Три наивных вопроса

Как российское село может иметь 90% убыточных хозяйств и среднюю рентабельность по отрасли минус 24%, если население больше 80% своих доходов тратит на продовольствие? Холод говорит, что всему виной грабли. Чтобы доказать их виновность, Холод предложил мне доехать на его большой машине до рынка.

Что происходит? Кто виноват? Что делать?

3 НАИВНЫХ ВОПРОСА ЛЕОНИДУ ХОЛОДУ

бывшему замминистра сельского хозяйства, директору школы инвестиций в АПК
и просто единственному классному топ-менеджеру в отрасли

ЕШЬТЕ НАШЕ!

Мы давно должны были умереть с голоду. А мы живы. Почему?

Грабли № 1

Сквозь утренние пробки мы пробирались к Бутырскому рынку. Путь наш был труден, как судьба отечественного сельского хозяйства, о котором Холод, не теряя времени, рассказывает, настойчиво поминая какие-то грабли.

— Вспомните 1992 год с его гиперинфляцией. Для страны в целом — плохо, для отечественных производителей, и особенно сельской отрасли, — относительно хорошо. По сути, наше село тогда получило свой первый шанс. Все было как сегодня. В результате инфляции импорт стал слишком дорогим. Российское сельское хозяйство вполне могло, как выяснилось потом, обеспечить страну всем необходимым и заполнить рынок продовольствия. Но... страна продолжала пользоваться огромной гуманитарной помощью, сбивая внутренний рынок и лишая собственных крестьян прибыли. Плюс в целях будущего захвата рынков импортеры открыто демпинговали — продавали продукцию по заведомо заниженным ценам. Мы тогда доказать факт такой нечистоплотности не умели. Да и не хотели. Вырвавшись из голода, радовались фантастическому, неправдоподобному для советского человека насыщению рынка. И не понимали, что убиваем собственный АПК.

Естественно, у колхозников возникли проблемы со сбытом и доходностью. На следующий год они посеяли меньше. Естественно, меньше собрали и на следующий год уступили иностранцам еще какой-то процент внутреннего рынка. Люфт ценовой конкурентоспособности российской продукции, возникший в связи с тогдашним подорожанием доллара, постепенно был съеден — хотя, если бы самим не творить глупостей, его должно было хватить на много лет. Мы наступили на грабли и получили по лбу. Утешали себя тем, что это станет нам уроком.

...Леонид Иванович с трудом припарковал машину у рынка, и мы пошли в народ. Но и в народе Холод продолжал говорить:

— К лету 1998 года импорт занимал 50% продовольственного рынка. Еще год назад вот на этих самых прилавках были завалы дешевых итальянских макарон, дешевых немецких колбас, дешевого американского и европейского мяса. У меня не хватает фантазии, чтобы с чем-нибудь понятным сравнить этот факт. Это было бы объяснимо в Люксембурге, где мало места, чтобы сеять хлеб и растить коров. Или в Антарктиде. Но не в России, где много простора для сельского хозяйства (несмотря на то что 60% территорий являются северными или приравненными к ним).

Если даже специально создавать благоприятнейшие условия для импорта, и то такого не должно получиться. У нас же вышло — нечаянно. Почему? Первая причина — абсолютно непродуманная, негибкая и неадекватная экономической ситуации курсовая и таможенная политика. Средняя пошлина на ввоз сельхозпродукции была 14%. Бред! Если страна, наращивая огромный внутренний долг, в каких-то целях держала завышенным курс рубля по отношению к доллару (поддерживая тем самым за счет Центробанка благосостояние западных импортеров), то уж надо было хотя бы защищаться на внутреннем рынке при помощи таможни. Мы предлагали правительству ввести среднюю пошлину на продовольственный импорт процентов в 100.

И Холод обвел взором окружающие нас прилавки. А потом взял и сказал свое авторитетное мнение «как экономиста вообще»:

— Я в принципе не уверен, что следовало держать настолько завышенный курс рубля. Всему отечественному производству было трудно при дешевом долларе конкурировать с импортерами. Повторяю: ЦБ таким образом фактически субсидировал импортеров на российском рынке и мешал собственным экспортерам и производителям.

Грабли № 2

Наконец мы внимательно присмотрелись к торжищу. Рынок очевидно демонстрировал «взрывообразное замещение импорта на отечественное продовольствие» (так умно выразился мой собеседник). С нашими недорогими продуктами по цене может конкурировать разве что бельгийская ветчина. Но она очевидно дрянная. Об этом говорят даже сами продавцы. Лучше за те же деньги купить нашей.

— 17 августа в стране случилась общая катастрофа — однако ей опять же могли радоваться колхозники. Рубль был девальвирован, импорт стал дорогим. Итог: в сентябре он упал с 50 до 5%, потом, правда, немного подрос — процентов до 15. Что такое было обесценить рубль с 6 единиц за доллар до 23? Для импортеров это равнозначно выплате на нашей границе пошлины в 350%. Поэтому, как вы видите, импорт почти вытеснен. Вот эти «ножки Буша» теперь дорогие, хотя и по-прежнему по сравнению с нашей курятиной невкусные. Где мы можем производить собственные импортзамещающие товары, там импорта практически не стало. Для крестьян наступил кайф. По сути, село получило свой второй шанс за новейшую историю. И его нельзя упустить. Люфта ценовой конкурентоспособности отечественных продуктов должно хватить — если разумно его расходовать — года на полтора-два (к тому времени инфляция издержек успеет слопать позитив девальвации, а импортеры приспособятся к новой ситуации). Наша задача: использовать это время, чтобы к окончанию «кайфа» мы прочно захватили все продовольственные ниши, наращивали производство, а в итоге снижали цены за счет внутренней конкуренции. Нельзя второй раз наступать на одни и те же грабли.

Однако, судя по тому, что говорит Холод, аграрная часть нынешнего правительства показывает полную неспособность разобраться в том, что происходит. И творит ужасающие вещи.

— Лучше бы они просто сидели сложа руки. Кризис — он вообще-то для селян произошел очень вовремя. Осенью, когда надо продавать урожай, с рынка волшебным образом исчез надоедливый импортер, который сбивал цены, грязно конкурировал и не давал жить. Значит, по логике, закупщики кидаются в село, все там сметают по неплохим ценам — и крестьянин получает деньги на подготовку к следующему сезону. Казалось бы, это неизбежно. Но... наше правительство сделало все, чтобы этого не случилось. Оно начало переговоры с США и Европой о предоставлении нам гуманитарной помощи. То есть наступило второй раз на одни и те же грабли. Всю осень из телевизора раздавалось: вот-вот договорятся о «гуманитарке». Вот-вот она хлынет на рынок.

Как ведет себя в этой ситуации перекупщик — тот самый, который обеспечивает вот эту, скажем, торговку вот этой замечательной парной свининой? Он не едет, как мы бы того хотели, в село, не скупает в селах урожай (или скупает по бросовым ценам). Потому что ждет бесплатной халявы с Запада, боится прогадать. И рынок останавливается. Они ведь в правительстве, знаете, до чего додумались? Эту гуманитарную помощь продавать на рынке! Это одно может сбить весь наш рынок. Движение на нем сейчас хаотично, и его способен сбить любой централизованный объем.

Так или иначе, но перекупщики двинулись в село покупать что-то только в новом году — когда на рынке наметился дефицит товаров, а гуманитарной помощи (повезло!) все не было. В итоге осенние деньги пришли в село зимой. Как в таких условиях успеть подготовиться к севу — непонятно.

Убедившись воочию в полной победе русского продукта на Бутырском рынке, едем назад. Холод говорит, что эта победа — очень промежуточная. И что ее легко упустить, если продолжать делать глупости. Я предложил ученому ответить на классический вопрос: что делать?

— Во-первых, что-то срочно делать с гуманитарной помощью, которая теперь уже точно хлынет на рынок. Нельзя ее пускать туда — снова навредим собственным крестьянам. Ее нужно напрямую — в виде продуктов — отдать так называемым спецпотребителям. В больницах плохо с продуктами, в тюрьмах едят на рубль в день, голодно в армии. Государство все эти статьи не финансирует. Не финансируется северный завоз. На Севере нечего есть. Если «гуманитарку» отправить в эти замкнутые системы, то она не собьет рынок, и у крестьян появятся хоть какие-то деньги.

Второе. Минсельхоз практически утратил контроль над Фондом льготного кредитования села и Фондом лизинга сельхозтехники, которые были в рабочем состоянии в прошлом году. Они пусты. Почему-то было сказано: ну все, из-за кризиса мы потеряли фонды. А почему из-за кризиса — и вдруг потеряли? Ведь, наоборот, объективно конъюнктура в сельском хозяйстве улучшилась. А эти фонды — единственные наши реальные ресурсы перед севом. Раз они погублены неграмотными управителями, значит, у страны нет на сев ни денег, ни тракторов. В ближайшее время нужно срочно провести реструктуризацию фондов, чтобы наскрести хоть что-то для сева.

В результате, несмотря на реальное и очевидное улучшение конъюнктуры в отрасли, мы к севу готовы хуже, чем в прошлом году.

Еще Холод знает ответ на такой мой вопрос: «А любит ли настолько американское правительство своих фермеров, чтобы года два сбивать наши рынки «гуманитаркой» и демпингом — чтобы потом их захватить?»

— Во-первых, они могут себе это позволить ради будущего. Во-вторых, им ведь не потребуется кормить нас столь длительное время. По сути, им нужно, чтобы мы один раз не посеяли. Тогда осенью мало соберем, товара будет мало, дефицит, взлет цен, и вот они уже с нами конкурируют по цене. Грабли образца начала 90-х.

Еще нужно немедленно отменить бессмысленные таможенные пошлины на импорт — они нам больше не нужны. И, конечно, нельзя было запрещать вывоз тех товаров, что идут сюда «гуманитаркой». Полезнее выставить экспортные пошлины, чтобы получить дополнительные средства в бюджет: экспортные потоки нашего зерна, например, увеличились за время кризиса минимум в пять раз. Глупо этим не воспользоваться.

Под конец Холод в очередной раз продекларировал то очевидно разумное, на что Дума никогда не согласится:

— Чтобы крестьянин использовал свой второй шанс образца августа 1998 года, надо создать на селе нормальные правила игры. Прежде всего — всячески развивать рыночную продовольственную инфраструктуру. Иначе при нынешней бестолковой системе получается слишком много посредников на одного крестьянина и слишком велика разница в цене между полем и магазином. Второе. Провести нормальную реструктуризацию долгов всего АПК. Большинство хозяйств — должники, поэтому они не могут показывать доходы — их тут же отбирают. И третье. Все-таки принять наконец закон о банкротстве в АПК. Потому что хозяйствам сегодня слишком выгодно быть «беднушкой». Ты не показываешь своих прибылей, не платишь налогов — и тебе за это ничего. Ведь это только по официальным данным отрасль работает с рентабельностью минус 25% и прибыльных хозяйств — не больше 10%. На самом деле в целом отрасль, если учитывать все сокрытое, почти рентабельна, а тех, кто сводит концы с концами, — примерно половина. Все село работает в «сером» секторе. Никто реально не знает, сколько в стране еды. Если судить по документам, мы давно должны были умереть с голоду.

Так мы с Холодом возродили село, прокатившись на его большой машине до рынка и обратно. Ответив на три наивных вопроса.

Фото В. Смолякова