Пора открыть читателю секрет. Это не я, Андрей БИТОВ, пишу. Пишет магнитофончик на столе у меня в кухне, где мы с «Огоньком» сидим и пьем кофе. Потом из расшифрованной записи получается текст... Но даже если бы все это писалось моей рукой, невозможно сказать, сколько здесь меня — и сколько не меня...
Сейчас интересно читать прессу: столько про себя нового узнаешь! Вот, например, пыль: она, оказывается, состоит на сколько-то из промышленных отходов, а в основном это шелуха нашей кожи. Мы всю жизнь меняемся, не только снаружи, но и внутри: кровь, кости, мясо, вот и кожа шелушится... То есть неизвестно, где нас больше — в нас самих или в пыли. Кошмар...
Притом есть еще — тоже пресса сообщила — такие малюсенькие животненькие, которые ползают по нашим простыням, прячутся в нашей одежде и лакомятся этой нашей шелухой... Мы с ними не боремся, как с тараканами, потому что уж больно они мелкие. Но если их сфотографировать под микроскопом, получаются такие фантастические существа, похожие на динозавров, — куда твой «Юрский парк»!..
То, что спрятано в нас, так же незаметно и непостижимо, как вот эти малюсенькие динозавры. Человек — шелуха космоса. Основа бытия — невозможность определить, что такое Я. Вот еще, кстати, почему без Бога страшно...
Четыре года назад нейрохирурги мне сделали дырку в черепе, и я остался жив, и попал под наблюдение всяких врачей. Им надо было разобраться, кто я такой после операции.
Сначала — психиатр. Психиатров ненавижу так же, как чекистов, априори. За то, что уж больно глубоко они в меня без спроса лезут. Принесли мне таблицу, как в сталинской школе: намалеваны груша, яблоко, помидор, а также писатели — Маяковский, Гоголь. «Расслабьтесь», — говорят. И спрашивают: «Что это?» Я честно ответил: «Это груша». Но когда мне стали показывать писателей, тут я, конечно, разозлился и сказал на Маяковского, что он Гоголь. В результате психиатр написал в моей истории болезни диагноз: « Большой писатель». И второе: «Агрессивен к психиатрии»...
Другой исследователь меня был более лояльный. Милая женщина. Рекомендовала заниматься живописью. Что, наверное, правильно, потому что все кругом видят, как я раньше видел, а я теперь вижу, как на «Кодаке». Ну, и еще какие-то советы... Потом говорит:
— А скажите одним словом — кто вы.
Полное отсутствие каких-либо мыслей. Понятно, что биографию рассказывать не надо.
— Я, — говорю, — футляр.
Подумал и добавил:
— Чехол.
И она в своей тетрадке написала: «Типичный ответ шизофреника».
Другой бы обиделся. Мне стало вдруг любопытно.
Больше сорока лет пишу, и настолько параллельно шел процесс проживания времени, что имеет место некоторое раздвоение. То есть один Андрей живет — другой пишет. Больше всего в дороге мне нравится, когда, присмотревшись, попутчик спрашивает: «А вы не Битов?» Дело не в мелком тщеславии. Дело в том, что приходится со стуком входить в свою оболочку. Завидуешь алкашам: с какой страстью они рассказывают, как в таком-то часу взяли три такого по столько-то и четыре такого по столько-то! Это же чудо! Примерно как симпозиум физиков: «Частица омега пролетает через синхрофазотрон...» А мы, все остальные, живем ни в настоящем, ни в памяти, — потому что память не твоя, в тебе перетасовались младенческие воспоминания с тем, что вспоминала мама... но это все почему-то входит в тебя. Эта свобода — такая прелесть, при которой жизнь ощущается, как удивительно трепетная и бережно сотканная вещь. Как она еще не улетает облачком — непонятно...
Мое поколение сейчас проходит испытание законом, завещанным от Бога: хард-диск забит под завязку, надо приложить усилие, чтобы хоть что-то произнести. Простые функции становятся недоступными. Да еще молодые наседают: для них что я, что Черномырдин — «шестидесятники», бычья власть, которая сидит и мозолит глаза...
Но вместе с потерей возможностей возникает свое счастье. Свое видение. Причем оно все менее вербализировано. Как замечательно устроено Богом: ты этого не поймешь, пока сам не достигнешь!
У нас был такой популярный постулат — что мозг задействован только на 5 процентов. После операции некоторое время пребывал в подозрении — а не вырезали мне случайно из черепушки эти 5 процентов? Потом сообразил: 5 процентов — то, что мы про себя знаем. Оно не существенно. Работают как раз остальные 95.
Мир представляется мне в виде этакого муравейника во времени. Невозможно понять, зачем человек старается, потеет, копошится — за деньги? за водку? за бабу? Все ответы неудовлетворительны. Человек старается немножко больше, чем требуется. Меня это восхищает. Притом, что я не лучшего мнения о человеке. И тем не менее... Мы — тело Бога. Шелуха с его кожи. Мы покидаем Его бесконечное количество раз. Он нас не покидает. Не покинул пока ни разу. С этим как-то можно продолжать жить...
Фото Марианны ВОЛКОВОЙ