«А по мне, лучше генерал КГБ, чем агент МВФ. Согласитесь, что когда речь идет о генерале КГБ, есть надежда, что он действует в интересах России. И нет ни малейшей надежды, что агенты МВФ заботятся о нашем благополучии».
Александр Минкин, «Новая газета» № 8, 1999
«СТРЕЛКА» С АГЕНТОМ
Он стал сотрудником МВФ по воле генералов КГБ. У них горела отчетность по борьбе с врагами режима; и когда в Москве стало совсем туго с невыловленными и невысланными, они нашли его. Он не диссидентствовал и не боролся с советской властью. Он писал не политические воззвания, а совсем аполитичные стихи. Он, как и все нормальные тогдашние люди, курил себе и пил на московских кухнях. И напивался до отключки не чаще и не реже, чем другие. Он, как выяснилось, даже самиздата читал по минимуму того времени — обыск оказался тягомотен, скучен и контрпродуктивен, как любит сейчас говорить один бывший разведчик. Но московский казах Бахыт Кенжеев был женат на канадской девушке, и это уже была великолепная зацепка для отчета. Чекистам было плевать, что чуть ли не в день свадьбы он сказал еще не жене: «Пусть не думают, что я женился, чтобы уехать — мы будем жить здесь». Чекисты знали об этой стране больше, чем простые слизняки, — в том числе и то, что по большому счету зачем здесь жить, если можно не жить? Потрепав и потрепавшись, обыскав и обыскавшись, вызвали и пожурили: «Бахыт, не валяй дурака. У тебя есть право свалить на Запад. У нас — право отправить тебя на Восток. Если ты не сделаешь первого — мы просто будем обязаны сделать второе». «А смысл? Ну живу себе и живу, никого не трогаю», — не понял Бахыт. «Но очень здорово раздражаешь больших людей», — сказал чекист. Чекисты не лгали: те, кто не простил их ведомству женитьбы Высоцкого на француженке русских кровей, вряд ли спустили бы на тормозах, что какой-то безвестный москвич женат на канадке и спокойно живет в Москве.
В восемьдесят первом Бахыт Кенжеев уехал в Канаду. В начале девяностых по бардовским слетам вихрем пронеслась песня о том, как хорошо безусому на Руси милицейской ночью лететь в такси. Вадим Мищук, автор музыки, еле отбивался от града записок — чьи это до дрожи в коленках, до боли сердечной пробирающие стихи? Он знал только, что автор — то ли московский, то ли алма-атинский казах, живущий в Канаде. Штирлиц еще не знал, что автор стихов тихо и спокойно ездит в Москву с того самого начала девяностых, когда стал работать переводчиком одного из офисов МВФ. И как будто и не было отъезда, все так же тусуется на тех же старых кухнях у Тимура Кибирова или Сергея Гандлевского. Ну разве что пить стал аккуратнее — неудобно, однако, перед Камдессю приходить на ответственные переговоры с бодуна или после отключки. Весьма не бедный человек, из первых рук черпающий информацию о том, что такое «промоушен», «профит» и прочее, Бахыт Кенжеев мог бы устроить себе и триумфальное возвращение, и концерты в переполненных залах — ибо он не последний исполнитель собственных стихов, хохмач и блистательный рассказчик. Но не устроил. Не видел смысла. Родные кухни прикалывали больше. Спокойно и без помпы издал в России чуть-чуть книжечек. Одна из них, «Стихотворения Бахыта Кенжеева», правда, попала во все рейтинги как самая продаваемая из стихотворных сборников девяносто шестого года. Об этом он узнал, зайдя из монреальской квартиры на сайт «Огонька», только что открытый в Интернете, и страшно удивился. Похоже, вечер в безмерно прокуренном, но весьма уютном клубе «ОГИ» на Трехпрудном, не анонсированный нигде, кроме афиши самого клуба, был первым публичным выступлением Кенжеева в Москве за долгие бесцельно прожитые (по его глубокому убеждению) годы. Ведь по большому счету он же никуда не уезжал! Это те, кто черпает информацию о собственной стране из сводок стукачей, — это они где-то в иной реальности! Но не он же!
