ФАНТОМНАЯ БОЛЬ

75 лет тело Ленина в Мавзолее терзает

Вот умру я, умру я, похоронят меня,
и никто не узнает, где могилка моя...
Народная песня

Что мы знаем о смерти? Знаем, что это какая-то бабка с косой и без носа, вся в черном, которое, как известно, молодит пожилую женщину. Ну еще то, что это «даешь дубу, навиваешь хвоста, откидываешь копыта, кондратий придавил, освободился досрочно, наконец-то пить и курить бросил» и т.д. и т.п.

Что мы знаем о смерти? Почти ничего. Все, что знаем, — только со слов врачей, которые сами знают лишь о причинах смерти, но собственно о ней «ни в зуб ногой» — сами постоянно мучаются вопросами в одиночестве и особенно рано утром: «Смерть, а смерть, как там у тебя дела, скоро ли ты нам личико откроешь?»

...У кого-то на ноге был хронический, болючий нарост на пальце. В силу неких причин — война, поезд, гангрена — ногу отрезали. Так этот гад, нарост, потом всю оставшуюся жизнь болел на отрезанном вместе с ногой пальце. Обиднее всего — что не было никакой возможности наложить на больное место мазь. «Фантомные боли, нервные окончания», — объясняют врачи. Ага, как же, разгоняйтесь. Нас не будет, а «фантомные боли» — не чета наросту на пальце — будут нас сорок дней терзать: легкие не дышат, а дышать хочется, тело гниет, черви внутрь лезут, все расползается, ногти растут и загибаются, а ты все чувствуешь. «Я — Земля! Я своих провожаю питомцев, сыновей, дочерей» — смерть, одним словом... А если кремируют, то от этой ожоговой «фантомной боли» ровно сорок дней скулить будем. Затем станет полегче, затем другие процессы начнутся — нечто напоминающее медицину, но абсолютно не она — хуже уже не будет, с каждым годом все легче и легче, а дальше так уж и вовсе знакомое. Но это в том случае, если тебя забыли, а если помнят и матерятся, то «фантомные боли» разложения и кремирования, конечно, ослабнут, даже исчезнут, но легкости не дождешься...

Что мы знаем о смерти? А что мы можем знать о смерти, кроме бестолковых экспериментов с бессмертием: мумии, мавзолеи, поклонения праху, вечная поименная память... Этим поклоняемым и вспоминаемым, чтобы вы знали, очень хочется всем поклоняющимся и вспоминающим морду набить и самих по мавзолеям, пирамидам и охраняемым государствами могилам распихать, чтобы они осознали, насколько это хреново. Будет случай — спросите у Владимира Ильича, он вам так все хорошо объяснит, что вы бы предпочли этим объяснениям повторение сорокадневных «фантомных болей».

Поклонение костям и могилам задерживают их объектов в поле «неприятных процессов умирания», и поэтому на земле так мало умиротворенности. Я точно знаю, что если похоронить по-человечески все жертвы гражданской, второй мировой и ГУЛАГа — десятки тысяч погибших, но не преданных земле человеческих тел — нас перестанет терзать фантомная боль. Мы научимся просто помнить о прошлом, с которым наконец простились. Я точно знаю, что если околокремлевское пространство освободить от охраняемого государством кладбища, похожего скорее на гульбище, — рассредоточить их по кладбищам «малых родин» — и разрешить молодежи использовать мавзолей для своих фантазий и развлечений (пусть там будет, скажем, штаб-квартира толкиенистов), то в Кремле сразу появятся цивилизованные политики, а Россия станет могучей, красивой, демократической державой. Я понимаю, что мне не поверят, но я-то знаю, что это так...

Что мы знаем о смерти? Знаем только, что лучше бы ее не было. Вот и топаем ногами на геронтологов, генетиков и прочую научную братию. «Доколе! — кричим. — Доколе помирать-то будем, сколько можно? Когда вы, бездельники, нас наконец до «мафусаилости» продлите, лет так до семисот, а то вздохнул, пукнул, поговорил, выпил, закурил — и уже в ящик надо упаковываться? Когда вы там с механизмом старения и геном смерти разберетесь? Когда объясните нам: клонирование — это вечная «фантомная боль» или виски, бабы и веселье на берегу синего моря?»

