Я закрыл глаза и перестал видеть. Сразу захотелось спать — голова не могла придумать, чем бы ей заняться... А ведь мне надо учиться у этой девочки, как уметь хотеть...
Кажется, Петр I сказал: «Великие люди хотят, в то время как остальные только хотят хотеть». В этом смысле Вика — человек героический.
Темный мир со светлыми глазами
ВСЕ МЫ ИНВАЛИДЫ
Закройте глаза. Теперь встаньте и походите по комнате. Все предметы сразу станут чужими, не на своих местах. Постарайтесь вспомнить, как они стоят, а то набьете синяков. А теперь представьте, что это навсегда. Что вы потеряли зрение и вам придется жить в отсутствие света. Сразу портится настроение? А каково тем, кто всю жизнь в таком положении? Тем более что государство наше почти не заботится о слепых, а общество, как всегда, занимает позицию: главное, что это случилось не с нами. И до тех пор, пока большинство из нас не научатся испытывать дискомфорт от чужой боли, страждущие будут обречены на отверженность, а все мы — на страх грядущего одиночества и брошенности. Хотя и сегодня есть люди, которым чужая судьба не безразлична...
Со стороны посмотреть — взрослый дядя беседует с девочкой лет тринадцати. Дядя — это я. А девочке на самом деле двадцать четыре. Беленькая, маленькая. И манеры: зажата, автоматический смешочек... Точно подросток. Никаких откровений: «Все нормально... я здесь так... не особо... не знаю...» Челка на пол-лица прикрывает то, что все равно заметно — у Вики нет глаз.
— Ты почему очки не носишь?
— Лоб не хочу разбивать. Эти области, вокруг бровей, самые чувствительные. Если я к препятствию приближаюсь, кожей его чувствую. Очками закроешь — налетишь на что-нибудь. У нас есть один, он все время в очках и все время разбивается.
«У нас» — это у слепых. У них свои детские сады, школы, книги с пупырышками, производство бытовых электрических розеток, магазины «Рассвет». У зрячих — весь остальной мир. Зрячие создали ВОС — Всероссийское общество слепых, чтобы адаптировать последних к своей жизни. А получилась резервация, причем не очень удобная в связи с недостатком средств.
— В системе ВОС работать не буду. Платят мало. В цехах — рублей двести-триста. У меня пенсия по инвалидности больше.
— Ну планы-то есть какие-то? Не бывает же так, чтобы без планов?
— Я сейчас расскажу, а потом не сбудется...
На победительного героя Вика не тянет. Мои знакомые как-то веселее про нее рассказывали: «Пришла к нам квартиру ремонтировать, представляешь! Слепая — обои клеит! Деньги зарабатывает, гимнастикой занимается, на олимпиаду в Америку ездила — золото взяла. И еще — массажистка, и еще — на борьбу ходит, и еще — скульптор. Вот про кого писать-то!»
— Вика, рассказать, что вокруг?
— Расскажи, я люблю, когда мне рассказывают..
...Я расспрашиваю и расспрашиваю. И на все получаю такие одномерные, плоские ответы, от которых журналист обычно звереет. Да, она ремонтирует квартиры — помогает маме. Нет, обои не клеит — только старые обдирает. Да, гимнастикой занималась. В интернате была секция — для слепых. И разряды у них свои, и соревнования. Сейчас бросила. Лепить? В школе научили, кое-что выходит, пока непрофессионально, хотела учиться дальше в институте, но преподаватель отказался с нею заниматься. Еще азы компьютера по Брайлю (есть специальные клавиатуры), неудачная попытка производить тетради для слепых, и — как памятник несделанному — массаж: окончила курсы при школе, а работать не стала.
— Так ты устроиться не пробовала?
— Пробовала. Но в поликлинике платят мало, а на фирму не берут.
Все свои победы Вика совершила во «внутреннем мире» — мире слепых.
Не знаю, насколько это было трудно для нее. Наверное, трудно, как любая победа в любой системе. И, наверное, так же легко, как любая победа в системе.
