КРЕМЛЬ В ЭПОХУ РЕСТАВРАЦИИ

Если бы я работала (в каком-нибудь 1979 году) в ТАСС и готовила информацию о сдаче приемной комиссии отреставрированного Большого Кремлевского дворца, то написала бы, по меньшей мере, так: «Коллектив строителей и реставраторов с гордостью отрапортовал родине, что в сжатые сроки завершена реконструкция Большого Кремлевского дворца. Глава государства посетил отреставрированные залы и с чувством глубокого удовлетворения поблагодарил строителей за успешно проделанную работу». Сегодня о любой реконструкции пишут по-другому. Ищущая скандалов пресса, как всегда, сокрушалась о непомерных средствах, потраченных на реконструкцию. И не без оснований: операция по обновлению Большого Кремлевского дворца обошлась стране в 335 миллионов долларов. Очень хотелось посмотреть, на что же ушли деньги. И я попросилась в Кремль.

Увы, коллеги, с прискорбием должна сообщить: ушли на что надо. Более того, я наконец-то поняла, почему, когда к нам приезжают важные иностранцы — главы государств или распорядители кредитов из МВФ, их тут же ведут во дворец (как и прежде водили). Потому что здесь им ничего не остается, как убедиться, с какой богатейшей и талантливейшей страной имеют дело. Отказать нам в дружбе или очередном кредите после этого они уже не в состоянии. Это — красота стратегической важности.

Оберегают ее и всячески обихаживают сотрудники Федеральной службы охраны. За суровостью их взглядов скрывается бескорыстная любовь к дворцу. Вот что поведал мне по этому поводу комендант БКД Николай Александрович Демин, человек по должности — строгий и обстоятельный, а по фанатической приязни к своему дворцу — восторженный и многоречивый.

— Мы входим в Александровский зал, — дрогнувшим от торжественности момента голосом сказал Николай Александрович.

— Потрясающе!

— Вот как раз готовится монтаж люстры. Она, кстати, новая. Обратите внимание на качество ее исполнения. Какое литье?! Проработка деталей?! Ее сделала наша российская реставрационная фирма «Агей». И орлы на фасаде — тоже их работа. У них размах крыльев три с половиной метра. Модель орла из пластилина лепил Владимир Андреевич Агейченко. И когда он лепил, похудел на 14 килограммов. Что неудивительно. Потому что все работы у нас принимает профессор Подъяпольский Сергей Сергеевич. Председатель комиссии Министерства культуры. Эта высокая комиссия под его руководством буквально каждую деталь, каждый квадратный сантиметр поверхности принимает. Так вот. Лепил Агейченко орла месяц, а может быть, и больше. Каждое перышко прочерчивал. Приезжает к нему Сергей Сергеевич с комиссией. Смотрел, смотрел, а потом и говорит: «Что-то у тебя, Владимир Андреевич, не то с крылышками. Должны быть поуже». А мастер ему: «Так у меня же все по чертежам?!» — «Чертежи чертежами, а крылья должны быть другими, посмотри-ка на фотографию». Берет Сергей Сергеевич палочку и проводит по крылышкам. Представляете, что с пластилином стало?! И после этого спрашивает: «Сколько тебе надо времени переделать?» Агейченко: «Дня четыре-пять». Через несколько дней снова приезжает Сергей Сергеевич с комиссией и говорит: «Крылья у тебя уже нормальные, а вот окорочка не те». И Агейченко опять начинает перелепливать. И так больше месяца продолжалось. Представляете, сколько бессонных ночей?! И последнее замечание было, когда уже орла приняли, что взгляд у птицы какой-то не такой. Другим он должен быть. И уже на месте они с Сергеем Сергеевичем этот взгляд выправляли... — Тут Николай Александрович показал на вдохновенно взлохмаченного человека, объясняющего что-то реставраторам в другом конце зала. — Вон, видите, он — профессор Подъяпольский?! В очках, с седыми волосами?! — и предложил меня с ним познакомить. — Это и есть наш уважаемый Сергей Сергеевич. Я как раз рассказываю журналистке, как вы орлов принимали.

Профессор тактично потупился, но потом неожиданно спросил:

— Хотите анекдот на эту тему?! В архитектурном институте профессор принимал дипломный проект студентки. Говорит: «Вот это соотношение надо изменить, это пересчитать. Это перечертить». А времени уже нет, скоро сдавать. Студентка в слезы. Однокурсники говорят ей: «Да брось ты. Не переделывай ничего. А ему скажи, что все переделала». Приходит профессор в следующий раз, посмотрел и сказал: «Простите меня, старого дурака, видно, стар стал, ошибся, придется опять переделать».

Откланялся — и дальше к реставраторам.

