В последние годы в печати любят вспоминать Обломова и Штольца: дескать, их спор снова актуален в России. Мои симпатии в этом споре всегда были на стороне Обломова. Но Илье Ильичу Обломову, простите, было на что жить. Очень существенная мелочь. Я сегодня вспомнил бы не Гончарова, а Лескова — деловых людей из его пореформенных рассказов, людей, которые были заражены невероятным энтузиазмом от одной мысли: в России наконец свобода. Таких людей мало. В генах накопилось иждивенчество — что совсем не синоним «обломовщины». Я хорошо вижу это в наших эмигрантах последней волны. И знаете, в ком особенно? В немцах поволжских, от которых просто плачет Западная Германия. Их туда приехало почти два миллиона. Вроде бы таким образом восстановлена историческая справедливость. Но ведь это не те, кто был при Сталине репрессирован, — это их потомки, выросшие в другие времена. Штольцем от них даже не пахнет. С одной стороны, я, конечно, испытываю «национальную гордость великоросса»: в тихих чистеньких уютных городках среди ночи — пьяные драки! Нет, конечно, и там правил без исключений — правильно говорила моя бабушка: «Не обобщай — обобщен не будешь» — кто-то работает, учится, но ведь жилье бесплатное, пособия большие, власти их терпят... и слово «Дай!» там постоянно звучит. Вы нас позвали — дайте нам сполна...
Лагерная привычка: отдай мне мою пайку. Мы же все, кто сидел и кто не сидел, жили в огромном лагере — мира, социализма и труда. Подозреваю, что пошли бы реформы в России более гладко и резво, все равно мы имели бы сейчас тот же самый результат.
Что делать? Ну, на это уж пусть Чернышевский ответит. Я боюсь людей, дающих советы, и никогда не даю советы сам...
Кипит и булькает во мне
идей и мыслей тьма,
и часть из них еще в уме,
а часть — сошла с ума.