ПОТОМУ ЧТО НЕЛЬЗЯ БЫТЬ КРАСИВОЙ ТАКОЙ

История одной жизни и смерти

Фото 1

Александр Павлович Ермаков, заместитель редактора газеты с наплевавшим на время названием "Таганрогская правда", позвонил мне рано утром и обескуражил предложением:

— Хочешь на труп посмотреть?

— Нет! — искренне отказался я.

— А зря, — огорчился Ермаков. — Ты этот труп знаешь.

Александр Павлович был подшафе, но меня это не смущало, легкое подшафе делало его обаятельным. Мы вместе ходили в детский сад, потом в один класс и когда-то жили на одной улице. Такова специфика города Таганрога. Несмотря на свою мистическую огромность, в городе все друг друга знают, если не лично, то через кого-то.

В конце концов я все-таки поехал "смотреть на труп" девушки, покончившей жизнь самоубийством. Она повесилась в своей квартире. Именно оттуда мне звонил Ермаков, проигнорировавший замредакторскую солидность и превратившийся на день в репортера криминальной хроники. Покойница лежала ненакрытой посередине комнаты в одном купальнике. Верхняя часть купальника была сдвинута к животу, и лишь трагическое обстоятельство делало эту картину приличной и торжественной. Охваченные леденящей лаской смерти груди девушки напоминали целомудренные выпуклости мраморной Венеры Милосской. Меня поразило несоответствие лица и тела. Лицо было покрыто жуткими язвами ожога, которые от удушья при повешении лопнули. Тело же поражало четкостью совершенной фигуры, оно стало более "струнным" от напряжения последних мгновений жизни и еще не было тронуто неизбежным тленом.

— Экштейн, — услышал я голос инспектора уголовного розыска Катаева. — Кто вас сюда пустил?

— Он со мной, — произнес Ермаков. — Стажер.

Катаев хмыкнул, поглядел на меня и ничего не сказал. Я подошел к врачу-криминалисту Эльмиру Кречугину, своему давнему знакомому, с вопросом:

— Почему она повесилась?

Кречугин искоса взглянул на меня:

— Нашла веревку, а выбрасывать жалко было... Откуда я знаю? — Немного помолчав, добавил: — Раньше работала медсестрой в 5-й больнице, затем, кажется, связалась с братьями Петренко, говорят, красавица была — ни пером описать. Потом лицо во время пожара испортила и вот... Повесилась, дура.

— Да это же Люба! — не выдержал Ермаков. — Люба Савелова из восьмого "А", помнишь?

И я вспомнил. Любочка, самая красивая девочка школы № 25, самая красивая девочка из моего прошлого... Затем мы сидели с Ермаковым в парке и пили пиво в кафе "У Клавы". Ермаков рассказал мне о судьбе Любы. Рассказал весьма своеобразно, но что поделаешь, он всегда был немного циником.

Потом я провел свое "расследование". Разговаривал с Любиными коллегами по больнице, с ребятами из уголовного розыска, потрепал за холку и выбил искренность из братьев Петренко, городских сутенеров с кличками Клипса и Люцифер, пришел к ее родителям, и тут мне улыбнулась удача: в мои руки попал Любин дневник из четырех толстых тетрадей, который она с чисто медицинской аккуратностью вела на протяжении многих лет. Откровенность этого дневника была исчерпывающей и грубой. Видимо, в какой-то момент жизни Люба и сама такой стала. Но я помню, я знаю, она была робкой и чистой! Дневник мне отдал за три бутылки водки отец Любы, и я не стыжусь этой сделки.

 

Из дневника Любы Савеловой:

"6 марта 1985 года. Прошел год, а мое тело все помнит. Суд приговорил всех троих к тринадцати годам лишения свободы каждого. От этих воспоминаний мне становится страшно, начинает гореть лицо, я становлюсь злой, тело встает дыбом, и хочется заорать, как мартовская кошка. Я бы убила этих животных, повесила. Зачем они разбудили во мне все это?!"

"12 марта 1985 года. Столкнулась на улице с матерью Волоха, она при виде меня стала кричать во весь голос, что я "сифилисная спидоманка", "оклеветала" ее сына и "посадила в тюрьму".

Люди стали оглядываться и останавливаться, и я убежала...

Из этой тройки Волох был самой мерзкой скотиной..."



У Любы Савеловой глаза были миндалевидной формы и глубинно-ускользающе зеленого цвета с легким налетом изумрудности. Тонкие черты лица слегка дисгармонировали с пухлыми, как бы по-детски капризными губами, которые в улыбке открывали два ряда белоснежных и аккуратных зубов. Шея Любы имела свойство останавливать на себе взгляды мужчин, а все остальное, следующее за шеей, делало этих мужчин невменяемыми. Первый раз Любу изнасиловали в шестнадцать лет, второй — в девятнадцать. И если первый раз это сделали грубо и по-настоящему подростки из соседнего района Касперовка, то второй раз это сделали улыбчиво и непреклонно три человека из жюри конкурса красоты областного масштаба. Как и все шоковые красавицы, Люба в глубине души была цинична, и поэтому эти два изнасилования не стали трагедией ее жизни. Но они усилили жажду успеха. Классика: нет личного успеха без предшествующего ему изнасилования. И если вы видите человека на верху славы, популярности и признания, то помните: перед этим он был изнасилован, если и не в прямом смысле, то в переносном точно...