БОЖЕ МОЙ, — думаю я,— ЧЕГО Я ОТ НЕЕ ХОЧУ? У МЕНЯ ВОН ЗУБ БОЛИТ — ПРОБЛЕМА. ВСЕ ПОДСЧИТЫВАЮ, СКОЛЬКО БУДЕТ СТОИТЬ ВЫЛЕЧИТЬ... ТО, ЧТО ЕЕ НЕ ВЗЯЛИ В ИНСТИТУТ, — ВЕДЬ НЕ ЕЕ ВИНА, А НАША, ЛЮДЕЙ С КОНТАКТНЫМИ ЛИНЗАМИ, КРЕПКИМИ КЕРАМИЧЕСКИМИ ЗУБАМИ И ЗДОРОВЫМИ ЖЕЛУДКАМИ... И НЕЛЬЗЯ ВЕДЬ ИСКЛЮЧАТЬ ИЗ СВОЕЙ ЖИЗНИ ДРУГИХ ТОЛЬКО ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ОНИ НЕ ТАКИЕ... МИЛОСТЫНЯ — НЕ ЛУЧШИЙ СПОСОБ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НИЩЕТЫ...
За три часа кружения по бульварам журналисту удалось выяснить только ту простую вещь, что Вика в свои двадцать четыре довольно инфантильна. И можно было бы бросить идею написать о ней, если бы не два важных обстоятельства. Первое: ее саму роль ведомой «достала». Стыдится она своей слабости, потому и рассказывает так нехотя про казавшиеся раньше феерическими успехи. Второе: не бывает так, чтобы человек прожил двадцать четыре года, причем двадцать четыре молодых года, и не столкнулся с чем-нибудь таким, после чего хочется все изменить.
...Было. Как-то она ехала в метро по одному из немногочисленных, выученных наизусть маршрутов, по которым путешествовала самостоятельно. И незнакомый мужик вытолкнул ее при всех из вагона, выволок по лестнице и потом тащил несколько кварталов неизвестно куда. Она закричала, рядом оказались люди, и странный мужик, испугавшись, сбежал. Вика даже не сумела понять, чего он от нее хотел. Но было страшно.
Прошло довольно много времени с того случая, и ничего не происходило, но в один прекрасный момент Вике предложили заняться борьбой в группе «Мягкой школы».
— Когда я туда пришла, то всего лишь хотела научиться защищаться. А сейчас понимаю, что это не главное...
— У нее кличка Ирокез, — говорит Алексей. — Я ее два года тренирую. Тогда, помню, завалилась их, слепых, целая команда, а сейчас она одна осталась. Очень талантливое тело, никаких проблем.
Вика ныряет в кувырок и демонстрирует невероятное верчение, от которого у наблюдателя рябит в глазах.
Когда я шел на тренировку, думал, что увижу очередное игрушечное развлечение для убогих. Но игрушка оказалась весьма полезной, потому что наставник Алексей Сидоров не тренирует в обычном смысле, а просто и ненавязчиво учит нормально жить:
— Из этой группы я не собираюсь никого выставлять на соревнования. Здесь у большинства какие-либо внешние проблемы. Вот как у Вики слепота. А на самом деле все проблемы в голове.
Да, здесь много философии и мало спорта в общеупотребимом смысле. Главное, что усваиваешь на тренировках: не существует такого захвата, от которого нельзя было бы освободиться. Вика освобождается три раза в неделю по два часа. Кажется, это ее единственный шанс научиться жить так, как она сама хочет. Жаль, конечно, что такой вот Алексей не появился раньше, и ей сейчас приходится догонять своих зрячих сверстников — идти от привычных и потому уже ненужных побед «внутреннего мира» к победам мира реального. А с другой стороны, «Гуру приходит, когда ученик готов».
— Сейчас я хочу попробовать все, что смогу. Я только начала понимать, что могу много...
Наверное, она сможет освободиться от захвата, и тогда начнется самое интересное — нормальная жизнь, где не делают скидок на слепоту, где каждый свободен выбирать, но обычно не знает, что с этой свободой выбора делать. И это — следующий шаг. Не все зрячие его сделали. Может быть, его удастся сделать слепой?
«Это очень высокая ступень, но к низшей нет смысла стремиться», — так гласит теория «Мягкой школы».
Алексей ТОРГАШЕВФото М. Штейнбока
МИР НА КОНЧИКАХ ПАЛЬЦЕВ
На окраине Сергиева Посада, за небольшим металлическим заборчиком есть несколько зданий. На воротах надпись: «Интернат для детей с нарушением слуха и зрения». Это единственный в России интернат, где живут и учатся общаться с миром слепоглухонемые. Когда попадаешь сюда в первый раз, становится страшно: другой, совершенно незнакомый мир.
Здесь по специальным методикам слепоглухонемых детей учат читать, писать и хоть как-то готовят к социальной жизни. Об этом сложно рассказывать: этих детей слишком жалко...
