"ТАКОЙ ДОЖДЬ НАМ НЕ НУЖЕН!"
Это было время поэтов. Стихи читали и в переполненных залах Политехнического музея, и в теплой компании друзей, на кухнях и на улице, в самом центре Москвы, у памятника Маяковскому. Ахмадулина и Вознесенский, Окуджава и Евтушенко, пожалуй, лишь немного уступали в популярности первому космонавту Земли Юрию Гагарину. Поэзия начала 60-х просто и доступно разъясняла народу, что происходит в стране и мире.
Моя поэзия, как Золушка,
Забыв про самое свое,
Стирает каждый день,
чуть зорюшка,
Эпохи грязное белье, —
писал Евтушенко. Он, тогда еще совсем молодой поэт, опубликовал в "Литературной газете" свое стихотворение "Бабий Яр", посвященное массовым расстрелам евреев во время второй мировой войны, и буквально в один день стал мировой знаменитостью.
Ничто во мне
про это не забудет!
"Интернационал"
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Качество стихов оставляло желать лучшего, но, несмотря на это, стихотворение было моментально переведено на все языки мира. "Крупнейшие газеты дали сообщение о "Бабьем Яре" на первых страницах. Западный мир, в котором отношение к евреям стало пробным камнем цивилизации, пришел в восторг, — напишут потом в своей книге "Мир советского человека" публицисты-эмигранты Петр Вайль и Александр Генис. — Алексей Марков, напечатавший в газете "Литература и жизнь" отповедь Евтушенко, вынужден был отменить свои поэтические вечера из-за боязни физической расправы". Страсти, короче говоря, кипели нешуточные.
Напечататься в журнале "Юность" тогда мечтал каждый начинающий поэт. Была еще "Комсомолка", где тоже привечали молодых. Константин Ваншенкин вспоминал, как однажды он, затаив дыхание, отворил дверь отдела литературы и искусств. В большой комнате с окном во всю стену сидели лицом друг к другу две женщины и что-то писали.
— Что-нибудь принесли? Стихи? — спросила одна из них, не отрываясь от дела. — Сядьте и подождите.
Через некоторое время она протянула руку:
— Покажите.
Взяв пачку листков, она в течение двух или трех секунд, почти не читая, просмотрела их и спросила у соседки:
— Валя, вам нужен дождь?
— Нет, — равнодушно ответила та.
— Хороший дождь, — настаивала первая.
— Нет, дождей у меня достаточно.
"Это, — записал в своих воспоминаниях Константин Ваншенкин, — походило на разговор двух богинь где-то на небесах. Но речь, разумеется, шла об одном из моих стихотворений".
Тогда первая встала, пересекла комнату и положила листок на стол ко второй. Та, наоборот, долго и внимательно смотрела на стихи, а потом произнесла:
— Нет, Елена Евгеньевна, такой дождь мне не нужен.
— Вот видите, — строго сказала первая, обращаясь к Ваншенкину, и вновь погрузилась в работу.
Но, кроме лирики, существовала и проза жизни. Советские писатели (не все, разумеется, а только те из них, кто был членом творческого союза) пользовались своей, недоступной для простых смертных, писательской поликлиникой. И вот пришел как-то в это замечательное место один начинающий, но подающий большие надежды поэт. Везде в длинных очередях томятся собратья по перу, только у кабинета хирурга — никого. Вошел поэт, поздоровался, на все вопросы о жалобах ответил отрицательно. После этого его попросили снять штаны и нагнуться, словно арестанта в тюрьме перед отправкой в камеру. Хирург бегло заглянул ему между ягодиц и небрежно спросил:
— Поэт?
— Откуда вы узнали?!
— У всех прозаиков геморрой! — хладнокровно объяснил эскулап. — Сидячий образ жизни!..
Екатерина САФОНОВАФото из архива "Огонька"