1947-1948
ЖИЛЕЦ № 44 ИЗ ФОНТАННОГО ДОМА
О ней говорили с болью и восхищением. Только она одна могла так по-королевски спокойно держаться после всего того, что случилось. 
После войны, уже вернувшись в Ленинград, Анна Андреевна Ахматова рассказывала, как в эвакуации в Ташкенте болела тифом. В больнице было тяжело, тоскливо и жарко. Над каждой койкой висели, чуть раскачиваясь, пыльные электрические лампочки, которые не горели. В один прекрасный день, топая ногами, пришел больничный завхоз, остановился в дверях и громко спросил: «Где здесь лежит... Ахмедова?» — потом, разобравшись, подошел к ее кровати и молча включил лампочку. Как оказалось, в это время Сталин поинтересовался у Фадеева, как живет Ахматова, тот позвонил в Ташкент, и в результате о поэте была проявлена забота — лампочка над кроватью включена.
Как известно, через несколько лет интерес к Анне Андреевне проявил главный партийный идеолог товарищ Жданов. Буквально на следующий день после того, как он зачитал свой разгромный доклад, посвященный журналам «Звезда» и «Ленинград», Ахматова — спокойная, статная и величавая, как всегда, — плавно поднималась по деревянной лестнице Литфонда. Встречные почтительно и робко жались к стене, давая ей дорогу. Окончив свои дела, Анна Андреевна приветливо распрощалась со всеми и, не спеша, направилась к выходу. Лишь только за ней закрылась дверь, как горестный вздох удивления и жалости раздался вслед: «Богородица, чисто Богородица!» — всхлипывала старенькая курьерша. «Какое самообладание! Подумайте только, какая выдержка!» — в один голос поражались работники Литфонда.
Когда обо всем этом рассказали самой Ахматовой, она сказала: «Боже мой! Да мне ровным счетом ничего не было известно. Утренних газет я не видела, радио не включала, а звонить мне по телефону, по-видимому, никто не решался. Вот я и говорила с ними, будучи в полном неведении о том, что обрушилось на мою седую голову».
Она жила тогда в знаменитом Фонтанном доме, где располагался Арктический институт. Из-за этого соседства гостям приходилось выписывать пропуск, предъявлять его бдительному вахтеру на проходной, и только после этого, поднявшись на третий этаж, можно было попасть в квартиру Анны Андреевны. Впрочем, очень скоро после доклада Жданова ее из Фонтанного дома выселили.
В другой квартире, где когда-то до революции помещался постоялый двор, Ахматова занимала крошечную комнату. «Здесь, — записала в своих воспоминаниях жена известного поэта и переводчика Сильва Гитович, — как-то заметнее стало, что вся мебель ломаная. Диван вместо ножки подпирался гигантской катушкой, на которую наматывают пряжу на ниточной фабрике. Но, как всегда, в углу висели иконки и над изголовьем знаменитый рисунок Модильяни». Эти иконки, подаренные ей когда-то Гумилевым, Ахматова бережно хранила, переезжая с квартиры на квартиру, скитаясь по чужим углам.
...Правда, даже они уберечь ее не смогли. Хмурым ноябрьским днем прямо на глазах у Анны Андреевны в третий раз арестовали ее сына, Льва Гумилева, забежавшего домой в обеденный перерыв. Перед уходом один из чекистов на секунду задержался в дверях и с чувством произнес, обращаясь к перепуганной соседке: «Вы уж, пожалуйста, позаботьтесь об Анне Андреевне, поберегите ее?»
Екатерина САФОНОВАНа фото:
- Пропуск Анны Ахматовой в Фонтанный дом
- Анна Ахматова и Лев Гумилев в доме на улице Красной конницы. 1960 г.
На фото: 1947-1948 г. Новый год в коммунальной квартире