Мальчики и девочки живут вместе. За каждым из них своя история. Когда дети влюбляются друг в друга, об этом знает весь интернат. Иногда это заканчивается свадьбами, чаще — абортами. Правда, за последние три года абортов не было. Зато были свадьбы. За три месяца до нашего приезда поженились двое 18-летних людей. Через несколько месяцев, как они рассказали своим воспитателям, у них должен родиться ребенок.
Свадьба тут — праздник, каких бывает мало. Зато с избытком других событий... Вот некоторые из них.
Приехав в интернат, мы долгое время ходили по различным помещениям, знакомились с местными обитателями. Когда наступило время полдника, отправились в столовую, сели за пластмассовый столик. Мимо нас прошли дети: два мальчика и девочка лет десяти-двенадцати. Шли они, положив руки друг другу на плечи, первый держался за руку воспитательницы. Они были слепые, но слышали, а мальчики даже могли говорить.
— Видите мальчика в белой рубашке? — спросила воспитательница, которая нас сопровождала. — Это Сережа.
Мальчик, жевавший в это время печенье, поправил слуховой аппарат и громко сказал:
— К нам приехали гости? Здравствуйте. Сейчас я поем, и приходите ко мне. Я буду вам петь.
Сережа поступил сюда двухлетним. Родился он на Урале, в семье алкоголиков. Вдобавок ко всему его мама во время беременности переболела краснухой. И вот результат — ребенок родился слепым и плохо слышащим. Вообще большинство детей оказываются здесь не потому, что родители крепко пили (хотя есть и такие), а по другим причинам. Одна из них — краснуха. Если будущая мама подхватила ее во время беременности, то 90 процентов вероятности, что родившегося ребенка придется отдавать в этот интернат. То же случается, если у женщины во время беременности обостряется герпес.
В первый год Сережа ни с кем не общался, убегал от людей и сидел, забившись в угол, как крот в норе. Когда с ним начинали разговаривать, бился в истерике. Мне показывали его старые дневники (здесь все, кого можно было научить писать, ведут дневники). Сережа писал: «Был на улице. Кушал яблоко. Было хорошо. Валя добрая и хорошая». Валя — воспитательница, которая занималась с ним каждый день на протяжении нескольких лет. Она-то и заметила, что Сережа любит отбивать ритм.
В углу его комнаты стояло маленькое игрушечное пианино в пять клавиш. Как-то Валя дала это пианино Сереже — и тот на нем сразу заиграл. Играл известные мелодии, те, что где-то слышал, и свои, придуманные. Однажды в интернат заехал один меценат. Его познакомили с Сережей, и через неделю меценат прислал синтезатор. Слепой мальчик сам освоил непонятный инструмент.
Неизвестно, что будет с Сережей дальше. Но понятно, что уже сейчас он нашел занятие, которое как-то наполнит его жизнь.
В первой половине века в США жила дама, которая в трехлетнем возрасте потеряла зрение и слух. Однако она получила образование, ученую степень доктора психологических наук и сама зарабатывала себе на жизнь. О том, как ей это удалось, женщина написала книжку. Американцы, как это у них водится, сделали из нее национального героя.
В СССР решили, что не пристало социалистической стране отставать в этом от империалистов. И когда в интернат в Загорске поступили дети, полностью глухие и слепые, но со здоровой психикой, из них попытались сделать подобие американской дамы. Получилось! Трое освоили курс средней школы, поступили в МГУ (на филфак и психфак), стали докторами наук и даже публиковали научные труды.
Конечно, все равно самостоятельно такой человек жить не может. И главная задача воспитателей — сделать из детей людей, хоть как-то общающихся с внешним миром.
Татьяну привезли в Загорск в три года. Девочка была немой, ничего не слышала, но видела, смотря на мир большими голубыми глазами сквозь толстые стекла очков. Она быстро научилась читать и писать. И читала буквально запоем.
Как-то, когда ей было лет десять, она обратила внимание на долговязого мальчика, чуть ее постарше. Он был слепоглухонемым. Такие люди, наученные специальными педагогами, общаются с окружающими так: берут собеседника за руку и, перебирая пальцы, образуют согласно созданной системе слова. Мальчика звали Ромой.
Сначала Татьяна изредка ему читала. А через полгода эта пара стала неразлучной — они сидели, взявшись за руки, и только быстрые движения сплетенных пальцев показывали, что они разговаривают.
Человек здоровый выбирает себе спутника жизни по многим параметрам. И внешность зачастую играет не последнюю роль. Для слепых внешность партнера не имеет значения. А поговорка, что браки заключаются на небесах, применима к этим людям куда более точно, чем к здоровым. Такие браки практически не распадаются, а рождающиеся дети в основном бывают здоровыми...