Я удивляюсь, что здесь непонятного? Блуждающий ген смерти — это ж так просто. А «мафусаиловость» приведет к появлению новой и самой главной общечеловеческой ценности под лозунгом «Война как путь к процветанию и благосостоянию человека». Убей другого и отними у него кусок жизни — на всех ведь не хватит. Если на семьсот-то лет...

Что знаю о смерти я — Александр Экштейн? Все. Для этого понадобилось совсем немного. Четыре минуты смерти, точнее, предсмертия под «колокольчиковым» определением «клиническая смерть»: «клинь-динь» — клиническая, «бо-омм» — смерть и двадцать секунд настоящей — «боо-омм» — смерти. Я умер. Двадцать секунд отсутствия вполне достаточно, чтобы сказать: «Я знаю о смерти все». Конкретно, клиническая смерть — это не смерть, а всего лишь впавшая в шоковый обморок жизнь, и все эти «черные тоннели, похожие на трубы, в конце которых яркий свет» — обычные воспоминания перенесших клиническую смерть лишь доказывают ее обморочное присутствие. Яркий свет — это остаток жизни, а черный тоннель — ее канализационное ответвление. Настоящая смерть отвергает эту дешевую бижутерию. В ней все по-другому, непереложимое на слова — их там нет.

Попасть в Смерть очень сложно: стальной и безжалостный круг жизни так просто не разорвать. Когда вы умираете, то действительно в начале процесса видите нечто похожее на тоннель и трубу, в которых якобы вы несетесь к яркому свету. На самом деле все с точностью до наоборот, вы от него удаляетесь, скоро он исчезнет, а вы будете по-прежнему куда-то падать, но уже в полном мраке. И в этом падении вы ПРОЖИВЕТЕ «фантомные боли» отвыкания от жизненных привычек: дышать (самое мучительное), есть, пить, жить. Затем в этой трубе вы ПРОЧУВСТВУЕТЕ, как разлагается ваше тело. Подавляющее большинство из нас в конце этого падения ожидает влажное и липкое «чмок» --и мы выскочим в знакомый, но уже порядком забытый круговорот жизни: «агу, агу, агушеньки... уаа-уаа».

Самое неприятное — это скользнуть во время «тоннельного падения» в «аппендикс», «слепую кишку». Туда попадают, как правило, заслуженные покойники, которых держит магнитное притяжение оставшейся на том конце «тоннеля» памяти, вот они, бедолаги, и зависают в абсолютной безысходности: «фантомных болей» нет, а все равно хреново. Они отсылают в этот магнитный поток проклятия, и они вполне ощутимо влияют на нашу жизнь...

И лишь очень и очень редкие счастливчики выдергиваются из «тоннеля» в самом начале процесса и попадают в лазоревые объятия красивой женщины- смерти. Их окунают в нежную купель отсутствия жизни и выпускают в нескончаемую радость. Я на двадцать секунд попал в объятия женщины-смерти, и в одно мгновение в меня как бы «вдышались» ответы на все вопросы.

А затем она мне улыбнулась, погрозила пальцем и швырнула, как баскетбольный мяч в корзину, по такой же траектории, обратно в яркий свет начала «тоннеля», в реанимационную палату Зверевской районной больницы, куда меня доставили из колонии номер 398/1 в состоянии клинической смерти после того, как я в ШИЗО вскрыл себе вены на обеих руках...

— Тебе помогла молодость и природное здоровье, — сообщил мне врач-реаниматор.

— Ага, --подумал я. — Рассказывай мне сказки.

P.S. Вы будете смеяться, но все, о чем я рассказал выше, — правда.

На фото:

• Это великий хирург Пирогов. Он лежит в мавзолее в собственном имении больше ста лет! И ничего!..
• Это не Ленин. Это падре Орионе. Лежит себе в Италии уже 5о лет. И ничего страшного не происходит!
• Это академик Дебов. Сорок лет он вступал в контакт с мумией Ленина! И ничего!