Снимки не были готовы. Приемщица бормотала что-то дежурное про неожиданный наплыв заказов под очередной всенародный праздник (как будто его только позавчера учредила Госдума, а не восемьдесят лет назад ВЦИК). Я вздохнул: — Теперь точно не даст... — Она? — осведомился оператор машинной печати. — Такая злопамятная? |
Борис, вы пить что будете? Как это ничего? А как же мы будем обсуждать российские реалии на трезвую голову? Только не спрашивайте, сколько будет стоить в этом сезоне канадская пшеница по фьючерсным контрактам — меня уже об этом спрашивала «Казахстанская правда». Я не знаю. Это не моя епархия. Меня еще спросили, скучаю ли я в Монреале по Казахстану. Я одно могу сказать точно: обожаю «новых казахов». Знаете, как их там называют? Простенько, но со вкусом — «казановы». Так вот, сижу я в мастерской алма-атинского скульптора, а по бокам два брокера. Ну, думаю, сейчас зарядят про цены на пшеницу и растительное масло. Но тут один из них деликатненько так осведомляется — вот, мол, есть система восприятия времени у Хайдеггера, и нам известно, как она преломлялась в стихах Мандельштама. А вот в ваших стихах, Бахыт, этот пунктик вообще куда-то вывернуло в странную сторону. Объясните, куда это его у вас вывернуло? Я сижу совершенно офонаревший. Начинаю со страху читать полностью только что упомянутое стихотворение. Потом сетую на то, что в мои стихи иногда с трудом въезжают из-за обилия рассыпанных в них мелких исторических деталей. Вот, плачусь, все спотыкаются об название венецианской тюрьмы, где... — Где Казанова сидел? — спрашивает брокер по имени Кайрат. Я понимаю, что понты и пальцы веером здесь не проходят. Но тут ребята начинают сетовать на то, что компашка сформировалась очень уж мужская — скучновато. Вызванивают прекрасную половину. Приезжает настоящая казахская красавица с ногами от горла. Я вздыхаю с облегчением: мужики прокололись. Философские вопросики — явно домашняя заготовка, ибо по девочке с ногами от горла видно, что они самые обычные «казановы» с обычными новоказахскими стандартами жизни и покупкой эскорта по сходной цене. Я подкалываю девку: «Ну и как вам с брокерами живется?» «Никак не живется, — спокойно отвечает красавица, — он мне просто друг, а не бой-френд. Вот перекантуюсь до аспирантуры в Колумбийском универе, а там уж и подумаю об устройстве личной жизни». Не покупали они себе эскорт с ногами от горла. И не надо им. Двум конкретным казахским брокерам с дипломами философского факультета МГУ и без комсомольского прошлого. Но два других брокера или дилера могут считать иначе: если можно нанять escort-girl — то почему нет? Сегодня — можно. Значит — нужно. Постсоветское пространство рискует не пройти банальнейшего испытания внезапно обнаружившейся доступностью материальных ценностей. И внезапным обесцениванием слова до его нарицательной стоимости. Ты мог десять лет назад, идя на «стрелку» со мной, купить этот пишущий плейер «Панас», чтобы не царапать интервью ручкой? Нет. Но еще десять лет назад (а уж двадцать-то точно) можно было тешить себя тем, что одно твое стихотворение, которое кто-то выучил, провез и опубликовал ТАМ, — могло перевернуть Россию и мир. Сейчас ты можешь купить диктофон прямо по дороге на интервью — но ты уверен на все сто, что твои стихи ничего не перевернут. И у тебя есть соблазн, дьявольский соблазн — хотя бы до лучших времен отложить то, что якобы пока никому не нужно (пусть это и глюк) — те же стихи. И заняться тем, что сейчас актуально — заработать как можно и где можно и накупить себе тех же фотомоделей по сходной цене. И пребывать в глубоком убеждении, что так живет весь богатый и сытый мир. Что везде, где много хлеба — мало песен. Но в Канаде хлеба больше, чем можно вообразить, однако Монреаль — джазовая столица континента. Да, французы ворчат, что франко-канадцы обамериканились и в Квебеке нет шансона. Ну, не склалось с шансоном. Ну, поет Селин Дион чаще по-английски, но зато как! Так или иначе тот, кто настроен в Канаде на жизнь в литературе, в песне, в джазе — он в этом и живет. Он найдет без труда и это сообщество, и (если надо) каналы промоушен. Не факт, что в сегодняшней России такой человек с той же легкостью все это находит. Тот, кто в Канаде не хочет быть аполитичным — спокойно идет в легальные и не маргинальные структуры. Когда мой сын, который родился в Канаде и абсолютный канадец по ментальности, ходил к американскому консульству в Монреале протестовать против бомбардировок Ирака — там тусовались совершенно респектабельные ребята. В Москве к посольству США в те дни ходили сплошь маргиналы. Почувствуйте разницу...