— Наши реставраторы — специалисты высочайшего класса. Но главное, все они патриоты дворца. Есть, например, одна сотрудница реставрационных проектных мастерских, ведущий специалист по интерьерам XIX века. Когда не было работы, она не раз признавалась, что с трудом перебивается. Я ей как-то посоветовал: «Ну иди к «новым русским», ты же специалист, тебе цены нет». А она: «Не пойду. Я привыкла работать на государство». Вот такие люди! Хотя могла бы жить припеваючи.

— В Кремле не платят зарплаты?

— А что тут удивительного?! Мы, как вся страна. После указа президента «О воссоздании исторического облика Большого Кремлевского дворца» у нас никак не шло финансирование. Мы проработали полтора года — ломали, пилили, резали, возводили новое — словом, работали с полной отдачей. Но бесплатно. И каждый очередной протокол совещаний начинался со слов: «Отметить, что до сих пор отсутствует финансирование». А потом накачка: «Такой-то организации до такого времени сделать то-то». Они плакали: «У нас денег нет купить цемент, арматуру», — но делали. Потом, слава Богу, нашли пути финансирования, и Управление делами президента выступило заказчиком. Они помогли оформить кредит, достали деньги, после этого работа пошла живее. Большую лепту в реконструкцию дворца внес Трансстрой — всю разборку стен произвели, бетонные купола возвели. Сейчас они, к сожалению, на второй план ушли, про них все забыли. Макаров Олег Николаевич, спасибо ему большое, он, к сожалению, умер уже, большую работу сделал...

Николай Александрович горько вздохнул и повел меня смотреть реконструированные помещения пристройки, где шла последняя доводка.

— С такими людьми за качество можно не волноваться, — подытожил Николай Александрович. — Вы, наверное, знаете, что весь новодел во дворце выполнен по эскизам Глазунова. Для многих Илья Сергеевич — неудобный человек, сложный, а для меня он патриот России. Я лично его уважаю, потому что если он видит что-то, никто не переубедит его сделать по-другому. К примеру, моспроектовские инженеры занижали ему высоту потолка, так он отстоял все до миллиметра. Дело до того доходило, что инженеры Моспроекта отказывались работать: «Не можем мы ничего сделать, это невозможно!» Но Глазунов стоял на своем, очень ругался. В конце концов инженеры нашли техническое решение, как оставить высоту потолка, которую он видел, как художник. Вот этим Глазунов мне нравится. Другие сразу сдаются. Скажешь им — нет, а они головой кивают: «Да, да...» Соглашаются, как пластилин. А Глазунов, что задумал, то и сделал.

— А самому вам нравятся его залы?

— Да, нравятся! Но у каждого свой вкус. Архитектора Тона тоже более 150 лет все критикуют...

— Кстати, о вкусах. Не было такого на вашей памяти, чтобы высокое лицо попросило, к примеру, заменить одну картину на другую, более отвечающую его художественным запросам?

— Вы имеете в виду самых высоких?

— Естественно.

— При мне такого не было никогда.

— А есть во дворце любимая картина Бориса Николаевича?

— Есть.

— Покажете?

— Туда мы не пойдем. Это не входит в наш маршрут. Но картина есть. Пейзаж. Называется «Пруд. Демьяново, близ Клина» художника Васнецова А.М. Не знаю почему, но ему нравится.

— Он сам вам сказал?

— Нет, конечно, но была такая ситуация. Когда первый корпус отреставрировали, там графику повесили во всех коридорах. Борис Николаевич увидел и говорит: «Ну, что это такое?! Неужели нельзя было что-нибудь хорошее подобрать?! Так же, как в Большом Кремлевском дворце», — и назвал эту картину. А я думаю, там денег просто не было больших, вот и пришлось графику купить.

— Интересно, а как бывший строитель, Борис Николаевич во время реконструкции давал советы?

— Где-нибудь, может, и дает, но здесь такого не было. Да это и не важно. Советовал, не советовал... Важно, что он был инициатором и принял на себя решение провести эту реставрацию!

Известно, что практически каждый российский правитель нет-нет, да пытается внести свою лепту в обустройство Кремля. Елизавету Петровну, например, два века назад потянуло построить на месте старого дворца нечто западноевропейское. И по проекту Растрелли был возведен новый дворец. Николай I, напротив, решил вернуть Кремлю первозданный византийский дух и отреставрировать терема. На этом он не успокоился и поручил приближенному ко двору архитектору Тону возвести новый дворец. Правда, при строительстве дворцового комплекса, куда входила и Оружейная палата, в творческом запале — а император лично утверждал все чертежи: «Весьма дурно! Николай I» или «Быть посему! Николай I» — приказал он разрушить самый древний храм столицы — церковь Иоанна Предтечи. Консервативно настроенные москвичи жутко тогда возмущались. Идеалисты, не знали они, что ждет их потомков. После Великой Октябрьской дворец, как и его владельцев, отменили. Снести не снесли, но покалечили изрядно. Сначала превратили в жилой фонд для самых сознательных товарищей в кожанках и с маузерами. А после их выдворения — товарищ Сталин не любил никакого соседства — во дворце появился злой гений БКД архитектор Иванов-Шиц. Он, по всей видимости, был убежденный минималист. И все вражеские излишества рубил на корню. На месте разрушенных Александровского и Андреевского залов спроектировал бесхитростный и прямолинейный, как марксистское учение, зал заседаний Верховного Совета СССР и РСФСР. А заодно изничтожил такие пережитки прошлого, как самодержавные орлы, гербы российских губерний и древнейший собор Спас на Бору. Правда, по одной из версий, Спаса на Бору снесли по ошибке. Будто бы Сталин, проходя как-то мимо храма, увидел поленницу дров. «Убрать», — процедил Иосиф Виссарионович, увидев беспорядок. Но его слова ошибочно истолковали.