Люба окончила городское медучилище и работала медсестрой в 5-й горбольнице. Как минимум три человека, заслуживающих внимания, были до икоты влюблены в нее и, яростно отталкивая друг друга, умоляюще протягивали Любе свои сердца, руки, покровительство и толстые бумажники. После того как снимки Любы появились в местной прессе, количество рук, сердец, предложений и умоляюще протянутых к ней кошельков выросло в несколько раз.

Сразу же на гребне успеха Любу изнасиловали в третий, затем в четвертый раз. Мужчины, занятые каким-то не оставляющим времени бизнесом, не хотели тратиться на обхаживания, ухаживания и прочие "сю-сю". К тому же в противовес другим местам наша городская милиция не давала таким мужчинам особой воли. Однажды возле Любы, она шла по Итальянскому переулку в сторону городского пляжа, резко затормозил джип с тонированными стеклами, и, не успев вскрикнуть, она оказалась в салоне, где буквально сразу на нее набросился бешеный от вожделения парень, у которого даже пятки и голова были мускулистыми. Через некоторое время ее выставили из машины с расстегнутыми джинсами и пятьюстами долларами в руке, что в какой-то мере повлияло на ее решение не обращаться в милицию. После пятого раза изнасилования прекратились — Люба стала садиться в салоны добровольно.

Двойная жизнь придает миру дополнительное очарование. Свойство любого наркотика — придавать миру дополнительное очарование вначале и возбуждать ненависть к жизни в конце.

Вскоре Любу остановил Клипса...

 

Из дневника Любы Савеловой:

"7 июля 1989 года. Клипса весь в дорогом подошел и говорит: "Ты дура, одной снимать с твоими внешними данными нельзя, напорешься на маньяка или садюгу". Я ему говорю, что он обознался, я девочка-колокольчик, иду в музыкальную школу и сейчас вызову милицию. Он мне в ответ, наглец, заявляет: "Я тебе сейчас пинков надаю, дура возбудительная. Я твою жизнь хочу обезопасить и организовать. С твоими глазами, ногами и телом ты ходячая приманка для шизика-сексуалиста". Я чуть не упала от смеха. Вот жизнь, помню, какой Клипса, Коленька Петренко, был миленький и беленький мальчик из 11-й школы, а теперь такой котоальфонистый и притягательный стал".



Фото 2

В проституцию приходят разными путями: из принципа, из тяжелого и необремененного воспитанием детства, из-за комплекса, из-за разочарования в жизни, из-за высшей неудовлетворенности, благодаря высшему образованию и благодаря его отсутствию, назло ради, из мести, из-за неудачного замужества, из стремления к самовыражению и самоутверждению любой ценой. Люба Савелова пришла в нее торной дорогой красоты, настоянной на сексапильности. С ее внешними данными у нее было лишь несколько карьерных вариантов: стать эстрадной звездой, известной телеведущей, выйти замуж с перспективой стать богатой вдовой или вот валютной проституткой.

Для начала Клипса, а затем Люцифер переспали с Любой и оба высоко оценили ее. Сутенеры прежде, чем предложить товар клиентам, всегда и досконально изучают его качество и многогранность. Любе братья понравились своим жестко-профессиональным подходом. Ее сразу познакомили с врачом-венерологом из диспансера по улице Фрунзе и врачом-гинекологом из 2-й городской больницы. Их услуги оплачивались братьями, и один раз в неделю они осматривали подопечных им красавиц дотошно и со всей ответственностью. Уголовный розыск внимательно наблюдал за деятельностью братьев, решив, что объединение проституток под одной крышей лучше, чем если они будут неорганизованной толпой. Братья платили исправно, и в этом я не вижу дурного.

Обвиняя милицию во взяточничестве, общество ведет себя некорректно. За некоторыми исключениями — наподобие тяжких преступлений — это не столько мздоимство, сколько гибкая, мгновенно реагирующая на события форма воздействия на различных "клиентов", которая заделывает многие дыры в несовершенных законах государства. Милиция — в истинно профессиональной ее части — отлично ориентируется в природе тех или иных пороков и точно понимает, что можно изжить, а что нельзя. Если вдруг и сразу она перестанет брать взятки и начнет следовать букве закона во всех, даже самых незначительных деталях, то стон прокатится по всей России, от края до края...

От Любы исходила странная, немножко жутковатая аура. Глядя на нее, почти каждый мужчина, за редким исключением, готов был встать в позу павиана, вытаращить глаза, вывалить язык и, наплевав на мораль и Уголовный кодекс, броситься на нее. Мощная и грубая энергия сексапильности исходила от Любиных губ, глаз и той плоти, которая все это оформляет. Люба была красива в стиле журнала "Плейбой". Она была создана для изощренных мужских фантазий и не могла принадлежать одному.

