В существовании людей-магнитов, притягивающих войну, я убедился лично... И самое ужасное в этой истории — то, что она не вымысел
Исповедь человека, который поневоле стал «черным магнитом»
В романе Булата Окуджавы «Свидание с Бонапартом» описан странный случай. Один из героев, француз-инакомыслящий, бежал из Франции, когда власть Наполеона стала практически безграничной, и долго метался по Европе. Но куда бы он ни направлялся, корсиканец тут же настигал его, завоевывая новые и новые страны. Под конец бедняга искренне уверил себя, что Бонапарт преследует именно его — и не успокоится, пока не настигнет. Надеясь, что уж на Россию-то тиран не посягнет, диссидент укрылся там, обучая детей французскому. Через два года началась Отечественная война.
— Это сделал я! — восклицал француз и молил русских о прощении. Все его жалели и никто не верил. А осенью 1812 года он погиб, и спустя месяц Наполеон стал отступать из России.
Как-то раз я сказал Окуджаве (был у меня такой случай в жизни), что эта история — лучший вымысел на весь роман.
— А это как раз не вымысел! — ответил он. — Я вычитал ее в одном частном письме, в архиве. Такого не выдумаешь.
Ровно год назад, в апреле 1998-го, в Македонию повезли большую группу русских журналистов. Как только Македония стала независимой, она принялась зазывать гостей, но соседство вечно воюющих сербов не придавало ей очарования. Наконец войны притихли, и курортный Охрид бесплатно принял российскую пишущую делегацию, чтобы она рассказала нашей публике о прелестях курорта. Главными прелестями были: дешевизна, относительная дикость мест, простота нравов, экзотические сапожники и парикмахеры (сплошь албанцы), всеобщая любовь к русским и отличный козий сыр, если кто любит. Вечерами группа разбредалась по окрестностям. В маленькой кофейне на берегу Охридского озера, услышав русскую речь, к нам с приятелем подсел высокий горбоносый брюнет, по виду совершенно местный.
— Ребята, можно я вас угощу? Я давно дома не был, соскучился.
Его звали Сероб Галоян, и в Македонии он вместе с парой соотечественников играл за скопьевскую баскетбольную команду. В бывшей Югославии вообще полно наших спортсменов — при всех своих проблемах она неплохо платит за поддержание своей спортивной чести. Но у Сероба были свои причины для отъезда.
Он родился в Нагорном Карабахе, в том самом «хищном городе Шуше», о котором со страхом писал еще Мандельштам за пятьдесят лет до того, как город оказался в центре карабахского конфликта. Когда Серобу было ровно десять, его отец — местный учитель математики, чуждый национальных комплексов и предрассудков, — понял, что сохранить нейтралитет в войне не удастся. Воевать он не хотел. Кроме Сероба, в семье были две девочки, обе младше — одна на шесть, другая на восемь лет. Вся семья перебралась в Сухуми, где у матери Галояна были родственники: в Абхазии давно существует большая армянская община, и межэтнические браки тогда не были редкостью.
У тетки с материнской стороны, которая была замужем за сухумским грузином, Сероб с семьей прожил следующие семь лет. Там он начал играть в баскетбол и к семнадцати стал кандидатом в мастера. Сухумская жизнь до сих пор вспоминается ему как райская. Рай кончился в августе 1992 года, когда начался грузино-абхазский конфликт. В истории межэтнических конфликтов на территории СНГ это одна из самых страшных страниц.
Возвращение абхазцев в Сухуми обернулось массовым исходом, по сути — бегством грузин в Западную Грузию, в Сванетию, через горы. Шли целыми семьями, уносили детей, и точные цифры потерь никому толком не известны. Говорили о десятках погибших. Сероб — тогда уже рослый и сильный парень, выпускник сухумской школы номер два, где работал и его отец, — помогал нести годовалого соседского сына. Вещей с собой почти не брали, первые двое суток шли практически без перерыва.
В Грузии Галояны никому не были нужны. Сероб собирался поступить в Тбилисский университет, но там в аудиториях сидело по два-три студента, изо рта преподавателя шел пар — той зимой в городе не топили. Никогда перспективы Грузии не были так туманны, как на рубеже 1993 — 1994 годов. Вскоре Галояны переехали из Тбилиси в Ставрополье — там жил давний друг отца, бывший его однокурсник по Московскому пединституту.
— Я вот думаю, — говорил Сероб, широко улыбаясь, — хорошо, что у нас родственников в Грозном не было. Вполне ведь могли быть. Переженились все друг на друге в советские времена, а теперь расхлебывают. Но в Ставрополье все равно горячо было. Я ездил, родители рассказывали — там все чеченцев боялись. Ждали, что они ворвутся и начнут мстить. Я и решил тогда, что за границу поеду, заработаю. Чтобы квартира была в Москве.