«Строить — разрушать — восстанавливать» — переходящее знамя российских правителей. Кстати, Брежнев с достоинством принял эстафету и велел восстановить Зимний сад, перестроенный при Сталине в кинозал.

— В прессе вас ругают, что деньги налогоплательщиков разбазариваете.

— Разные есть суждения, одно из них — что лучше бы народу эти деньги отдать. Народу досталось бы по одному доллару... А мы за эти деньги воссоздали, казалось бы, навсегда утраченные великолепные орденские залы, полностью перевооружили дворец технически. Все системы кондиционирования, они были с шестьдесят пятого года, два срока уже переходили, их надо было срочно менять. Системы теплоснабжения. Одних трубопроводов было проложено тысяча двести километров...

— А подслушивающие устройства здесь уже поставили?

— Я вам честно скажу: сколько здесь работаю, ни одного подслушивающего устройства, а я-то по своей должности должен бы знать, тут нет. Зато мы крышу сделали новую. Фасады обновили. Ведь с XIX века штукатурка стоит — сто пятьдесят лет прошло, и только сейчас капитальный ремонт. Все эти работы были жизненно необходимы.

Этот дворец не принадлежит президенту, это достояние всей России, если хотите, ее олицетворение. Я один вам случай расскажу. Тут напротив посольство английское. И как-то года четыре назад чиновники из этого посольства заказали экскурсию в БКД. По окончании экскурсии один из них подошел ко мне и сказал: «Я уже почти пять лет в России. И признаюсь, только сегодня, посетив ваш дворец, я узнал, что такое Россия». Дворец этот уникальный. Такого дворца нет нигде в мире. Есть дворцы древнее. Во Франции, в Италии. В два раза, в три раза старше. Но такого, который бы объединял под одной крышей всю историю государства, такого дворца в мире нет. У нас ведь под одной крышей есть помещения пятнадцатого века — Грановитая палата, шестнадцатого века — Золотая Царицына палата, семнадцатого — Теремной дворец и шесть дворцовых церквей. Вот Подъяпольский, вы с ним познакомились, он с коллективом ученых графически воссоздал дворец шестнадцатого века. Его нигде нет, ни в каких архивах, нет этого дворца, полностью все следы утеряны. А они воссоздали его по археологическим и натурным изысканиям.

...«Ну что, Луиджи, план перевыполним?» — дружески похлопал Демин по плечу симпатягу-итальянца. Тот, с обожанием глядя на шефа, радостно закивал.

— Часть работ у нас выполняется иностранными мастерами. Ну например мебель, часть лепных изделий, искусственный мрамор. К счастью, таких работ немного — не более 20%. И что мне, как русскому человеку, отрадно сознавать: в большинстве случаев наши мастера-реставраторы на порядок превосходят иностранных. Вот парень, с которым я поздоровался, так втянулся в работу, что даже на ночь здесь оставался и спал на лесах, и очень этим гордится. Сейчас уже многие уезжают. Приходят проститься, благодарят: «Спасибо, нам так здесь нравится. Если бы еще в Москве поработать. Мы гордимся, что здесь работали». Что-то есть для них в нас привлекательное. Они уезжают отсюда с грустью в глазах. Понятно... Такой работы уже ни у них, ни у нас в жизни не будет — от самого высокого начальника до простого рабочего. А настоящую оценку, не скандальную, а по высшему счету этой работе, думаю, потом дадут, и она будет обязательно высокой.

Покидая БКД, я спросила одного сотрудника, намечаются ли еще какие-нибудь перемены в дворцовой жизни? На что тот, бросив на меня бдительный взгляд, медленно и твердо сказал: «Здесь, слава Богу, существенно ничего не изменится никогда».

На фото:

• Зеленый зал.
• Новый аванзал.
• Коридор.
• Синяя гостиная.
• «Непонятные перевоплощения у нас с итальянцами происходят. Сначала им тяжело было с нами работать. Ведь они у себя привыкли как?! Строго в пять часов домой. У них-то жизнь размеренная, а у нас обязательно высочайший ритм, порыв души, постоянное напряжение сил. Но сейчас я вижу, что они от нас заряжаются».
• Искусствовед, комендант дворца, полковник Демин (справа) дает указания архитектору Демидову.
• Петровский зал.