Когда Роме исполнилось 16, он сделал Татьяне предложение. Они ждали два года, и в мае 98-го наконец поженились: в загсе стояли, взявшись за руки. А потом слепой Роман поднял свою жену на руки и уверенно понес к машине.
Через два дня молодожены из интерната уехали. Стали жить у Татьяниных родителей и надеются, что дети их будут здоровы. И расскажут им, какого цвета небо и как шумит листва.
Когда мы уезжали, к нашей машине подошел мальчик лет двенадцати. Он поклонился даме, которая с нами была, поцеловал ей руку и, распахнув перед нею дверь, галантно ее усадил. После чего по-мужски пожал нам руки, распахнул ворота и стоял, махая на прощание рукой.
И кто после этого скажет, что живущие здесь люди ущербны?..
Иван ВАСИЛЬКОВНа фото А. Басалаева:
- Все люди по-разному смотрят на мир. Если видят...
- Слепые волей-неволей понимают: в жизни есть вещи поважнее света
Я МОГУ ТЕБЕ ПОМОЧЬ, ПОТОМУ ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ПОМОЧЬ МНЕ
К инвалидам можно относиться по-разному. Можно в них видеть людей, которых надо изолировать от общества. Их можно жалеть, платить им пособия, организовывать концерты, издавать литературу особую. Им, наконец, можно внушать, что они ничем не отличаются от нас, ничем не хуже нас.
На деле ни первый — жесткий и жестокий путь, ни второй — казалось бы, пронизанный христианской моралью, ни третий — связанный с воспитанием упорства и достоинства, — ни один из этих вариантов сегодня не работает.
Многих, я думаю, поражало при чтении Евангелия, сколько там инвалидов. Мы знаем, что таких людей и в нашем обществе много, но мы их отчего-то не замечаем или замечаем крайне редко.
Почему так, что за оптический эффект?
Здесь проблема нашей слепоты — мы в упор не видим чего-то очень важного в жизни. Евангелие нас возвращает к реальности. Надо, наверное, попытаться понять: чего хочет от инвалида Христос? Он хочет человека, страдающего тем или иным недугом, исцелить. Замечательно само слово — в Евангелии ведь ни разу не сказано «выздоравливает» или «вылечивается». «Исцеляется» — от слова «целый». То есть человеку возвращается целостность, от него уходит страшная разбитость на фрагменты, куски, расколотость личности.
Мы не можем исцелить — даже физически — больного, потому что слишком слабы. Между тем не только Сам Христос, но и многие святые исцеляли и даже воскрешали. Да и сейчас есть люди с таким даром. И мы можем кому-то из наших страждущих близких сказать: «А попробуй позвонить вот по этому телефону, вдруг там тебе помогут». Но мы не можем сказать: «Господи! Сделай так, чтобы все, что я могу в этой ситуации, я делал!». Не можем, потому что не знаем, а что это такое — «все, что я могу».
Прежде всего мы должны увидеть в таком человеке не того, кто страдает и поэтому нуждается в помощи, а того, кто станет нашим другом. Того, кому я могу помочь, потому что он может помочь мне.
Мне сейчас пришел на память вот такой пример (хотя можно привести их много). Одна моя прихожанка в течение нескольких лет была абсолютно неподвижной. Всем было ясно — об этом говорили врачи, — что она уже не встанет. Но так случилось, что несколько прихожанок — девочки-школьницы, студентки и взрослые женщины — стали навещать ее и установили дежурство, которое несли круглосуточно, сменяя одна другую. Дом Тамары Алексеевны, так звали эту больную, вскоре стал удивительным центром встреч. У людей, приходящих в этот дом, сложились необыкновенные отношения. Когда я к ней приходил, часто говорил: «Вы стали президентом настоящей маленькой республики». Бог ей не дал здоровья — но Он ей дал возможность соединять людей. И представьте себе, как ее это служение поддерживало.
Кто-то может возразить: такова специфика моей работы, моего служения. Но к такому пониманию отношений с инвалидами, «аутсайдерами», как иногда говорят, может прийти каждый, и очень разными путями. В последние годы мы получили возможность смотреть зарубежные фильмы почти сразу после их выхода на экран. И вспомните, что тема, на которую мы говорим, — один из лейтмотивов американского кинематографа 80 — 90-х годов. Лучшие актеры сыграли роли слепых, безногих, парализованных, умственно отсталых, психически больных. И вот что замечательно: в любом из этих фильмов инвалид — как раз тот, кто помогает. Эти фильмы не призыв: «Помогите убогому!», а рассказ о том, насколько нуждаемся в помощи мы — здоровые физически, но искалеченные нравственно и духовно. И финал каждого из фильмов показывает нам чудо исцеления того, кто призван на помощь.
