Искусство жить

ЗА МНОЙ, ДУРАКИ И ОБЖОРЫ!

Рассвет над этим городом такой зеленый, что кажется, будто солнце встает из воды. А дымы всех его труб с такой скоростью уносятся северным ветром, будто мы плывем на всех парах. Но феврали в наших широтах так люты, что не только зеленые воды, но и самый воздух превращается в лед.

А тем временем корабль плывет. Все в нем наперекосяк, по-дурацки: вместо флага — шутовской колпак, вместо мачты — ходули, вместо штурвала — тележное колесо. Его пьяная и обожравшаяся матросня в козлиных личинах с похотливой резвостью тащит в трюмы легкомысленных полураздетых девиц — вчера еще матерей семейств и благотворительниц местной церковной общины. На капитанском мостике — дурак дураком, и, что самое странное, гордится этим, ибо избран на конкурсной основе. По всему ясно — не доплыть до ближайшего порта, ан нет, держится посудина, снует от Парижа до Испании, потом до Бразилии, а там и до Нового Орлеана.

Имя корабля — Карнавал. Оно произошло от названия ритуальной повозки-корабля — carrus navalis, на которой в Европе еще в бронзовом веке возили идолов плодородия, вечно умирающих и вечно воскресающих богов. Это символ заповедной лодочки, на которой солнце накануне весны выскальзывает из подземелья смерти, это лекарство от летаргии, сигнал к началу жизни, радости. И размножению — как наиболее радикальному человеческому способу преодолеть смерть. «Все мы, люди, — плохо сколоченные бочки, которые лопнут от вина мудрости, если оно все только и будет в брожении благоговения и страха Божьего. Потому-то мы и разрешаем себе в mardi gras такие глупости», — оправдывались за уличные непотребства в «жирный вторник» профессора парижского факультета богословия. Было это в XV веке. А за два века до разгулявшихся не в меру богословов, в 1207 году, папа Иннокентий III горько сетовал, что «забыв о достоинстве чина своего, как раз на масленичной неделе в звериных харях (monstra larvarum) бесчинствовали в игрищах в кафедральном соборе диаконы, пресвитеры и субдиаконы». Церковь изнемогла биться с пастырями и стадом и устало махнула рукой. В Покаянной книге из Кентербери читаем: «Тому, кто переоденется козлищем, оленем, свиньей или старухой, — один год покаяния».

Ничто человеческое не было чуждо и сильным мира сего. Фруассар описывает бал в 1393 году, на котором Карл VI и четверо его слуг так замечательно замаскировались в карнавальные костюмы, а герцог Орлеанский так хотел за костюмы облагодетельствовать, что... приказал поджечь их факелами, дабы узнать, кто же под масками. Короля удалось спасти, а то какое без короля веселье.

Андрей Курбский вспоминал, что раз на масленицу Иоанн Грозный, пируя с «любимыми ласкатели своими, начал со скоморохами в машкарах плясати».

Наш русский народ тоже не отставал от европейских навигаторов: на русском Севере и в Сибири люд связывал вместе до девяти саней-розвальней, ставил на них оснащенный корабль, на верхушку мачты прибивали колесо от телеги — символ солнца, а уж на колесе плясал парень-балагур в обнимку с бадейкой водки. Скрипя и опасно кренясь, влачилась пьяная махина от церкви к рынку, от дома к дому. Кто долезет до потешного царя — тот счастлив будет и напьется до полусмерти.

Помирать и воскресать — суть карнавала, главная тема его представлений, шуток и масок. В самый разгульный день карнавала (для Европы это mardi gras, а для славян — Прощеное Воскресенье) наступал ответственный момент — Битва Карнавала с Постом. Народ штурмовал Врата ада с последующим захватом, судом, казнью, а кое-где и пышными похоронами главного виновника. Где-то его звали Карнавалом, доном Карналем, где-то Зимой, Масленицей или просто Смертью — нелепое соломенное чучело с квашней в руке. Ведь как можно побороть самое необоримое, ужасное, страшное? Только смехом.