Ребята мои дорогие, пора кончить свистеть о несокрушимой и легендарной российской духовности! Эта красивая легенда тянется со времен, когда Слово было Богом в отдельно взятой стране. Когда нам казалось, что весь западный мир ловит каждое слово нашего самиздата — на самом деле эти слова ловили лишь те, кому это было вменено в служебную обязанность. И когда западные радиоголоса возвращали наши же слова нам — создавалась виртуальная реальность «весь мир думает о России». К нашим диссидентам и поэтам беспрестанно ездили в гости какие-то иностранцы — и нам чудилось, что весь цвет западной интеллигенции пасется у нас и днем и ночью видит, как нас спасти. Но когда «железный занавес» подгнил — трезвые люди с ужасом обнаружили, что моральному большинству американцев до нас примерно такое же дело, как большинству русских обывателей — дело до кампучийцев или йеменцев. Мы увидели, что те слависты, советологи и кремленологи, которые ездили к нам, — это четверть процента тамошнего бомонда. Боже, как они нас тогда избаловали! Они, московские дворики и кухни, где мы слушали друг друга; и чекисты, цедившие сквозь зубы: «Тоже мне писатели — алкаш Ерофеев и антисоветчик Кублановский!» А мы сжимали кулаки и пророчили, что время все расставит на места, и алкаш Венечка будет признан великим русским писателем. Благо дело, тут не ошиблись. Но в том, что весь мир думал и думает о нас... На днях сын залез в мою рукопись англоязычного романа. Увидел там что-то про Таджикистан и совершенно серьезно сказал: «Папа, или очень тщательно объясни, что это такой огромный наркопроизводящий регион, или убери совсем, иначе роман не продастся». Между прочим, новые русские таблоиды с удовольствием тиражируют дезу о том, что вся наша тусовка до выезда сидела на игле. А я всего один раз в жизни курнул «травку» в Монреале в начале девяностых. Но не в том дело. Что было фундаментом легенды о духовности в России? Слово — Бог и весь мир, ему внимающий. Это было наше детство. Оно прошло. Я снимаю шляпу перед нынешними культуртрегерами Москвы, которые организуют насыщенную афишу совсем в других условиях — когда Слово продается по нарицательной стоимости и не более. Но я не готов говорить о всплеске духовности в рыночной России. Московская афиша — это еще не все. Помните, Госдума понаставила рогаток к усыновлению американцами и канадцами русских детей? Как раз, кстати, ссылаясь на то, что их ТАМ вырастят бездуховными. И когда за океаном сформировалось впечатление, что почти невозможно усыновить здоровых — из России стали вывозить больных. Даунят. Парализованных. Покажите мне богатых людей в России, усыновивших дэцэпэшников или даунят из Камбоджи! Если б хоть что-то такое было — при пронырливости нынешней прессы об этом бы знали. И пока ничего подобного нет — я не готов обсуждать тему духовности в России — сколь бы насыщенной ни была афиша. Хотя, повторюсь, — снимаю шляпу перед теми, кто ухитряется сейчас продавать Слово, когда его цена не более номинала.
Наши люди, выросшие за занавесом, развращенные легендой о духовности, исключительности и вращении всего мира вокруг нас, — совершенно не умеют (в громадном статистическом большинстве) быть нормальными гражданами мира. Банальными, нормальными космополитами. Хемингуэй был не просто американским писателем, а почти что символом нации. Но сколько лет он прожил в Париже и на Кубе? И что, он не был американцем?! У нас практически нет людей с вот такой внутренней свободой. Жуткое число монреальских русских, сидящих на пособии и при этом работающих черт-те кем «под столом» — то есть нелегально, чтоб не стряхнули с пособия, — сидя в уличных кафе, готовы часами говорить о том, что докторская колбаса в России была из мяса, а здесь из нитратов. Что иммигранты сгубят континент (а сами-то кто?). Часто так же рассуждают и те, что сидят не на пособии, а на вполне приличной зарплате программиста. Они сменили цвет и количество бумажек в своем кошельке, но они не впустили в себя ни капли единения с тем миром, который вовне России.
...Клиенты и персонал маленького фотоателье с ужасом уставились на меня. Наконец кто-то, прервав немую сцену, спросил, как это может быть? — Мы все ему должны, — повторил я, — он сотрудник МВФ. Через час снимки отпечатали |
И вот из этого самого Совка, из этого же ощущения осажденного бастиона — еще одно любимое мною клише сегодняшней русской прессы: «Чиновники МВФ в очередной раз выкручивают руки России и ее правительству». Боже, какая прелесть! Да нету там чиновников!!! Я не главный эксперт и не директор-распорядитель, я переводчик. Я, как все — от Мишеля Камдессю до уборщицы, — дал подписку о неразглашении служебной тайны. Но одну тайну я, как и все нормальные люди в нашей конторе, имею право и просто обязан разгласить. У нас нет чиновников. В структурах МВФ работают в поте лица умные молодые профессора, которых фонд переманил из научных кругов чуть более высокой зарплатой, чем в их родных университетах. Нравственные ценности этих людей — это ценности нормальной западной профессуры. Это и есть те круги, где без колебаний усыновят больного ребенка из России. Люди с этими ценностями совершенно по-детски переживают за любую страну, которой фонд дал в долг. Не потому, что фонд так сентиментален — а потому, что это такие люди. Ни один кредитор в здравом уме не будет давать должнику таких советов, после которых должник точно ничего не отдаст. Кредитор не спятил. Да, он может дать неверный совет — но не со зла. А потому, что должник дал заведомо не ту информацию о своем положении. На основе дезы даже профи из профи не даст верного совета. Но кто гонит эту дезу? Кто пишет и толкает нереальные бюджеты? Кто увел все финансы огромной страны от налогообложения? Камдессю? Или, может быть, я? Что ж, валите все на меня. Вот я здесь, тусуюсь по нескольку раз в год в Москве; ни от кого не прячусь и раздаю финансовые советы. От себя. Не от фонда.
С Бахытом КЕНЖЕЕВЫМ встречался, но так и не выпил Борис ГОРДОНФото Бориса Гордона