Мы ходим по улицам и на каждом шагу встречаем просящих подаяние. Это те же инвалиды, или старушки, или семьи беженцев. Их очень много, быть может, именно потому, что в советские времена их приравнивали к преступникам и даже объявляли вообще несуществующими, говорили, что нищенство у нас искоренено как социальная язва «проклятого прошлого». А теперь эта язва у нас перед глазами. Что нам делать?
Делиться. Хотя бы из сознания: то, что случилось с ними, может случиться с каждым из нас. Другое дело — что людям, выходящим на улицу просить милостыню, тоже необходимо подумать: а что они могут дать нам? Ведь и у них тоже есть такая возможность — что-то дать нам взамен скромного нашего подаяния!
Как-то в метро я встретил старушку, которую нельзя было заподозрить в «профессиональном нищенстве», — она пришла сюда, потому что больше идти было некуда. Но она не стояла просто так с протянутой рукой — она продавала маленькие салфетки, которыми можно хватать горячую сковородку или кастрюльку. Они были сшиты из каких-то старых тряпочек и украшены аппликациями в виде кленовых листьев, и просила она за них какие-то копейки. Люди останавливались и покупали у нее эти салфеточки, причем многие — за большие деньги. Каждый момент, когда человек подходил к ней купить эту вещицу, был моментом встречи — о которой она, быть может, забудет, но для того, кто купил, встреча будет очень долго продолжаться: ведь такая вещь всегда в ходу.
Для меня та мимолетная встреча стала настоящим чудом. Оказалось, что очень старый, очень больной и очень бедный человек может помочь многим-многим людям, и мне в их числе, притом что я даже не знаю ее имени и вообще с нею больше не встречусь...
Мы устраиваем Олимпийские игры инвалидов, строим для них санатории, помогаем поехать компанией на отдых. Мы ко всему этому относимся как к свидетельству нашей цивилизованности, гуманизма. Но ведь это страшно — когда хромые общаются лишь с хромыми, а глухонемые — с глухонемыми. Меня смущает сама идея санатория для инвалидов или Общества слепых. Потому что здесь человек замыкается в кругу людей, страдающих тем же недугом.
Общество должно созидаться на паритетных началах: 50 процентов зрячих — 50 незрячих, 50 процентов людей в инвалидных колясках — 50 процентов людей, у которых этих проблем нет, но есть другие, и не менее серьезные. Общество, в котором все мы жили еще недавно, провозглашало себя здоровым — и сколько замечательных, одаренных личностей было оттеснено на обочину, спрятано с глаз подальше!..
В мире нет здоровых и инвалидов — мы все, сколько нас ни есть на земле, в чем-то здоровые и в чем-то инвалиды. Один слеп, а другой страдает неразличением добра и зла. Мы все одновременно и опекающие и опекаемые. Никто не знает, кто он в данную минуту — врач или больной.
Только когда мы перестанем делить мир на врачей и пациентов, что-то начнет у нас получаться.
Священник Георгий ЧИСТЯКОВP.S. На фотографиях — наши герои, счастливые супруги Крылатовы («Огонек» о них писал три года назад). Юрий и Наташа психологи, у них две прелестные дочери. При этом Юрий — «обычный» человек, а Наташа от рождения лишена зрения и слуха. Мы попросили их высказаться о взаимоотношениях здоровых людей и инвалидов.
Наталья:
— Меня любит муж и у меня прекрасные дети. Поэтому я счастливая женщина. Но на свете много других людей, и зрячих и слышащих, но не счастливых. Я не могу сделать счастливыми тех, кто сам себя не уважает. Мне очень хочется, чтобы люди научились понимать и ценить Божий образ и подобие в себе, и не сомневаюсь: их жизнь может стать иной.
Юрий:
— Каждый человек, независимо от состояния его здоровья, имеет право на достоинство. Это значит, уважение к тем ценностям, которые в нем заложены. И когда эти ценности игнорируют, то тем самым чувство внутреннего человеческого достоинства разрушается. Поэтому жалость есть своеобразная форма жестокости. Не понимая этого, быть гуманным человеком, по-моему, невозможно.
На фото С. Петрухина:
- Вкус жизни доступен всем...
- «Я не вижу цветов, но могу их понюхать и потрогать... И вместе с ними и с тобой порадоваться солнцу...»