РЫНОК МЕНЬШИХ БРАТЬЕВ

— Вот опарыш, мучной червь, мотыль — свеженькие! Сам бы ел, да деньги надо!..
(Из разговоров на Птичьем рынке.)

По выходным в трамвай номер 35 влезть нелегко. Потому что он идет на Калитниковский рынок. Несмотря на то, что все необходимые мне животные и растения уже давно приобретены, я все-таки часто приезжаю на «Птичку». Потому что нигде больше в Москве, даже на Горбушке, нет такого количества «фанатиков и сумасшедших», как презрительно называют «нормальные» люди людей увлеченных. Я безумцев люблю. И животных с растениями тоже.

Люди, животные и вещи

На «Птичке» животные группируются чуть по-другому, чем их группируют биологи. Если войти и пойти вкруг рынка по часовой стрелке, то вначале появятся грызуны и птицы, потом — кошки и собаки, потом — рыбы. А в центре почему-то окажутся растения, гады ползучие и звери рыскучие. Но это, конечно, самое поверхностное деление — территориальное. Десятилетиями сложившееся.

Гораздо более глубокое по внутреннему содержанию деление — «звери-вещи» и «настоящие звери». Тут уж любой биолог ногу сломит, но я попытаюсь объяснить. «Птичка», видите ли — рынок контрастов, и в одном углу какой-нибудь мальчик восхищенными глазами смотрит на СВОЕГО ЩЕНКА, стараясь укутать его потеплее; в другом углу в это время хладнокровно отвинчивают голову упитанному гусю или похотливо, предвкушая удовольствие, роются в кучах живых раков (50 руб./кг, кто желает). Вот весело грызут рыбину два хорька, а рядом висят шкурки их собратьев.

Это и есть отдел «звери-вещи», то есть звери пока еще живые, но, как правило, предназначенные для какой-то утилитарной цели, в лучшем случае — декоративной. Отдел «звери-вещи» за последние пять лет стал больше. И есть для этого серьезные причины...

Цена торгового места на кошачье-собачьей территории — от 100 до 400 рублей в день. Копеечному потомству вашей дворовой кошки Муськи здесь не место. Толстая накрашенная тетка, взяв за передние и задние лапы, трясет белую персидскую кошку вниз головой — экстерьер проверяет. Переворачивает и смотрит, как распушилась шерсть.

— Плохая кошка, — говорит тетка и швыряет животное хозяйке.

Кошка почти спокойна, только нервно сглатывает слюну. Она привыкла. Она знает, что главное — экстерьер, а он у нее неважный. У нее на этой почве комплекс неполноценности и нервный тик.

На этой территории меньше всего детей. За то я и не люблю теперь эту территорию, что здесь животное — хоть и пушистое, шевелящееся, но все-таки лишь подтверждение диплома, наград и достатка. А ведь всего несколько лет назад именно здесь я купила своего кота, умеющего лапой открывать дверь и принесшего мне однажды в подарок мышь. Тогда я купила его за 97 копеек.

Зато с уверенностью можно сказать, что уровень жизни собак и кошек в России значительно возрос. Одних только мисок видов пятьдесят, столько же поводков, ошейников, игрушек, лекарств. А особенно меня поразил ультразвуковой свисток: вы своей собаке свистите — она вас слышит, а люди — нет.

Собаки и кошки «за сколько не жалко» продаются в основном на подходе к рынку. Здесь же бабушки у вас примут беспородных котят и щенков. Правда, если ваше существо, от которого вы так удачно избавились, сердобольные бабушки не продадут, они его просто убьют да и все. Знайте об этом. И пусть сон ваш не будет крепок.

Животный бунт

Если смотреть в исторической перспективе, то «переход к рыночным отношениям» на древнейшем московском Птичьем рынке животных — осуществлялся постепенно — сначала, еще в 60-е и 70-е отодвинули в сторону собачек поплоше, а их место заняли призеры выставок. Затем невыгодных животно- и птицеводов отодвинули еще дальше: площадь рынка не увеличилась, а надо было продавать хлынувшие на этот самый рынок средства по уходу за животными, корма, амуницию и рыболовные принадлежности. Плюс «экзотика» — кобры, обезьяны... Потом на рынке сделали платный вход, а цены за торговое место стали гораздо кусачее тех, кого на этих местах продавали. Бабок, торговавших беспородными котятами у входа, стали гонять милиционеры. Руководство рынка перестало пользоваться популярностью в народе, а в сентябре 98-го продавцы и вовсе подняли бунт под лозунгом: «Хотим под крыло к Лужкову, долой эксплуататоров-кровопийц!»

Как ни странно, бунт возымел свое действие — 17 октября я посетила рынок уже бесплатно, возле входа за «сколько не жалко» мне предложили четырех котят непуганные бабки, и только хмурые металлические шкафы с надписью «КАССА» и щелью для просовывания денег напоминали о родимых пятнах капитализма.

Осуществляются мечты

В этот раз, чтобы был повод побродить по рынку подольше, я вспоминала свои любимые сказки. Во-первых, Бажова и его Серебряное Копытце с самоцветами. Во-вторых, Киплинга и героического мангуста Рикки-Тикки-Тави.