Только пародией, издевательством над нормой, придуманной человечеством для собственного удобства, оно побеждало бессмыслицу и суетность каждодневной жизни. Вольная праздничная мудрость освобождала от стеснений официального мира, от его угрожающей серьезности и обещала, пусть иллюзорную, легкость и полнокровность завтрашнего бытия.

Говорят, что особую удачу, прибавление в казне и семье сулил прыжок через костер, на котором сожгли чучело. Огонь отсекал хвост невезения, отбивал нюх нечистой силе, сбивал со следа смерть. Сбить с толку не очень расположенную судьбу можно было потеряв лицо.

Чертовы хари, образины: козел, конь, осел и кабан — своей неутомимой похотью заслужили право быть символами плодородия. Шут ходил с особым жезлом — приаповым корнем. При раскопках под Новгородом нашли такие жезлы — ну просто не отличишь от парижских или итальянских. Говорят, что засидевшиеся в девках, или бездетные молодухи, или веселые вдовушки, положив на голову традиционный для русской масленицы блин, к скоморошьему жезлу в очередь выстраивались... Самой распространенной маской была... ну, в общем, «обратное лицо», «уста, — как говаривал Уленшпигель, — которые не говорят по-фламандски». Впрочем, и на остальных европейских языках, ибо эта маска была любима по всей Европе, включая Россию. Ничего удивительного. Ведь праздник-то — перевертыш. Вдобавок, эта маска символизировала достаток: чем больше это лицо, тем зажиточней его хозяин. Чтобы обратное лицо не знало устали, одной из главных задач Карнавала было не только утрясать съеденное в танцах и «непотребных игрищах», но и неустанно пополнять резервы. Карнавал, масленица, знаменитая сырная неделя — праздник беспримерного обжорства. В Европе — сыры, сметана, пшеничная каша на сливках, в России — блины. На животе завязывали веревочку, ели до тех пор, пока не лопнет. Французский Легендарий свидетельствует, что после пресловутого «жирного вторника» в городах Франции и Нидерландов устраивались десятки «обжорных» похорон — в последний путь отправляли не выдержавших гастрономического испытания.

Все это не могло не сказаться на умах народных. К XV веку народ поменял... этимологию слова «карнавал». Решили, что отныне оно происходит от латинского caro или итальянского carne — мясо, плоть. Следовательно, карнавал — это carno vale. Carno vale! — Да здравствует плоть! Так с тех пор и осталась масленица праздником плоти. Даже в XV веке, когда карнавал потерял свою ритуальную, плодородную сущность, а стал просто веселым городским шествием, где каждый тот, кем он себя представляет. Маски потеряли производительную брутальность, своей однозначной козлиностью они придавали куртуазной эпохе позднего средневековья волнительную эротичность, обещание чувственных утех. Тогда появились и первые красивые маски и костюмы. Скоро Дурацкий корабль вплывет в XXI век, и у его команды нет-нет да и всплывает мода на старорежимные козлиные хари, средневековые наряды, возрожденческое роскошество, но никогда, слышите — ни-ког-да! — не проходит мода на великолепную человеческую плоть во всех ее радостных, жизнеутверждающих проявлениях.

Говорят, что юные бразильянки проходят двадцать отборочных туров в течение года, чтобы попасть на карнавальный корабль, чтобы там, в ореоле из перьев, фальшивых самоцветов и конфетти, сплясать свою самбу.

Говорят, что простые итальянские парни, ну, типа Джанни Родари или даже его Чиполлино, а также их девчонки — эти феи с голубыми волосами, заточенные в компьютерных конторах, год экономят на пиццах и шмотках от Версаче, лишь бы пошить совершенно неутилитарные остальные 358 дней в году роскошные карнавальные костюмы.