Он придирчиво рассмотрел несколько предложений — звали играть в хорошие команды, обещали крупные суммы, — но лучшие условия предложили македонцы.
— Не, тут хорошо, — рассказывал он, отхлебывая кофе (ничего спиртного не позволял себе и на отдыхе). — Скопье — город такой... почти как Шуша. То идешь — нормальные магазины, Европа, а то — вообще глушь какая-то, пустырь, домики двухэтажные... Народ они хороший. А главное — здесь уж войны точно никогда не будет.
— Слушай, а может так получиться, что в Македонии тоже начнут драться с албанцами?
— Нет, они тут всегда жили. И народ мирный. Правда, тут граница такая... чисто условная... Албанцев много из Сербии приходит. Их здесь больше, в Македонии, — они и идут. Но здесь-то война меня не догонит, точно говорю.
На прощание я посоветовал ему в случае начала очередной войны в Югославии ехать прямиком в Америку. Что-то она зазналась. Он очень смеялся. А год спустя в Македонию хлынули беженцы, и одна американская ракета упала на ее территорию, не долетев до Сербии. Номер мобильного телефона Галояна я, конечно, потерял за год, да и не уверен, что смог бы из Москвы дозвониться по нему. Так что где он сейчас и на чью территорию притягивает теперь войну, догнавшую его даже в смиренной Македонии, — я не знаю.
Дмитрий БЫКОВ«Он искупает грехи отцов»
Михаил КОМОВ, диакон, кандидат богословия:
— История человека, которого догоняет то или иное событие, — не единична. И допустить, что из-за него одного кроится карта Европы, — вполне реально. Бог осуществляет свои замыслы, исходя из неведомой нам логики. И судьба одного человека для него может значить больше, нежели участь целого народа.
Скорее всего, вечный беженец, о котором вы говорите, искупает давние грехи своего рода. Но возможен и другой смысл его миссии (а в том, что это миссия, сомневаться не приходится — четыре совпадения образуют систему и случайностью быть не могут). Возможно, что через него осуществляется возмездие, посылаемое на те города, в которых он пребывает. В священной истории бывали персонажи, которые своим появлением, как ангелы смерти, возвещали гибель родам и племенам. Нужно молиться — вот единственный совет, который дает в подобных случаях православная церковь.
Иван КОРОСТЕЛЕВ, кандидат исторических наук:
— Как ни странно, в истории масса свидетельств о людях, которые притягивали те или иные события. Само их присутствие на корабле, например, было залогом того, что корабль пойдет ко дну. Про таких говорят: человек-несчастье. По всем книжкам о парапсихологии поныне кочует легенда о девочке из французского села (где-то в Бретани), которая умудрялась притягивать ветер, бурю: куда ее ни привозили — град тут же побивал посевы, либо ураган срывал крыши. В остальном это было зауряднейшее придурковатое существо, и с началом полового созревания ее удивительная способность исчезла так же внезапно, как и появилась.
Известно, что в каком бы транспорте ни ехал Юрий Олеша — транспорт немедленно ломался, и судьбы остальных пассажиров нимало не волновали ту силу, которая это подстраивала. Валентин Катаев описал даже случай, когда Олеша на остановке ждал трамвая и предсказывал, что теперь его не будет долго: «Трамваи меня не любят». На горизонте показался трамвай, Катаев возликовал, предвидя смущение друга. Олеша покачал головой, и в ту же секунду трамвай попятился, после чего скрылся за горизонтом.
Анна Ахматова отлично знала, что ее вечная бытовая неустроенность притягивает подобные напасти, и почти во всех домах, где она останавливалась, бытовые поломки и подгорания блюд следовали друг за другом с неотвратимостью рока. Поезда, в которых она ехала, всегда опаздывали. Даниил Хармс, которого несчастья преследовали всю жизнь, говорил, что все ужасы советской истории второй половины тридцатых годов — из-за него, и война — тоже из-за него, и блокада — тоже, и первая же бомба попадет в его дом. При первой же бомбежке Ленинграда в доме, где жил Хармс, вылетели все стекла. Бомба упала недалеко. А спустя месяц Ленинград был окружен, что и предсказывал Хармс еще до начала войны, в мае 1941 года.
Игорь ШВЕДОВ, политолог, сугубый материалист:
— Все это типичный для конца века оккультный бред, не имеющий отношения ни к политике, ни к морали. Этнические конфликты происходят не потому, что армянский баскетболист куда-то переехал, а потому, что каждые сорок-пятьдесят лет мир требует очередного кровопускания или радикального передела. К сожалению, отказаться от войны человечество не в состоянии. А вашему несчастному баскетболисту не повезло родиться как раз в такое время, когда национальные конфликты по всему миру обостряются предельно.