Человек у телевизора

ПЛЯСКИ ПОЛОВЫХ

Лежу, болею гриппом. Температура. Поневоле смотрю телевизор — все подряд. Самое популярное слово — «власть»

Иронизировать по поводу власти бесполезно, превозносить ее глупо — с равным успехом можно обругать гильотину. И если встречу с палачом при наличии хотя бы минимальных мозгов несложно перенести на более удобное для вас время, то свидание с той или иной формой власти неотвратимо. Нам только кажется, что власть призвана кому-то там служить — все с точностью наоборот: это мы с вами ублажаем эту ленивую, неповоротливую корову, а она устилает наш путь тем, что обычно и оставляет после своего царственного променада корова.

К власти можно было бы применить критерий оценки, по которому владелец ресторана нанимает метрдотеля и официантов: их не должно быть видно. Хорошо вышколенный половой возникает у вашего столика из воздуха, его манишка накрахмалена, ливрея отутюжена, от человека приятно пахнет — он беззвучно, ни единым движением воздуха не нарушив вашего созерцательного или же, напротив, раздражительного расположения духа, материализует у вашего левого локтя блюдо с горячим, на траверзе правого аккуратно водружает бутылку вина, неслышно производит смену приборов, ликвидирует пепельницы, подносит огонь к сигарете вашей дамы и свечам и МОЛЧИТ. Последнее крайне важно — когда вам придет в голову фантазия заговорить с официантом, он любезно и с приветливой улыбкой оценит ваше глубокомыслие, сам пробормочет что-то приятное вам в ответ и замолкнет на мгновение раньше, чем вы осознаете, что он умеет говорить. Это нормальный официант, такой же должна быть нормальная власть. Невидимой. И тогда возникает действительно самый главный вопрос: какого черта в самом деле все это нужно? В смысле: зачем переть во власть? Чтобы услужить кому-то там?! Какой нормальный человек в это поверит... Но есть же страна Англия, как есть страна Австрия, и общее у них не только то, что названия начинаются с понятной буквы «А», но и власть, которая при всей ее общей для любой власти несуразности занимается именно тем, о чем мы только что фантазировали. То есть меняет вам блюда, подгузники, отводит подышать воздухом, скребет грязь и приветливо улыбается. То есть делает вам красиво. В России, как мне кажется, во власть идут, чтобы сделать красиво себе, и это было бы полбеды — пейте, гуляйте, стреляйте, но... можно без нас? Оказывается, без нас никак. Половые побросали свои передники и с гиканьем, топотом и ревом пляшут в заплеванном трактире за счет почтенной публики. А чтобы почтенная публика не забывала свое место, ей время от времени напоминают, что для поддержания половых в надлежащем радостном расположении духа надобно исправно выкладывать денежки. Иначе процесс веселья обслуги может быть нарушен.

Другая половина беды по всей видимости кроется в порушенном всей предыдущей жизнью половом опыте половых. Именно поэтому во власть можно вломиться не с простым желанием сделать себе красиво, а восхитительно красиво. А это вам не просто гульба на чужие деньги — восхитительно красиво, это когда обобранные посетители заведения восхищаются размахом праздника и где-то даже завидуют гудящим. Такие вот половые-извращенцы.

...Если это не мазохизм со стороны посетителей, тогда объясните, что такое мазохизм? И что тогда это такое, как не садизм плясунов? Вот и получается: в одних местах (например, на букву «А»), что президент, что официант — по смыслу никакой разницы. А в других — что не депутат, то латентный Чикатило, что не съезд, то сериал «Сексуальные маньяки идут ромбом». В центре четырехугольника еще по старинке празднуют что-то свое, по углам расположились самые бдительные маньяки, уже выяснившие, что мешает празднику их рядовых коллег.

Мешают веселящимся все. Но больше остальных — журналисты и евреи. Хуже всех евреи-журналисты и наоборот. Но, по большому счету, и это мелочи — в Солнечном городе бедному Незнайке вредят даже стены. Не говоря уже о коренных жителях. Такое сильное чувство в народе называют похмельем. Сродни ему и другое — специального названия, к сожалению, не имеющее, — это когда народный избранник укладывается в койку с барышней, бесцельно ворочается там с боку на бок около часа, после одевается и уходит домой. В интервале между завязыванием шнурков и посадкой в служебное авто это чувство наиболее острое, и в такие минуты половой часто принимает какое-нибудь судьбоносное решение.

Последствия которого его никогда не касаются, за них с него никогда не спрашивают, и это тоже называется власть.

Рисунок Максима Трудолюбова