ЗАПАХ ИЛЬИЧА

Июльские тезисы на полях статьи А. Экштейна

1. Ильич пал жертвою науки. Ильича чуть было не реанимировал инженер Лев Термен — отец электромузыкальных инструментов, одержимый также идеей воскрешения. За ним послали машину, однако разгулялась метель, и Термен в Горки опоздал. Приехал — ан Ильича уже освежевали, распихали, что могли, по банкам, сухой остаток набальзамировали. И стали смотреть — что дальше будет...

2. История не нова. Кто читал про древних египтян, вспомнит: всему лучшему они были обязаны Осирису — богу производительных сил природы, согласно энциклопедии. Ленин тоже был бог производительных сил. Как Ленина — Сталин, так же Осириса освежевал его злой брат. Вдова покойного бога Исида сумела разыскать на бескрайних просторах Египта разрозненные члены мужа и собрать воедино. Кроме одного члена, самого важного. Вот почему Осирис, вместо того чтобы, воскреснув, царствовать на земле, стал царем загробного мира.

3. Крупской не удалось собрать воедино разрозненные члены Ильича. Ведь они очень строго охранялись, как и сухой остаток в мавзолее. Шли годы, Крупская смирилась с положением дел. Говоря строго, в мавзолее лежал не Ленин, а только часть его, хоть и большая. Прямо по Державину: «Весь я не умру, но часть моя большая, от тлена убежав...» — она и убежала. Она хранилась, как, скажем, кепка или ложка, которой вождь хлебал в Разливе щи. Эта «часть большая» служила науке. На нее горбился целый институт.

4. Ленин был не первый такой и не последний. Великий хирург Николай Пирогов тоже лежал набальзамированный в склепе, в своем имении.
Пирогов тоже после смерти служил науке. Правда, на него не горбился целый институт — он просто так, сам лежал. Но Пирогов был не бог — обыкновенный великий хирург.

5. И за границей прецеденты есть. В Италии, например, в городке Тортона полвека лежит в совершенно таком же саркофаге, что и наш Ильич, отец Луиджи Орионе. Лежит — и ничего. Люди почитают его за святого и никто не требует предать его земле.

6. А в институте, который обслуживал тело вождя, сорок лет работал академик С.С. Дебов. То есть академиком и директором института он стал не сразу, но еще лаборантом имел «доступ к телу». В интервью, данном автору этих тезисов незадолго до смерти, академик опроверг расхожий довод, что Ильича надо схоронить, поскольку он умер.
— Эти товарищи, — говорил покойный академик, — хотят схоронить не Ленина, а ленинизм... Договариваются до таких глупостей, что от Ленина давно ничего не осталось... Я вам совершенно официально хочу заявить: за те сорок лет, что я здесь работаю, тело Владимира Ильича Ленина не претерпело никаких изменений!.. Я вам больше скажу. Специальным постановлением правительства нам разрешено время от времени брать микропробы для более тщательного изучения. Так вот, если специалисту их показать, не сказав — откуда, он ни за что не поверит...

7. Выйдя на улицу после того интервью, автор, помнится, машинально понюхал руку, которую пожал ему товарищ Дебов. Вот он какой, подумал автор, запах Ильича! И вот что, еще подумал, получается. Вроде Ленин умер. А если взять микропробу... да рассмотреть ее в мелкоскоп... даже специалист своим глазам не поверит!
Не трогайте Ленина, оставьте как есть! Не потому, что пусть мучается,а потому, что нам он еще пригодится! Пройдут века, с Ильичом ничего существенного не случится, вдруг да смогут будущие гении собрать его воедино — и воскресить? Сколько интересного он расскажет нам о жизни, о смерти и о том, было ему все это время больно или ни капельки! Мы ж ничего — как справедливо замечает коллега Экштейн — про это не знаем!..

P.S. Если только не затерялась банка с важным членом.