ПУШКИН С ПРИСТАНИ ПАЛИТ

Боимся 1999 года. И не потому, что до главных выборов останется всего ничего, а «валютный коридор» может расшириться до размеров хорошей гостиной. А потому, что Пушкину исполнится двести лет. Бедный Пушкин.

Александр Сергеевич как трансформер

С ватными ногами, с иррациональным чувством возвращения в прошлое смотрим сусально-ликующий репортаж с площади, на которой столько раз назначали друг другу свидания: «Пушкин у нас один, — вещает девочка с микрофоном, едва ли помнящая хоть строку из Пушкина, кроме как про дядю с правилами. — И делить его нам ни к чему!» Так ли, девочка? А как журнал «Октябрь» закрывали в 1990 году за «Прогулки с Пушкиным», ты не помнишь по молодости или не знаешь по узколобости? Дети с трогательно одинаковыми интонациями читают про у лукоморья дуб зеленый. «Есть и в Латвии настоящая духовность!» — стенает корреспондентка при виде русскоязычного латыша, который, нещадно путая текст, пытается рассказать, как грустно ему твое явленье, весна, весна, пора чего? — но милосердная пленка обрывается. На самом ностальгическом телеканале сменяют друг друга чудовищные заставки: на фоне стилизованных черно-белых силуэтов кущ и оград стоит конторка, за нею Пушкин с во-от таким пером (товарищи, вы в самом деле полагаете, что гусиное перо выглядело именно так?). Пишет, пишет — быстро, как в фильме «Поэт и царь». Потом подносит листок к глазам, явно говоря про себя что-нибудь вроде: «Ай да Эрнст, ай да сукин сын Отечества!» А вот и более гражданственный вариант: в кресле перед Пушкиным сидит какой-то черный силуэт, судя по кривизне посадки — Чаадаев (несчастный страдал геморроем, отчего и писал свои «Философические письма»). Поэт говорит: «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!» Чаадаев в ужасе хватается за голову. Знамо! Помнится, в кабинете у Берии, согласно старому анекдоту, тоже висел Пушкина портрет: Пушкин ведь первым призвал «Души прекрасные порывы!».

«С этого дня начинается Год Пушкина», — предупредил Игорь Гмыза. Интересно только, кто встанет на юбилейную вахту навстречу великому июню, когда черт догадал Пушкина родиться в России с умом и талантом? Воображаем монету с профилем Пушкина, транспарант через всю Тверскую «Христос воскрес, моя Реввека» и переименование Б. Дмитровки обратно в Пушкинскую, потому что Дмитров не тянет на национальную гордость, а у нас всего и осталось национальной гордости, что Пушкин и Пугачева, перефразируя известное название цветаевского очерка. Жалко, что у них юбилеи не совпадают. Не то Грымов непременно экранизировал бы «Историю Пугачевского бунта» с Пугачевой в роли Екатерины и с тайной страстью Емельяна к царице как главной причиной восстания.

А на канале «Россия» наряду с рекламными паузами пойдут стишки нашего Пушкина в исполнении самых духовных людей страны — Марка Захарова, Александра Таранцева... Пока страна не начнет цитировать Пушкина так же лихо, как сегодня цитирует: «Кто не знает, тот отдыхает». Там русский дух, там «Импульс» пахнет. Пушкин и микробы убивает! Андрей И наверняка одарит публику очередной серией клипов на стихи национального гения: помните экранизацию мандельштамовского «Сусальным золотом горят...», где Берия смотрит в окно на арест какого-то еврея? Вообразим «Стихи, сочиненные ночью, во время бессонницы». При словах «Жизни мышья беготня...» по экрану проносится табун ликующих мышей. А какой простор для малобюджетников со студии Горького в экранизации «Дорожных жалоб»: так и видим непроворного инвалида, влепляющего шлагбаум в лоб Дмитрию, допустим, Певцову или Максиму, скажем, Суханову.

Клуб «Пушкин». Казино «Пушкин». Страховое общество «Скупой рыцарь», коллекция мужской одежды от Грекова «Каменный гость», леденцы «Маленькие трагедии», общество оккультных услуг «Мой талисман». Презервативы «Руслан и Людмила» (вариант для геев: «Моцарт и Сальери»). Куклы Барби, беленькая и черненькая: сестры Ларины, к ним комплект нарядов (не забыть малиновый берет), три Кена (один Ленский, другой Онегин, третий — толстый этот генерал) и пара дуэльных пистолетиков.

