1959
ДОБРАЯ УЛЫБКА МАЛЮТЫ СКУРАТОВА
Об этой встрече вспоминал, спустя много лет, скульптор Владимир Лемпорт. Происходила она в конце 50-х годов, когда общественные нравы в стране победившего социализма значительно смягчились. Бориса Пастернака, например, за то, что он передал рукопись своего романа «Доктор Живаго» за границу, уже не стали сажать в тюрьму, а просто, по-товарищески, покритиковали. Сергей Баруздин, выступая на общем собрании писателей Москвы, сказал: «Есть хорошая русская пословица: «Собачьего нрава не изменишь». Мне кажется, что самое правильное — убраться Пастернаку из нашей страны поскорее». И зал встретил его слова бурными аплодисментами?
Так вот, согласно веяниям времени, было решено устроить выставку молодых и талантливых живописцев в Академии художеств, святая святых советского изобразительного искусства. Там, в одном из залов, Лемпорт увидел старичка «с желтым лицом калмыцкой бабушки, такого тщедушного, что, казалось, его можно перешибить щелчком, выкинуть из комнаты за шиворот». С трудом верилось, что этот почтенного вида старец — сам президент Академии художеств, всемогущий Александр Герасимов, которого коллеги по цеху за глаза называли «Малюта Скуратов». Говорили, что на его совести немало загубленных жизней, в самом начале войны многие художники, считавшиеся «неблагонадежными», просто умерли от голода, потому что не могли получить продуктовых пайков, распределением которых ведал Александр Михайлович.
Но теперь этот грозный вершитель судеб был тих и приветлив. «Заходите, ребятки, заходите», — позвал он ласково молодых коллег, жестом радушного хозяина распахивая перед ними дверь своего кабинета. «Неужели это и есть тот самый тиран, разрушивший талантливое революционное изобразительное искусство и вместо этого насадивший унылый бюрократический протокол? — записал в воспоминаниях Владимир Лемпорт. — Ничего злодейского в его облике не было, скорее он был похож на крупного лилипута...»
— Я посмотрел вашу выставку, — говорил между тем «Малюта», раскуривая трубку и не переставая ласково улыбаться, — она мне понравилась. Так все трогательно, живо?
Потом, уже выпив по чашечке прекрасного крепкого кофе, принесенного услужливой секретаршей, Герасимов принялся рассуждать о Париже, где он, как оказалось, часто бывал и всегда, непременно, посещал в Лувре зал импрессионистов. Однако, возвращаясь на родину, Александр Михайлович принимался с этими самыми импрессионистами активно бороться. Не без его участия был закрыт в Москве Музей нового западного искусства, та же участь постигла и музей-мастерскую скульптора Веры Голубкиной — в разгар борьбы с космополитизмом вдруг вспомнили, что она когда-то училась в Париже у Родена (кажется, они вместе лепили одну старуху-натурщицу).
— Вы как, ребятки, изучаете иностранные языки? — продолжал любопытствовать Герасимов. — Изучайте! Что за человек без знания иностранного языка? Вот я на четырех языках читаю, на трех свободно говорю. Когда я за границей, мне и переводчик не нужен.
«Мы поражались еще больше, — рассказывал Владимир Лемпорт. — Каких-нибудь семь лет назад пронеслась, как опустошающая буря, кампания против всего иностранного, обозначенного кодовым названием «космополитизм», а он был во главе этой кампании!»
Поговаривали, правда, что такая перемена произошла с президентом Академии художеств не случайно — в тот год по Москве ходили упорные слухи о том, что с помощью Герасимова после закрытия Музея нового западного искусства многие картины из его собрания перекочевали в особняк Лаврентия Павловича Берии.
...Но, как бы там ни было, Герасимов беседовал с молодыми художниками почти два часа. Ходил по выставке, внимательно рассматривал работы. «Замечания Александра Герасимова были дельны и умны. И именно это вселяло в душу печаль», — заканчивает свои воспоминания Владимир Лемпорт.
Екатерина САФОНОВАНа иллюстрации: Два вождя после дождя кисти А.Герасимова.
На фото:
Международный кинофестиваль в Москве. Французские актеры Ив Монтан и Симона Синьоре ждут троллейбуса № 20.
Фото Е. Халдея