забывается и вновь начинает рассказывать самой себе очередную историю. Эта привычка появилась в прошлом году, когда в единственном на Студеный Ключ колодце, заросшем ароматной валераной, утонул ее сын.

Иногда сказки слушает пес Шарик — личность уникальная. Охотник. Хоть убей, но первую утку, подстреленную хозяином, обязательно съест.

Появилась псина здесь еще лет десять назад щенком. Тогда жизнь в деревне, хоть и не била ключом, но все же не крохотными каплями капала. Привезли его лесорубы. Щенка Шарика привезли и котенка Василия. Вскоре заметили, что стал Шарик пропадать. А главное: в моменты исчезновений собаки и кота отыскать было невозможно. Животный заговор раскрыли только через пару лет.

Как-то утром, когда пурга мела, вышла Анна Павловна позвать Шарика в дом и увидела, как пробирается он по заснеженным огородам, таща в зубах Василия за шкирку. Оказывается, таким образом они частенько ходили на делянку к старым друзьям-лесорубам: трудно коту ногами по глубокому снегу перебирать, вот и носил его пес в зубах.

Каково передвигаться по снегу, по зимнему лесу своим ходом, Анна Павловна знает. Как-то февральским днем Анна Павловна сама появилась в райцентре. За пенсией пришла. В отделе социального обеспечения кто-то даже перекрестился.

— Бабуля, ты откуда?

— Лыжи вот взяла и приехала. Деньги кончились. Чего тут, километров шесть по лесу, если напрямик. У меня лыжи хорошие, гончии...

С тех пор каждый зимний месяц Анна Павловна «ходит по дистанции».

— Руками и ногами перебираю, так до пенсии и доезжаю, — приговаривает восьмидесятилетняя старушка, вытирая пыль с лыж.

— В ваши-то годы...

— Не годы главное, не годы... — бабка заканчивает с креплениями и тут же «убивает» меня знанием современного фольклора: «Стою на асфальте я в лыжи обутый, то ль лыжи не едут, то ль я...»

Анна Павловна никогда не читала книг о натуральном хозяйстве, но точно знает, что ее хозяйство — самое натуральное. Вода из колодца, молоко от коровы, тепло от овец, яйца от кур. Супруг приволок откуда-то покрышки от трактора, прибил снизу лист железа, залил водой: вот тебе и холодильник. 43 ведра любого продукта помещается.

Хлеб пекут сами. По старинному способу, на закваске: дрожжи, купленные с последней пенсии, кончились давно. Соль у Анны Тимофеевны — черный камень, который она крошит. «Если в святой четверг запечь соль в золе, она становится святой». Посыпая этой солью бархатистые помидоры, она протягивает их мне, успевая открыть следующую банку с помидорами, заглянуть в зеркало (как же я без прически фотографироваться буду?), а еще послать Ивана Федоровича поглядеть отару, но тут же убегает за ним: «Неправильно ведь все сделает».

Есть у них радио, иной раз кто залетный газеты привезет. Бабка читает их с интересом. Даже местный вестник, в который у меня бутылка подарочная завернута была, сложила и отнесла на полку: «Позже почитаю. Надо знать, что в мире делается. Сымут Ельцина или не сымут, как думаешь?»

...Последний ребенок, что родился в Ключе, была дочь Ситенковых — Наденька. С тех пор, с шестидесятых, и пошло население на убыль. Все больше изб из года в год заколачивалось. В 1950 году Студеный Ключ стал считаться «неперспективным населенным пунктом». Перестройка деревню совсем разорила.

— Нет, я на Горбачева зла не держу, хотя остались от деревни, как от того козленка, рожки да ножки, — рассказывает старушка-хлопотушка, которая, в общем-то, зла ни на кого не держит. — К жизни по-доброму относиться надо. Ты к ней по-доброму, и она к тебе по-доброму: здоровье дает, радость.

Иной раз, правда, сердится Анна Павловна на мордовского президента, Николая Меркушкина. «Свет второй год включить не могут, керосинкой светить приходится. Закоптилась вся. Хорошо хоть радио нет-нет, да покалякает чего... Ты уж передай ему, может быть, «Огонек» послушает...»

— Мужики, которые с ней живут, ее не достойны, — повторяла всю дорогу моя попутчица, журналистка районной газеты Лидия Фролова. — Один — психически больной, другой — пьяница. Она, чтобы деньги не пропивал, спорит с мужем. Задаст загадку, он не ответит, она часть пенсии забирает. Так всю и выигрывает.

А поскольку пенсия маленькая, она еще за Гришовым, у которого официальная справка о психическом заболевании имеется, устроилась сестрой хозяйкой. Ей администрация 30 рублей за это платит.

— Я еще и на машинке вышивать умею.

— А это вы откуда знаете, у вас же нет телевизора.

— Телевизор я видела, ездила как-то к дочке в город. На десятом этаже дочка живет. Скучно у нее. Хорошо, веретено взяла, сидела, пряла, но все равно скучно.

Кстати пришлась моя пол-литра «Мордовской особой», взятой на всякий случай, — у Ивана Федоровича два дня назад исполнился день рождения. Муж охает и благодарит Бога за водку, которую гости аж из Москвы привезли.

— Вот, — выговаривает жене с укоризной, — ты меня осуждаешь, а Бог меня любит. Каких уважаемых гостей прислал.

— Опять ведь убьешь...

— Кого убьет?..

— Да меня...

У Ивана Федоровича есть рация для экстренной связи с райцентром. И хотя в деревне два года нет света, аккумуляторы у нее еще не сели. Как-то февральским вечером Иван Ситенков сообщил в поселок, что убил свою жену. Зимой в Студеный Ключ, по заснеженному лесу, разве что призрак доберется. Но дело серьезное. Взяли трактор, наряд милиции, поехали. С матом и Божьей матерью добрались. Бабка — жива, здорова...

— Он опохмелиться требовал, да как давай орать и кулаками махать. Ну, думаю, прибьет. Я — под кровать, вот так. — Анна Павловна поднимает простынь и лезет на коврик. — Ты фотографируй, фотографируй... Я сутки так пропряталась. Вылазию, у нас милиции полын дом, начальство. Ну, думаю, с ума сошла. А мой кричит с пьяну: «Мать, думал я тебя убил».

Дали тогда Ивану Федоровичу два года условно по статье за мелкое хулиганство.

Этой зимой Анна Павловна еле докопалась после двухдневной пурги до «подопечного» соседа Гришова, не появлявшегося последние дни. Так и есть — заболел сосед, слег. Отходили всем миром. Всем селом. Вдвоем, то есть.

«Ни матери, ни отца, меня высрала овца», — запросто выкладывает она ответ на вопрос о ее родных. Дети? Да, дети есть. «Пяток. Как пташки, разлетелись, пойди — сыщи... Один вот утонул. Ты поедешь через Пушкино (ближайший поселок. — С.П.) — передай сынку, чего же это он, сволочь, картошку окучивать не приезжает».

Разговоров об одиночестве Анна Павловна не понимает. Да разве ж я одинокая: со мной природа, овцы, дубы. Дубы здешние с первого дня, как первый дом в 1910 году поставили, посажены были. Я умру, они засохнут. Мы же родные...

Я уезжаю с обещанием вернуться и провести у Анны Павловны отпуск. Она будет ждать. Она всю жизнь ждет гостей.

Я обязательно приеду в Студеный Ключ. Когда что-то забываешь, обязательно возвращаешься. Я забыл спросить у Анны Павловны, что ей снится по ночам...

Фото автора