В элитарных до полной непроходимости журналах следует ожидать появления версий типа: на самом деле это Пушкин убил Дантеса, переоделся в его сюртук, перекрасился в блондина, сбежал во Францию, где и сочинил следующий текст. Далее идет плохо стилизованный текст, по прочтении которого начинаешь сожалеть не только «зачем он не умер», но и «зачем вовсе родился». Непременно выползет версия о бисексуальности Пушкина, ибо исключительную гомосексуальность ему приписать довольно трудно. Съедутся многочисленные потомки, родственники и себя к ним причисляющие. Прапрапраправнуки будут демонстрировать арапские профили и в особо спорных случаях требовать эксгумации, ссылаясь на опыт Ива Монтана. Но Ростропович вступится, и святотатства не допустят; впрочем, самая бойкая мулаточка снимется для «Плейбоя». Звать будут Натали. И только война, начавшаяся в Эфиопии, избавит нас от зрелища загорелого Дмитрия Крылова с микрофоном возле кудрявого негритенка, который мог бы оказаться родственником по линии Ганнибалов.

Самый интеллигентский телеканал окончательно затравит зрителя пожилыми телеспектаклями и экскурсиями по пушкинским местам. Многозначительные портреты, меланхоличное фортепьяно, поставленный баритон за кадром и такой накал школьно-музейной, воспитательно-методической духовности, что поневоле станешь симпатизировать какому-нибудь хулиганскому Сорокину.

Хрестоматийным глянцем, как рыбное филе желатином, зальют попутно и Маяковского с Цветаевой, которые глянцем возмущались. Толстая литераторша с капельками пота на носу исполнит у памятника, задыхаясь и заходясь в возмущенном писке: «Пушкин — в роли монумента?!» Тинэйджеры будут внимать, равнодушно пожевывая жвачку «Анчар». Ох и гадость этот ваш заливной Пушкин.

В ответ на черепашек-ниндзя (если кто помнит, Микеланджело, Донателло и прочие) отечественная промышленность выпустит высокодуховного трансформера «Пушкин-200»: в зависимости от потребности момента и желания клиента трансформируется во что угодно, вплоть до крылатой ракеты. Хотя идея явно не нова: приятный во всех отношениях Александр Сергеич уже успел последовательно побывать вольнодумцем-безбожником и столпом православия, западником и славянофилом, идеологом белого дела и революционером, безродным космополитом и оголтелым патриотом. Теперь Пушкин предстает перед нами все больше историком, зрелым, политически мыслящим мужем, ярым государственником и едва ли не пресс-секретарем Ю.М. Лужкова. Лужков! как много в этом звуке...

И снова оказывается, что Пушкин у нас общий. Естественно, раз ничего общего больше не осталось, — покойнику-то что сделается? Если больше нас ничто не объединяет, пусть это будет хотя бы Пушкин. Пусть хоть он останется единым и неделимым, раз у Родины не вышло. Пушкина спускают сверху как национально-объединительную идею и подхватывают снизу, как стахановский почин. Пушкина раздают населению, как ваучеры: это ваша доля национального достояния. И таким образом отбирают право на частного, приватного, индивидуального, собственного, эксклюзивного Пушкина, которого не хочется ни с кем делить и обобществлять.

Куда рациональнее было бы почтить память поэта не «Годом Пушкина», а минутой молчания, причем по возможности растянуть эту минуту на весь год. Тогда еще есть возможность не воспитать у нации устойчивую аллергию на Пушкина, единственную пока национальную ценность, кроме Дня Победы, которую пока не удалось полностью дискредитировать. Хотя хрен знает — если до сих пор не удалось, то, может, и не удастся? Но все равно мораторий на Пушкина представляется не самой плохой идеей: не говорить о нем глупостей хотя бы из уважения. Ибо Пушкин настолько протеичен и всеобъемлющ, что чего про него ни скажи, все будет и не правда, и не ложь. Одного о нем нельзя сказать: что бездарен. Это и есть единственная разница между Пушкиным и породившей его страной в ее сегодняшнем амбивалентном состоянии.

Хорошо хоть, что Пушкинскую государственную премию 1998 года присудили Новелле Матвеевой — поэту в самом деле замечательному и более многих других претерпевшему от родных властей — как советских, так и постсоветских. Присуждение этой премии тем более символично, что именно Новелла Матвеева, которую мы от души поздравляем, буквально за две недели до награждения написала новый сонет, начинающийся словами: