ЗАПОВЕДНИК AХЛОМОВА
Если справедливо, что фотография — смерть мгновения, вдвойне справедливо это в отношении фотопортрета. Тем более портрета человека, вынужденного постоянно быть на виду. Мы в «Огоньке» с этим сталкиваемся при подготовке чуть ли не каждого номера. «А чего он у вас такой молодой? Снимите его заново!» — звучит как смертный приговор. Но и самый свежий снимок в только что вышедшем номере сразу становится архивным. Публичный человек шелушится на бегу фотоснимками, они шуршат на ветру за его спиной, как сброшенные шкурки...
Профессионализм, стиль, вдохновение фотографа ровным счетом ничего не меняют. Снимок — он и есть снимок. У Моисея Наппельбаума, снимавшего всех живых гениев первой половины XX века, от Блока до Сталина, есть портрет скульптора Меркурова, снимавшего маски со всех гениальных мертвецов, опять-таки от Блока до Сталина. Это как бы и автопортрет фотографа: Наппельбаум делал с человеком при жизни то же самое, что Меркуров после смерти.
— Как вы снимали маску со Льва Толстого?
— Борода сильно прилипла...
Но бывают редкие исключения. Виктора Ахломова знаменитости сразу различают в толпе репортеров — кивают, улыбаются, машут: «Привет!», а то и бросаются с объятиями. Не потому, что снимки Ахломова стильны, вдохновенны и профессиональны (а они такие) и он как автор почти всегда конгениален персонажам, но потому, что каждая встреча с Витей — так до сих пор его все зовут, невзирая на возраст и лавры, — счастливая минута, память о которой зачастую дольше памяти о снимке.
В галерее Ахломова сегодня умерших больше, чем живых, — и ни одной посмертной маски. Витя не сторож Некрополя, но смотритель Заповедника. Показывая очередной снимок с памятной надписью, он при этом почти ничего не говорит. Зачем — если может высказаться, например, Виктор Шкловский: «Фото дает человека через мастера, стоящего у аппарата. Освещение в фото — душа мастера». Или Михаил Яншин: «Я не люблю телефонов и фотографов! Это я говорил до встречи с Вами, Витя». Или Иван Козловский: «Искусство Ваше убедительно. Спасибо». Булат Окуджава назвал себя, надписывая снимок Ахломова, «бывшим гитаристом», Юрий Никулин — «цирковым подмастерьем», Андрей Синявский — «старым дураком», а Генрих Нейгауз — «безобразным стариком». Кто из нас может похвалиться такими надписями даже от ближайших друзей? Витя может.
В чем тут секрет? Почему они все — как живые? Потому, наверное, что Ахломов не портретист в классическом смысле, а репортер по преимуществу. Витиным снимкам в музее будет пожалуй что неуютно — до такой степени они свободны.
А вот почему свободны — вопрос потруднее. Полагаю, дело тут в человеческих, а не только в профессиональных достоинствах Виктора Васильевича Ахломова. Об этом написал на своем бесстыже молодом портрете — спустя 35 лет! — Владимир Войнович: «Виктору с сердечной благодарностью за то, что, во-первых, снял, а во-вторых (и в главных), сохранил — с пожеланием так делать и дальше!»
Милый Витя, делай так, пожалуйста, и дальше!
Михаил ПОЗДНЯЕВНа фото:
- Ахломов на вахте
- Псатель Абрам Терц (А. Синявский)
- Артист Юрий Никулин
- Художники Михаил Шемякин и Борис Мессерер
- Художник Илья Глазунов
- Пианист Николай Петров
- Писатель Корней Чуковский