Галина Васильевна Старовойтова дружила с «Огоньком» с первых же дней своего прихода в большую политику. Наш обозреватель Илья Мильштейн не раз бывал у нее и в служебном кабинете, и дома. Мы собрали воедино отрывки из многих разговоров с ней — Галина Васильевна многое нам объяснила.
Что происходит? Кто виноват? Что делать?
ГАЛИНА СТАРОВОЙТОВА: «У НАС УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА ПРОЩЕ,
ЧЕМ ВЫСЛУШАТЬ»
Размышления о политике, друзьях, недругах, о жизни и смерти
— Галина Васильевна, вы любите выступать перед публикой?
— Когда-то боялась даже собственных студентов. Могла полночи готовиться к лекции для пенсионеров в жилконторе. Я вообще не оратор. Пришлось себя сознательно приучать не бояться аудитории. Помог «отрицательный опыт». Чем громче на съездах звучали негодующие крики в мой адрес, чем настойчивее сгонял меня председательствующий, тем спокойнее я становилась. Теперь это не требует уже усилий, происходит как-то автоматически. Я знаю, что договорю свое.
— Не жалеете о том, что ушли в политику?
— Не жалею. Быть человеком не только мнения, но и действия — тяжело, но заманчиво. Конечно, быть на виду... это не всегда комфортно. Из газет вроде «Правды» или «Советской России» узнаешь про себя много нового. Впрочем, со стороны противников естественно ожидать всяческих козней. Обидно слышать нападки от «своих». То Коля Травкин, не разобравшись, сердито выговаривает с телеэкрана, что у меня разный подход к самоопределению Крыма и Карабаха. То газета «Демократическая Россия» начинает подозревать меня в антисемитизме. То писатель М. Чулаки в «Вечернем Петербурге» повторяет обо мне сплетни, почерпнутые из «Советской России»...
— Вы боитесь сплетен?
— Нет, но иногда на душе от них бывает довольно мерзко. Больно за моих родителей: они сильно переживают.
— Среди ваших политических оппонентов есть люди, которых вы уважаете?
— (Пауза.) Нет, пожалуй. Из тех, с кем я сталкиваюсь, — нет.
— Вам знакомо чувство отчаяния?
— Конечно. Но я чувствую, что от меня и моих единомышленников зависит будущее страны.
— Галина Васильевна, расплата за вашу деятельность — оскорбления и угрозы?
— Я к ним привыкла давно. Не забуду: еще в начале девяностых звонили моему сыну и предупреждали, что мне недолго осталось ходить по земле. А заодно и с ним расправятся. Со мной эти бандиты разговаривали не столь подробно. Кричали: «Убьем, сволочь!» К сожалению, на меня попадают реже. Я бы предпочла принять этот удар на себя. Много писем с угрозами, телеграммы... Если моя помощница раньше меня читает почту, она такие письма уничтожает. Не хочет меня огорчать. Напрасно.
— Ваш телефон прослушивается?
— Раньше я об этом знала совершенно точно. Дело в том, что некоторые сотрудники КГБ нередко приходили к нам и изъявляли желание служить демократической России. Одного из них я попросила проверить, прослушивается ли мой телефон в гостинице «Москва». Вскоре он сообщил: да, прослушивается.
— Как он это установил?
— Секрет. Его секрет. (Смеется.)
— Вы по-прежнему верите в справедливость?
— Да. Просто справедливость не всегда торжествует. Иногда бандиты демонстрируют мускулы. И справедливость требует защиты.
— Сколько человек придет к вам на помощь, если вам будет плохо?
— Теперь меньше, чем прежде. Людям будет трудно поверить, что я нуждаюсь в помощи. Все привыкли видеть меня сильной и даже всесильной.
— Сколько человек вам самой захочется увидеть, если станет худо?
— Двух-трех.
— Политика «виновата» в том, что вы разошлись с мужем?
— Отчасти. Моя депутатская работа, если к ней относиться всерьез, мало совместима с нормальным выполнением супружеских обязанностей. Мы просто не смогли жить вместе. И в последние годы изрядно помучили друг друга.
— И он ушел от вас...
— Ну. Это еще неизвестно, кто от кого ушел! (Смеется.) Думаю, что во многом от меня зависело, сохранится ли наша семья. В том, что семья распалась, моей вины больше. Я заплатила дорогую цену: здесь и разрушение здоровья, и потеря семьи, и отказ от творчества.
— Вы верите в себя?
— Человек — система ненадежная. Когда-то я готовила большую речь на съезде, а вместо этого попала на операционный стол. В целом у меня было достаточно возможностей решить мучительный когда-то в юности вопрос о самооценке. Я научилась не зависеть от влияния окружающих. В себя верю.
— Вы не боитесь, что вас сломают? Угрозами, слежкой? Что вы предпринимаете в ответ?
— Ну, какие-то меры предосторожности. Хотя это и бесполезно. У нас убить человека гораздо проще, чем выслушать. Убить и остаться безнаказанным...
Так что я просто принимаю во внимание такую возможность. Не более того. Конечно, мне страшно за близких и за себя, но это чувство испытывает большинство наших сограждан.
Я буду жить настоящей жизнью и не знаю, за каким поворотом свалюсь, как загнанная лошадь.
На фото Л. Шерстенникова: Декабрь 1989. На похоронах А.Д. Сахарова.