Получаса не прошло — вот он, мангуст. Сидит униженно в клетке и зевает от скуки, раскрывает узкую пасть с острыми зубками — грозным оружием против кобры Нагайны.

— Привет, Рикки, — говорю я.

— Восемьсот долларов, — механически откликнулся продавец.

Только зачем он мне? У меня дома, слава Богу, кобры не ползают.

А вот и наш местный Кокованя стоит с самоцветами. Самоцветы все как положено — красные, синие, зеленые.

— Из пластмассы, что ль? — спрашивает Кокованю зевака.

— Сам ты из пластмассы, — обижается он. — Из земли.

— Такие красивые?!!

Бедные мы, бедные люди постиндустриального времени! Мы уверены, что все самое красивое — из пластмассы. И камушки, и челюсти акулы, и морская звезда, и сушеная шкура питона?

Спрос на опасность

На «Птичке» сейчас подозрительно много всяких живых ужасов. Вот за стеклом террариума лелеет коварные планы гюрза с неудаленным, между прочим, ядовитым зубом, вот задумчиво копит яд скорпион; вот стая пираний замерла — готовятся схватить вас за опущенный в воду, ну, скажем, палец. Скорпиончики, крокодильчики, рысята, пумята! Может быть, просто время сейчас нервное, и близость скорпиона как-то расслабляет? А может, «новые русские» дом-крепость приспосабливают охранять этих бедолаг?

Стопами кастанеды

Про Кастанеду каждый слышал, но наркотический кактус пейот редко кто видел в глаза. Приходите на «Птичку»! Невзрачный этот кактус со смешным названием Lophophora williamsii постоянно украшает прилавок одного моего знакомого кактусовода.

— Тебе объяснить как есть или как ухаживать? — спрашивает меня он.

— Лучше как ухаживать.

— Ну смотри. Главное — окно заклей, чтобы ему под корни не поддувало. А если сразу есть будешь — можешь не заклеивать. Я как Кастанеду прочел, так и съел парочку — понравилось. И наркоманам очень нравится. Они у меня часто их покупают, чтобы другие наркотики перебить. К нему же привыкания никакого. Я этих кактусов — полторы тысячи в год продаю.

А всего у него кактусов дома — 60 000 штук. Не приведи господь поскользнуться в такой квартире и упасть.

Мало кто знает, но живут кактусоводы в три-пять раз дольше обычных смертных: таково благотворное влияние кактусов. В связи со слишком долгой жизнью, чтобы не вызывать праздного любопытства у окружающих, им приходится часто менять документы и место жительства.

— Покупай вот этот, — указывает он мне на крохотную колючую лепешку. — Зацветет лет через пятнадцать, зато когда зацветет — ахнешь!

— Самой бы дожить, — вздыхаю я. Через пятнадцать лет мне... будет сорок. А он улыбается. Интересно, сколько ему-то будет?

Любовь и голуби

Когда-то в Москве голубятня в каждом дворе была. И был, конечно же, свой голубятник. Как правило, был он холостой или разведенный, потому что семья и голуби сочетаются плохо. «Или я, или они», — говорит в конце концов жена, имея в виду голубей. Голубятник, конечно же, выбирает... правильно, не жену же.

И у моего знакомого Евгения Николаевича так было. «Не могу больше», — сказала жена, и он ее ушел. Хотя ему уже 50, и дети у него есть, и внуки, и сам он мужчина положительный — не пьющий и даже не курящий (голуби терпеть не могут запах табака и спиртного). Однако теперь он живет один. Ему так лучше. Недаром, видимо, индусы считают, что семейная жизнь и духовное просветление несовместимы, и в 50 лет принимают саньясу — обет отречения. И служат Богу.

Бог для Евгения Николаевича — голуби.

Евгений Николаевич немного тоскует: упал в народе интерес к голубям. Места для голубятников на рынке — самые дешевые. Потому что за день хорошо, если двух-трех продашь. А когда-то советские голубеводы со всех международных выставок уезжали увешанные медалями и грамотами.

— Хочешь выпустить? На, — Евгений Николаевич вынимает из клетки белую птицу, опасливо косящуюся на меня глазом. Боится небось, что съем. Трех птиц я выбрасываю из клетки, и они, довольные, становятся точками где-то далеко в небе. Иногда Евгений Николаевич выпускает их всех и едет с пустой клеткой домой. Приедет — а они уже дома.

Ода «птичке»

Нигде еще в Москве нельзя почерпнуть столько глубоких знаний о жизни — как практических, так и философских. Порой практика и философия тесно смыкаются. Например, знаете, как отобрать волнистого попугайчика, наиболее обучаемого человеческой речи? На «Птичке» мне объяснили. Надо выбрать самого зачуханного, самого заклеванного и больного самца, желательно хромого. Наглый и здоровый, сильный самец говорить хорошо не будет. Ему и так хорошо. А если вы спасете дефективного, он будет охотно учиться и трепаться станет без умолку. Из этого принципа выросла вся современная цивилизация.

Здесь можно получить консультацию по геологии, ботанике, зоологии, ветеринарии, медицине, нумизматике...

А главное — где еще вы увидите здоровенного небритого мужика, совершенно трезвого, но навзрыд плачущего по умершей канарейке?

Фото Александра Басалаева