...Плеяда таганрогских проституток не была такой жестокой, грязной, сильной и преступной, как московская, питерская, одесская и сочинская империи. Она была небольшой, энергичной, замаскированной и высококачественной. Точки фальшивых наслаждений были рассредоточены возле ресторанов "Волна", "Старая крепость", "Баку" и гостиниц "Таганрог", "Центральная", "Темеринда". Конечно, неорганизованные красавицы с возбужденной плотью встречались в некоторых местах города, но они не шли ни в какое сравнение с теми, кто находился под патронажем братьев Петренко. Словно бриллианты, они блистали в порочном ожерелье города...

 

Из дневника Любы Савеловой:

"6 августа 1994 года. Клипса отправил меня и Оксану в баньку к дядям из столицы. Чтобы они... И не делали плохо дядям из нашего города. Дяди мне понравились".



Братья Петренко осуществляли посредническую миссию между двумя порочными и вечно соприкасающимися группами людей со стандартной для любого общества тягой к удовлетворению, и неплохо зарабатывали. Идея сутенерства неизбывна, как дыхание живого человека, и безнравственна, как сам человек. Сутенер — это нечто среднее между Пигмалионом, Нарциссом, владельцем гарема и Гобсеком, которые затерялись в современности и получили образование по порножурналам во время занятия подростковым онанизмом. Или еще: сутенер — это политик с нездоровой тягой к гипертрофированной эстетике, наподобие Гитлера и Сталина. Постепенно сутенерами стали главы государств, правительств и парламентов. Всеобъемлющая тяга к организованной проституции стала доминирующей чертой человечества, но в гордыне своей оно забыло, кто есть кто, и стало пренебрежительно относиться к проституткам, а сутенеров, как преступных диктаторов, стало преследовать по закону.

 

Из дневника Любы Савеловой:

"18 августа 1995 года. Целых десять дней у бабки в деревне. Пила Зорькино молоко, целыми днями валялась в постели, не причесывалась, не красилась, не умывалась. Дала бабке триста долларов, она их вертела, вертела, пока я не забрала и не выдала русскими. Довольная, аж не могу. Деревня проста как мычание, постояла я десять минут на крыльце — и все трактора, машины и мотоциклы стали ломаться возле бабкиного дома. Все мужики одинаковые, что навозом от него несет, что французским парфюмом, все козлы..."

"20 августа 1995 года. Люцифер и Клипса вчера вечером примчались все из себя в цветочек и забрали в город. Новая комиссия из Москвы приехала. Бабка на прощание говорит: "Ты бы замуж вышла".

"16 января 1996 года. Наш главврач вызвал и предложил должность старшей медсестры. Я чуть не заплакала. Единственный мужик, который повышает меня по службе за деловые качества, а не за... Какая я все-таки сука".

"4 июня 1997 года. Мне уже двадцать восемь... а Волох, Зяблик и Туркин все еще парятся в зоне... Видела сегодня мать Волоха, она меня не узнала, держится за палочку, в землю смотрит. Мне совсем не жалко этих мразей. Вру! Жалко. Тоже мне правосудие".



...Пожар начался днем, в жаркий и без него полдень. Люба Савелова спала после ночного дежурства в больнице. Работу, дабы не потерять самоуважение окончательно, она не оставляла. Пятиэтажный блочный дом загорелся с крыши, плотно залитой увеличивающимся от ремонта к ремонту слоем битума. Странного строительного качества пятиэтажка была не готова к шапке огня, вознесшегося на ее крыше. Плиты на крыше поплыли — ехидство случая — именно над квартирой Любы и именно над тем местом, где она спала. В потолке образовалась широкая трещина, и на лицо спящей Любы сползла большая капля горящего битума, навсегда прекратив ее карьеру высокооплачиваемой проститутки и избавив ее от предложений рук, сердец, толстых бумажников. Врачи сделали все, что смогли, спасли на лице Любы все, что можно было спасти. Психиатры вывели ее из шока. Остается лишь пожимать плечами: как могло случиться, что во время почти мгновенно потушенного прибывшими пожарными пожара, когда не то что жильцы, а даже их вещи не пострадали, одна, хотя и очень большая, капля горящего битума нашла трещину и капнула не куда-нибудь, а на лицо самой красивой и сексапильной медсестры города?.. ...Вместе с красотой лица у Любы исчезло женское самолюбие. Она пошла вразнос, беспорядочно и некачественно встречаясь где угодно, с кем угодно...

 

Из дневника Любы Савеловой:

"5 января 1998 года. Поганый привкус во рту от этой поганой водки. Не помню, как вчера вырубилась. Сначала этот азер приперся, потом малолетки беспонтовые нагрянули с водкой. Положили на мое лицо фотографию Мэрилин Монро из журнала и давай на меня по очереди запрыгивать..."



В последний путь Любу проводили мать, отец, бабушка, три врача с места работы в 5-й горбольнице, ваш покорный слуга и Ермаков Александр Павлович.

"5 мая 1983 года.
До конца идут лишь поэты
и влюбленные женщины...
Я Женщина... Я влюблена!"

Александр ЭКШТЕЙН

На фото:

  • Таганрог. Июль 1996 года
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...