Замечательный фотограф Александр Тягны-Рядно, работавший на Венецианском фестивале, поражался, с какой легкостью и свободой примеряют свои маскарадные личины итальянцы. Самое потрясающее, что веселятся и танцуют они не только перед камерой и публикой. В каждом задрипанном окраинном кафе, в любом захолустном темном переулке. Сколько бы веков ни прошло, а суть праздника остается прежней — это праздник тех, кто дождался. Кто за долгую зиму умудрился не заморозить внутри себя душу.

Говорят, что места в кафе «Флориане» на площади Сан-Паоло забронированы, как места в партере, за полгода до карнавала. Говорят, что во время праздника там потягивают свои коктейли богатые люди из России.

Мы потянулись отведать нежной плоти экзотического Карнавала. Потому что потеряли свой — за демонстрациями с вполне карнавальной песней «Кто был ничем, тот станет всем»; за беспрерывным сетованием, что, мол, не до праздника, когда судьба такая злодейка. Как будто между карнавалами кому-то жилось припеваючи. Может, у нас все карнавальное горючее кончилось? Магия. Она халатно рассеяна в межкарнавальном пространстве душеведами, дипломированными чародеями, психопомпами, имя коим легион. А магии праздника не осталось.

Обесценилась терпкая карнавальная шутка. Понятия о непристойном относительны: тем, что средневековый человек воспринимал как грубое и циничное, а потому вполне достойное карнавального контекста, современного человека не удивишь. Вся жизнь такая. Что «срамныя извивы и блудящия телеса танцующи»? Да — пожалуйста, в любом ресторане, решившем выполнить суточную норму выручки. И — самое главное — совершенно не смешно. Что остается? Ну, ей-богу, не с блином же на голове (за свои-то деньги!) бегать. Остается партер — кафе «Флориане». Но, как заметил Бахтин, «Карнавал — это ритуальный спектакль, где разделение на сцену и зрительный зал — немыслимо». Здесь зритель, сколько бы денег он ни отвалил, всегда в проигрыше. Потому что не участвует в розыгрыше. Еще Менандр писал: «Кто воспринять не может жизни радости, не счастья тот лишен, а разума». Конечно, наши широты не рассчитаны на ликование плоти — погоды у нас прохладные, водоемы стоят. Так пусть не корабль, пусть ледокол. Чем плохо — наш огромный ледокол Дураков, сияя огнями, глазами, китайскими салютами, присоединяется ко всемирной идиотской армаде. Нас тут заждались.

Масленица на носу! И если вы забыли, как играть в «Бесовскую кобылку» или плясать фарандолу, просто сделайте чучело и сожгите его. Слепите крепость из снега и не оставьте от нее камня на камне. Наденьте рога оленя из приемной налогового инспектора. Шутите глупо и бездарно, главное, не стесняйтесь. Напеките блинов и съешьте их все без остатка. Соседу по лестничной клетке за стакан медовухи (но именно медовухи!) прочтите наизусть три песни из «Илиады». Зажгите огонь. Зажгите огонь внутри себя — это главное условие участия в масленичном карнавале.

Все фокусы Карнавала — это попытка воссоздать хоть на неделю золотой век. Век всеобщей гармонии. Гармонии нашей плоти с нашей исстрадавшейся бессмертной душой и с непредсказуемым карнавальным миром.

На фото: Предпоследний венецианский карнавал еще открывался под сенью скульптур Михаила Шемякина. На главной карнавальной площади Сан-Паоло медный сластолюбец Джакомо Казанова чопорно вводил прямо в карнавальную толпу очередную свою юную избранницу, окруженную шестигрудыми сфинксами. В этом году на площади шемякинской композиции уже не будет: возможно, карнавал отверг ее, как слишком долговременное образование, возможно, Венеция просто перегружена памятниками. Великий скульптор обиделся, что его творение отвергли, запахло, как будто, судом. А что? Вполне в духе карнавала